Ариана Франклин - О чем рассказали мертвые
Аделия нахмурилась пуще прежнего. Слова Симона навели ее на мысль, что душегуб может оказаться юношей. Однако в голове до сих пор упрямо складывался образ немолодого человека, который ведает, что творит.
— А вы что думаете, доктор? — обратился к ней Симон, тоже вдруг озабоченный возрастом убийцы. — Может ли наш преступник быть желторотым подмастерьем сатаны?
— Ну, если погадать… — без особого энтузиазма начала Аделия, — то найдутся аргументы «за» и «против». По агрессивной жестокости — работа юноши. Но преступления продуманы и все концы аккуратно спрятаны в воду — и тут чувствуется зрелая рука. Он заманивает детей в безлюдные места. Возможно, чтобы никто не услышал вопли во время пыток. А крики и стоны — такая сладкая музыка для убийцы, что ему жалко вырезать жертвам язык. Вероятно, он растягивает себе удовольствие: губит детей медленно, несколько дней кряду. Правда, это не относится к Петру — он не был «просмакован», то есть был убит, можно сказать, второпях. — Аделия сделала паузу. Ее теория была ужасна. И почти не опиралась на факты. Однако салернка решила фантазировать дальше: — Да, очень вероятно, что похищенных детей не лишали жизни много дней. То есть преступник обладает неким извращенным терпением и любит наблюдать долгую агонию жертвы. Судя по тому, как хорошо сохранился труп последнего мальчика, я вполне допускаю, что его не добивали в течение нескольких недель. Однако процессы разложения зависят от такого количества причин, что я могу ошибаться.
Они помолчали. Симон отхлебнул пива, потом с досадой произнес:
— Ну вот, опять мы нисколько не продвинулись. Перед нами сорок семь паломников, и предстоит изучить, что делал каждый из них в ту ночь, после которой нашли три детских трупа. Придется написать жене, что мы безбожно задерживаемся.
— Не впадайте в отчаяние, — успокоила его Аделия. — Кстати, сегодня в разговоре со мной Дина выдвинула любопытную версию: убийства есть часть заговора с целью очернить еврейский народ.
— О нет, тут несчастная, похоже, заблуждается, — возразил Симон. — Преступник очень рад спихнуть ответственность на евреев, но убивает он ради собственного удовольствия.
— Согласна, — сказала Аделия. — Форма убийства указывает на ожесточение скорее половое, чем расовое.
Врачевательница замолчала. Себе она поклялась не углубляться в мысли преступника, однако обстоятельства заставляли нарушать данное себе слово.
— Итак, он делал это ради услады, — пересилив себя, продолжила она. — Но! В случае с Петром он подумал: почему бы не добавить к приятному «полезное»? И подбросил труп на лужайку Хаима, чтоб подгадить евреям? И почему бы не свалить вину на вечных козлов отпущения?
— Если убийца думал именно так, — начал Мансур, — то действительность превзошла его ожидания. Ни малейшего подозрения не пало на настоящего преступника. А евреям сказали: «Прощайте!» — Мансур выразительно резанул пальцем по своей шее.
— Да, — поддержала его Аделия, — евреям указали на дверь: «Прощайте, надеемся больше не увидеться!» Народный гнев против иудеев был частью плана этого негодяя. Однако почему он подбросил труп именно Хаиму? Можно было выбрать двор или сад любого другого кембриджского еврея. В тот вечер почти все ушли на свадьбу Дины. Дома осталась только прислуга. Если предположить, что преступник был в лодке, ему было бы даже удобнее подбросить труп к дому старика Вениамина — тот стоит много ближе к реке. Но он тащит труп на хорошо освещенную лужайку Хаима, где поблизости толпы гостей! Разве не странно?..
— Так-так, — ободряюще произнес Симон, — продолжайте, продолжайте!
— Однако риск оправдался. Евреям приписали распятие мальчика, обезумевшая толпа пошла громить жидов и повесила Хаима, самого крупного богача и заимодавца в Кембридже, а то и во всей стране. В разгар беспорядков очень удачно сгорела крепостная башня, в которой хранились данные Хаиму долговые расписки.
— Вы хотите сказать, преступник был должником Хаима?! — воскликнул Симон. — То есть он хотел не столько евреям досадить, сколько имел простой шкурный интерес уничтожить ростовщика и свои долговые расписки? Но как он мог предугадать, что гнев толпы обрушится на Хаима, которого убьют, а башню сожгут?
— Это еще одна причина, почему я не представляю в роли детоубийцы человека молодого, горячего и неопытного! — сказала Аделия.
Мансур с горящими глазами вставил:
— Этот пес не только предвидел! Он контролировал события! Был в толпе и подначивал окружающих: «Смерть жидам! Смерть Хаиму! Смерть ростовщикам! Друзья, айда в крепость! Сожжем поганые расписки! Хватайте факелы — и вперед! С нами Бог!»
На выкрики Мансура в комнату заглянул удивленный Ульф. Аделия махнула рукой и велела мальчику идти спать.
