Николай Норд - Яичко Гитлера
— Не переживай, Коля, все устаканится.
— Я так не думаю, трое суток прошло и ничего не изменилось.
Он раздраженно вывернул голову из-под руки Нинель, и та недовольно фыркнула.
— Я принесла сиреневую блузку, ну, ту, что брала прошлый раз. Она выстирана и с ней все в порядке, — достала из глянцевого пакета блузку Нинель. — А теперь хочу взять вечернее платье Ксении, то, что с серебряными блестками. Оно мне очень идет, я в ней такая благородная! Ты не находишь?
— Бери что хочешь, только оставь меня в покое.
— Я завтра же верну, мы сегодня с Ромкой идем на премьеру в Оперный. Там заглавную партию будет петь Елена Образцова — ее специально из Москвы пригласили.
— Какого черта ты туда попрешься? Ты же все рано в этом ни бельмеса не понимаешь.
— Откуда тебе знать? Да и там весь цвет общества соберется, люди нужные будут, с которыми стоит познакомиться.
Нинель вертлявой походкой модели, от бедра, выбрасывая вперед, словно лошадь, ноги, приблизилась к дубовому шифоньеру, где хранила свою одежду Ксения, и распахнула обе его дверцы. Она сбросила прямо на пол свою спортивную рубашку и юбку, в которых пришла, и осталась лишь в малиновом бразильском микробикини. Узенькие, низко приспущенные плавки, едва не сваливались с ее красивых, бронзовых от загара, бедер.
Замерев на секунду от ароматов, излившихся на нее из нутра огромного итальянского шифоньера, Нинель стала перебирать на вешалке платья.
— Можно, я возьму еще и чулки? — спросила она, обернувшись к Николаю так, что стала видна ее, почти обнаженная, подтянутая грудь.
— Хватит меня донимать, я же сказал, бери что хочешь, — устало отозвался Николай.
Нинель склонилась над нижним ящиком, выдвинула его и стала там что-то шурудить. Она стояла в позе прачки, и из узеньких ее плавок вываливалось наружу все, что должно было быть скрыто от постороннего глаза.
Николай отвернулся. Через минуту Нинель окликнула его.
— Ну, как тебе, дорогой? — торжествующим голосом вопросила она и посмотрела на Николая взглядом, полным ликующего превосходства.
Она стояла в лакированных, изящных туфельках из крокодиловой кожи, слегка отставив одну ногу и положив руку на талию, голову она несколько запрокинула и держала ее как бы с некоторым вызовом. На ней было платье от Пьера Кардена — одно из двух, что привезла когда-то с собой Ксения из Парижа. Другое подобное, только иного цвета и без блесток, было оставлено на базе «Работник социалистической культуры».
В этот момент Нинель очень походила на свою сестру — у нее был такой же слегка вздернутый носик, маленькие пухлые губки и ямочки на щеках, похожая прическа чуть более темных, но тоже льняных волос, и даже косметику она накладывала как Ксения — неброско и умеренно. Вот только глаза у них были разные. Нет, не по цвету, а по выражению. У Нинель — шаловливые, с налетом ветрености, а у Ксении — задумчивые умные, «как у собаки» — так, смеясь, отзывалась о них сама Ксения.
Николай застонал и откинулся на спинку дивана — ему на мгновение показалось, будто он видит перед собой Ксению.
Нинель истолковала его поведение по своему, она подошла к Николаю, положила ему руки на плечи и, зажмурив глаза, медленно стала приближаться своими губами к его лицу. Дыхание ее стало частым и прерывистым.
— Что ты делала в Кудряшах на базе отдыха с Федотовым три года назад? — вдруг спросил ее Николай.
Нинель отпрянула от него и широко распахнула глаза, которые заметались, словно две попавшие в сачок бабочки.
— Кто тебе сказал эту чушь? — отстраненно спросила она, быстро овладев собой.
— Ты убила его?! — вскочив и схватив Нинель за руку, вскричал Николай.
— Ты с ума сошел! Отпусти меня, мне больно! — запричитала Нинель, скорчив плаксивую гримасу.
— Это ты убила его, ты! Отвечай, стерва! — зверея, заорал Николай.
Он дернул Нинель на себя, и она упала на диван. Потом быстро поползла по нему на четвереньках, затравленно оглядываясь и путаясь в длинном платье, неуклюже перевалилась через подлокотник и все так же на четвереньках, только теперь гораздо проворнее, словно за ней гналась свора разъяренных псов, проползла к стене комнаты и забилась там в самый дальний угол. Она поджала под себя ноги, положила руки на колени и уткнулась в них подбородком, вжав голову в плечи.
— Не я! Не я! — причитала она из угла.
— Я тебе не верю, дрянь ты этакая!
