Николай Свечин - Ночные всадники (сборник)
– Каторга.
– Э-хе-хе… А как все случилось? Почему Илья убил тех людей?
Сыщик вкратце рассказал.
– Лугвенев? Хорошая фамилия! Очень хорошая. Не хуже Обернибесовых! Старинная новгородская, еще с шестнадцатого века. Тогда московские государи начали здешних дворян ссылать, а земли их своим людям раздавать. Вот с каких пор здесь Лугвеневы. А этот опозорил! Теперь вот и Савич из-за него в каторгу пойдет. Несправедливо это.
– Убивать нельзя!
– Нельзя, – вздохнул Обернибесов. – Ну, где подписать? Устал я что-то. Вспомнил давние истории и будто помолодел. А вот сейчас опять сердце напомнило, что мне восемьдесят лет…
Он подписал свои показания, молча протянул сыщику руку. Видимо, мысль, что из-за его открытий сын Никиты Ивановича поплывет на Сахалин, мучила старика.
– Феодосий Аркадьевич, последний вопрос. А что стало с Пелушами?
– Как государь объявил манифест, так за две недели опустели наши леса. Все беглые домой вернулись.
Лыков приехал в Нижний Новгород, везя приговор коллежскому советнику. Первым делом он вызвал к себе Штромвасер. Та явилась встревоженная:
– Что случилось?
– Ангелина Юрьевна, я все знаю.
– Что же такое вы знаете?
– Ваши показания насчет алиби Савича суд не приме т.
– Как? Почему?
– Сестра за брата присяги не дает. Незаконно!
Актриса села на стул и беззвучно заплакала. Сыщик дал ей немного успокоиться, и спросил:
– Вы думали, что он убил лишь Лугвенева?
Та молча кивнула головой.
– Илья Никитич рассказал, что он не помнил себя, когда ударил приятеля камнем. Так?
– Да…
– Вам стало жаль брата, – продолжил догадку Лыков. – Аффект, и притом Лугвенев действительно поступил с ним подло. От двух других убийств Савич открещивался. Сказал, что не знает, кто это сделал, но теперь все повесят на него. И поэтому ему нужно полное алиби на даты всех трех злодейств. Так?
– Да…
– Он вас обманывал.
Ангелина Юрьевна опять зарыдала, и на этот раз плакала долго. Лишь с помощью дежурного доктора удалось вернуть ей душевное равновесие. Сама не своя, Шромвасер уехала домой.
Затем арестовали Савича. Посадили в дворянскую камеру тюремного замка, а уже через два часа он разбил себе голову о стену. Пришлось везти арестованного в больницу, накладывать швы… Он кричал и вырывался, разодрал себе лицо, сорвал одежду. Зрелище было жуткое. Алексей пытался понять, не симулирует ли коллежский советник безумие, чтобы избежать каторги. Но как поймешь? После перевязки Илью Никитича доставили в земскую психиатрическую лечебницу на Тихоновской улице. Заведывающий больницей доктор Кащенко заявил:
– Пока ни о каких допросах не может быть и речи! Я беру больного под наблюдение.
Лыков расстроился. А вдруг ловкий ход удастся? Еще этот доктор! Известный робеспьер находится под негласным наблюдением жандармов. Помогает политическим арестантам спастись, ставит им ложные диагнозы. Так и Савича выведет из-под наказания.
Подумав, сыщик пошел на Алексеевскую. Там, в доме Хохлова, располагалось ГЖУ. Алексею до сих пор не везло с этим ведомством. В Варшаве его почему-то невзлюбили, в Москве тоже… Но в Нижнем Новгороде вышло иначе. Полковник Куртьянов сам, правда, оказался не в курсе. Но адъютант управления штабс-ротмистр Арцибашев был человек на своем месте. Умный и ироничный, вполне компетентный, он выслушал рассказ сыщика и успокоил его:
– Нет, можете не опасаться. У Кащенко, конечно, фига в кармане. И он охотно укроет политика. Даже бомбиста! Но спасать уголовного не станет. И денег не возьмет. Если ваш Савич действительно болен, значит, Кащенко так и заявит. А если прикидывается, то дела его плохи. Доктор настоящий специалист, его не обманешь! Ждите заключения, оно будет правдивым.
Лыков несколько раз приезжал на Тихоновскую, беседовал с заведывающим, пытался поговорить и с Савичем. Но тот его не узнавал. Целыми днями он бегал по комнатке, обитой войлоком, и кричал:
– Миллион! Я же дал слово господину министру финансов! Слово дворянина! Как же теперь быть? Дворянин должен держать слово! Где же миллион? Почему люди не идут к нам?
Потом состоялся разговор с доктором. Кащенко сказал сыщику:
– Конечно, он не симулирует. Просто та жуткая ночь сломала его психику. Савич до утра ходил с товарищем, предавшим его. И пытался разбудить в том совесть. А тот молчал, отнекивался, а потом грубо высмеял.