— Почему вы все время говорите на заморской абракадабре? — спросил мальчик.
— Чтоб ты, проказник, меньше подслушивал! — строго сказала Аделия. — Ну, ступай!
— Вы по-прежнему думаете, что это не евреи убили Петра и остальных ребят? — не унимался Ульф.
— Нет, евреи тут ни при чем. — После того как Ульф показал ей сточную трубу под причалом Хаима и на многое открыл глаза, Аделия относилась к нему с уважением и даже снизошла до объяснений: — Свадебные гости нашли Петра на лужайке перед домом Хаима уже мертвым. Кто-то нарочно подбросил труп, чтобы повесить на них страшную вину. Евреи испугались и бросили покойника в канализацию, чтоб отвести подозрения.
— Ушлые! — презрительно фыркнул Ульф. — Кто же его убил?
— Вот этого мы пока не знаем, — сказала Аделия. — Желавший свалить вину на Хаима, возможно, один из его должников. Ладно, иди спать.
Симон жестом задержал мальчика и сказал ему:
— Обещаю, что мы докопаемся до правды и выведем преступника на чистую воду. — Затем Симон обратился к Аделии: — Послушайте, Ульф — смышленый малец. И уже один раз помог. Вы не против, если он немного пошпионит для нас?
— НЕТ!!! — вскричала Аделия и удивилась собственной горячности.
— С удовольствием, — сказал Ульф. — Я в городе каждый закоулок знаю. Я глазастый. И уши всегда на макушке.
Тут в комнату вошла Гилта.
— Ульф, марш в постель! — приказала она. — Уже поздно, и ты мешаешь господам.
— Бабушка, подтверди, что я глазастый и ушастый! Разведчика лучше меня в городе не найти! Я могу высмотреть и выслушать что нужно — никто меня не приметит! Это даже мой долг — ведь Гарольд и Петр были моими приятелями!
Взгляды Гилты и Аделии встретились. В глазах обеих был одинаковый ужас. Обе понимали, что рядом ходит преступник, который выискивает очередную жертву.
Шакал всегда шакал!
Симон сказал не терпящим возражений голосом:
— Завтра мальчик пойдет с нами и покажет место, где нашли три тела.
— Это у подножия проклятой горы! — переполошилась Гилта. — Нечего ему там делать!
— С нами Мансур. Смотрите, какой он крепкий и решительный! Смешно предполагать, что преступник будет на горе и набросится на нас. Живи убийца на Вандлбери — это сильно облегчило бы наши поиски. Но он, увы, где-то в городе. И отсюда выманивает детей на расправу. Так что нечего беспокоиться за Ульфа, если он пойдет с нами.
Гилта вопросительно посмотрела на Аделию. Та утвердительно кивнула. С ними Ульф будет куда в большей безопасности, чем в одиночку бегая по городу и вынюхивая что-то на свой страх и риск!
— А что с больными? — спросила Гилта.
— День подождут, — решительно сказал Симон. — Завтра у доктора другие дела.
На это Аделия не менее решительно возразила:
— Доктор с утра, перед походом к холму, примет самых срочных и тяжелых больных.
Симон тяжело вздохнул.
— Эх, тут мы дали маху! — сказал он. — Следовало представиться в городе астрологами. Или юристами. Кем-нибудь бесполезным. А так навлекли на себя толпы страдальцев — и призрак Гиппократа не позволяет безучастно смотреть на них.
— Вы правы.
В маленьком пантеоне Аделии Гиппократ действительно занимал важнейшее место.
После того как Ульф нехотя поплелся в полуподвал, где ночевал вместе с другими слугами, а Гилта ретировалась в кухню, троица продолжила прерванную дискуссию.
— Думаю, мой добрый мудрый друг Мансур прав, — сказал Симон. — Наш убийца был в беснующейся толпе и подначивал окружающих повесить Хаима. Есть возражения, доктор?
— Версия вполне правдоподобная, — осторожно согласилась Аделия. — Дина убеждена, что толпу искусно разогрели.
Тут ей вспомнились истошные однотонные крики Роже Эктонского: «Смерть жидам! Смерть! Смерть!» Была бы высшая справедливость, окажись этот оголтелый еще более отвратительным человеком, чем выглядит. Не только идиотом и подстрекателем, но и убийцей-изувером. Однако мир сложнее, чем хочется.
— Возможно, наш преступник — юродивый Роже, — задумчиво обронила Аделия и тут же поняла, что сказала глупость. Убийца умел соблазнять детей. Но было трудно представить, что оборванный, грязный и вонючий бесноватый мог соблазнить робкую Мэри даже самой вкусной конфеткой. Девочка убежала бы от одного его вида. Роже — уродливый и бесхитростный шут. Евреев он, конечно, ненавидит всем своим куцым разумом. Однако чтоб он занимал у них деньги? Во-первых, как можно иметь дело с тем, кого так ненавидишь? Во-вторых, кто ж ему хоть грош даст?