Николай приблизился к ней и замахнулся, однако вовсе без намерения ударить, а скорее от негодования. Нинель закрыла лицо крест-накрест тыльными сторонами рук, отвернула голову и захныкала совсем по-детски.
— Где Ксения? — стараясь себя сдерживать, прорычал Николай, нависнув над девушкой.
— Я не знаю — правда! — из-под растопыренных пальцев, обезумевшими глазами посмотрела на Николая Нинель, непроизвольно тряся головой.
— Вставай! Сейчас мы поедем к следователю, и ты ему все расскажешь! Он тебя выведет на чистую воду. Пошевеливайся! Время не ждет — Ксения в опасности.
Нинель встала, отряхнула платье и, шмыгая носом, убежала прямиком на кухню. Там она увидела ром и залпом выпила весь бокал. По ее лицу разлился румянец, и само оно приняло свой прежний, независимый вид.
— Что ты делаешь? — возмутился Николай.
— Нервы успокаиваю. Не думай, я ни в чем не виновата!
— Поехали, дорогой поговорим.
Николай схватил Нинель за запястье, потащил ее за собой и не отпускал до тех пор, пока они не спустились вниз и не сели в машину. Когда автомобиль тронулся, он сказал:
— А теперь рассказывай все по порядку. Только не вздумай мне врать!
— Дай сигаретку, — попросила Нинель.
Несмотря на обретенное внешнее спокойствие, голос ее подрагивал.
— Ты же не куришь.
— Я тебя прошу. Тебе что — жалко?
— Возьми в бардачке, там и зажигалка, — процедил сквозь зубы Николай.
Нинель закурила, потом, кашлянув несколько раз и рубя рукой перед собой дым, начала рассказывать:
— На самом деле, с Федотовым мы знакомы давно. Когда-то он помог родителям с квартирой и отцу с работой. Папа его боготворил, хотя я не замечала, чтобы они были друзьями. Так, приходил иногда в гости, но к себе, почему-то, никогда не приглашал.
— А ты знала, что твой отец и Федотов были у немцев в плену и сидели в одном лагере.
— Да ты что? Нет, честное слово — нет! — закачала головой Нинель. — Я вообще не знала, что папа был в плену. Ни мама, ни он не говорили об этом ни слова. Может, это Ксения знала, но я — нет.
— Ладно, давай дальше.
— Ну, дальше — родители погибли, когда мне было всего шестнадцать, а Ксении только девятнадцать. Я училась в школе, а она на втором курс Академии. Все наши доходы тогда состояли из стипендии сестры. А двум молодым девушкам ведь надо не только поесть, хотелось и нарядов и развлечений. Ну, у нас осталась от папы старая «Победа», ее пришлось продать, деньги растянули на год. А дальше… дальше мы не знали что делать. Я тоже только поступила в РХА на первый курс, и теперь мы с ней думали, кому из нас придется бросить учебу и идти работать, чтобы хоть кто-то один смог закончить академию. Я понимала, что это должна быть я, но Ксения так не думала, она говорила, мол, кинем жребий.
Голос Нинель то ли от курева, то ли от дальних воспоминаний совсем угас, и Николаю хотелось схватить лежащую под сиденьем обувную щетку, которой он иногда пользовался, выходя из машины, и прочистить ей горло.
— Ты что, засыпаешь что ли? Говори громче, — сказал он.
Нинель встрепенулась:
— Короче, в этот момент вдруг объявился Федотов. Мы и сами хотели разыскать его, попросить помощи. В долг, конечно, родни-то у нас не было, но не знали ни его телефона, ни адреса. Может, они и были в папиной записной книжке, которую он всегда носил с собой, но их с мамой привезли в запаянных гробах… — Нинель всхлипнула, выбросила в окно сигарету и достала из сумочки носовой платок.
Николай был так зол на девушку, что даже не удосужился сказать ей пару слов утешения. А Нинель, видимо, ждавшая этого, еще больше захлюпала носом в платок, и не могла сразу успокоиться. Наконец, Николай, неловко тронул ее за колено и сказал:
— Ну, ладно, ладно, продолжай, не хватало тебе еще и сестру потерять.
— А ты что думаешь, Ксения сама выбилась в знаменитости? Как бы не так! — придушенным голосом, зло отозвалась Нинель, слезы на лице которой вмиг высохли. — Да, она талантлива, этого у нее не отнимешь. Но таких, как Ксения — пруд пруди, только все они, почему-то, прозябают в неизвестности да нищете. Это Харитон Иринеевич ее в люди вывел. Это все он! Не знаю, какие он там связи задействовал, какие деньги, только вдруг у Ксении стали устраиваться персональные выставки в лучших залах обеих столиц — и в Питере, и в Москве. И туда из-за бугра приезжали всякие известные художники, журналисты, знаменитости разные, да еще какие! Однажды в Москве на выставке даже сам король Швеции Густав VI был.