– Откуда вы это знаете?
– Больной успел рассказать. У него было два дня просвета, когда я еще надеялся на хороший исход. Илья Никитич заявил, что вы как будто рядом стояли! И, когда чуть не слово в слово пересказали их с Лугвеневым разговор, он едва не признался. И про деньги, тысячу рублей, вы в точку попали. И про девку, которую он задушил. Она действительно пыталась его шантажировать, вместо того чтобы скрыться! Отдаю должное вашей проницательности.
– А как же Савич заманил ее ночью в ивовую плантацию? Ведь Угодникова подозревала, что он убийца! И пошла с ним в кусты? И еще: чем она могла шантажировать Илью Никитича? Труп Лугвенева тогда еще не нашли, думали, что он просто сбежал с выручкой.
– Да. Глупая баба сделал все, чтобы умереть. Конечно, улик никаких у нее не было, одни догадки. Она чувствовала, что любовник не просто так пропал. Что не скрылся, а был убит. Видимо, тот делился с ней своими дурными предчувствиями… И гулящая совершила ошибку. Сначала она сбежала с перепугу от своей хозяйки. А потом смотрит: все вроде бы спокойно, никто ее не ищет. И она явилась к Савичу. Сказать бабе было особо и нечего. Попыталась сорвать куш, на авось. Рассчитывала, что большому барину шум не нужен. Намекнула, что может пойти в полицию… И получила от Савича вместо денег предложение стать его пассией! С деньгами у него-де сейчас плохо. Вот осенью, как выставка закончится, выйдет коллежскому советнику большая награда. Тогда он и заплатит! А пока не желает ли дамочка сблизиться? Вот и бутылка шампанского есть… Та пожелала и – наклюкалась. И пошла, дура, гулять с новым кавалером. Знаете, есть такие… Им лишь бы был рядом мужчина, все равно какой. Угодникова решила, судя по всему, что ловко поменяла одного кредитного на другого. За что и поплатилась.
– А зачем Савич раздел ее труп?
– Чтобы подумали на какого-нибудь полового маньяка.
– Значит, он в тот момент был в полном сознании? – полюбопытствовал сыщик. – Раз сообразил про маньяка.
– Психика – темная комната, – грустно ответил Кащенко. – Наука пока еще не научилась ее отпирать. Мы лишь стоим на пороге, а что внутри, не знаем. Я полагаю, тогда, в ивовых кустах, Савич уже был безумен. Соображал о ложных следах, ловко прятался, но… Сознание дало трещину, хотя сначала это было не заметно ни ему, ни окружающим. Илья Никитич приличный человек по натуре! Как бы странно это ни звучало по отношению к убийце. Но его довели до вспышки, до страшного поступка. Сорвавшись раз, он уже не мог остановиться. Сначала выследил городового и разбил ему голову, чтобы убрать свидетеля…
– Но почему Савич напал на Одежкина? Ну, ходили они вместе с Лугвеневым по городу… Начальник драил подчиненного. Чего тут такого? Потом, их за вечер видело множество людей – всех не убьешь камнем! Сказал бы на дознании, что расстались мирно, Лугвенев покаялся и обещал вернуть деньги. А кто его потом убил, пусть ищет полиция. Алиби опять же состряпал…
– Тогда сгоряча Савич сообразить этого не мог. Думал лишь о том, что полицейский опасен. Он был убежден, что тот запомнил его лицо. Кроме того, как раз на глазах у Одежкина произошла резкая сцена. И обвинение было бы весьма убедительным. Ходили вдвоем? Да, вот и люди подтверждают. Ссорились? Еще как! Городовой свидетель! Чуть до драки не дошло! И Савич последний, кто видел Лугвенева живым. А какой мотив! Мечта любого прокурора! Что решит суд присяжных, выслушав такое? Согласитесь, опасность обвинительного приговора была высока.
Сыщик кивнул:
– Осудили бы как пить дать. Но вопросы остаются. Будучи, как вы полагаете, уже безумным, Савич подумал об алиби. И состряпал его неплохо: я едва смог разбить свидетельские показания. Не похожа как-то подобная предусмотрительность на действия сумасшедшего.
– Я же говорю: комната темная! Мы не знаем, как в мозгу человека что-то ломается. Тут он нормальный, а в другом месте уже безумен. Лишь на стадии полного распада личности все ее поступки уже не регулируются сознанием. А в момент развития заболевания… Я скажу больше! По улицам наших городов ходят тысячи психически больных людей. Но нам они до поры до времени кажутся здоровыми. Может быть, чудаковатыми, странными, но здоровыми.
– И лишь дело случая, когда сработает спусковой механизм?
