Елена Руденко - Земную жизнь пройдя...
Дама поморщилась, будто терпя внезапную боль.
— Крючков мне рассказывал, как завел знакомство со знатным господином Ильинским. Говорил, что стал компаньоном графа в одном важном деле, — вспомнила она, — я знала Ильинского. Он приходил ко мне сделать расклад.
Очень любопытные сведения о знатном друге скромного банковского чиновника.
Дама утверждает, что у Крючкова к ней был личный интерес, и она не участвовала в его мистических делах, а всего лишь принимала его ухаживания, не отвергая, но и не соглашаясь на близость… Крючнов оставался равнодушен, но продолжал наносить визиты… Очень странное равнодушное общение…
* * *Ильинский встретил меня весьма любезно, хотя своего удивления не скрывал. Иногда встречая Ильинского на балах, я отметил его надменность. Среди гостей я оказывался одним из немногих, с кем Ильинский беседовал на равных. Обычно его собеседники удостаивались скупых высокомерных ответов. Его холодные стального цвета глаза никогда не смеялись, даже если на губах мелькала улыбка. Голос Ильинского обычно звучал презрительно. Подобные манеры не вызывали моего расположения, и я старался избегать общества Ильинского, хотя со мной он всегда был рад побеседовать.
Внешность Ильинского можно назвать приятной, он пользовался дамским вниманием, хотя в общении с прекрасными особами держался холодно-учтиво, не позволяя себе флирта и скупясь на комплименты. Одевался Ильинский всегда с педантичной тщательностью, предпочитая лондонскую моду.
— Чем обязан визиту знаменитого сыщика Петербурга?
Я поначалу принял его слова за иронию, но взгляд собеседника говорил, что он не намерен насмехаться.
Неожиданная похвала вызвала у меня недоумение. Похоже, Ильинский всерьез обеспокоен моим визитом.
— Вы слышали о смерти некоего Крючкова, банковского чиновника? — спросил я.
Собеседник, нехотя, кивнул.
— Это было самоубийство, — произнес он печально.
— Вы уверены? Слишком много вопросов вызывает эта внезапная смерть… А ведь вы были знакомы с Крючковым, не так ли?
Ильинский не терял самообладания.
— Не вижу смысла отрицать… В этом юноше я нашел понимающего друга для моих мистических увлечений…
Друга? Удивительно. Высокомерный Ильинский снизошел до дружбы с простым банковским служащим.
— Вернее, компаньона, — уточнил он, уловив моё изумление.
Собеседник отвел взор.
— Вы верите, что Крючков покончил жизнь самоубийством? — спросил я.
Услышав вопрос, Ильинский вздрогнул. Ему пришлось взять паузу, чтобы собраться с мыслями.
— Не уверен, я возлагал на Крючкова большие надежды, — в его голосе промелькнула досада, — Он стал для меня незаменимым верным компаньоном!
— Позвольте узнать, какие дела вы задумали?
— Мистические… Не сочтите меня безумцем… Пока я не могу раскрыть суть этих дел… Впрочем, следствию это не поможет.
— Вы уверены?
Собеседник устало вздохнул.
— Какое отношение могут иметь мистические дела с вором, который застрелил Крючкова? — спросил он.
В его голосе промелькнуло неприкрытое раздражение.
— Почему именно вором? Возможно, убийцу заинтересовали ваши мистические искания, — заметил я.
Ильинский вздохнул, с трудом сохраняя самообладание.
— Ваши умозаключения вполне обоснованы, — произнес он натянуто. — В таком случае, мои слова могут оказаться полезны… Прошу дать мне время, чтобы подумать, очень трудно решиться на откровение.
— Могу предположить, что у вас есть свои подозрения? — спросил я.
— Точнее сказать, предположения, — задумчиво произнес собеседник, отведя взор, — не хотелось бы, чтоб мои слова прозвучали как клевета.
— Насколько вам известно, я очень педантично ищу факты, — твердо заверил я графа.
— Моим соперником в мистических исканиях стал Соколовский, — ответил Ильинский, — спешу заверить, что подозрения не связаны с моей личной неприязнью. Конечно, манера поведения этого юноши давно шокирует Петербург.
Соколовский, действительно, снискал дурную славу, но я не ожидал, что Ильинский окажется моралистом.
— Меня не беспокоит репутация Соколовского, — будто в ответ на мои мысли продолжал собеседник, — меня волнует его увлечение оккультизмом. Такой бесчестный юнец способен на многое…
Юнец? Забавно, они с Соколовским примерно одного возраста. Ильинскому, кажется, двадцать пять. Соколовскому двадцать или двадцать один. Ильинский желает казаться старше и мудрее.
— Поспешу возразить, очень часто молодые люди, проводящие дни юности в кутежах, не озабочены вселенскими злодеяниями. Стоит опасаться высокоморальных мечтателей, — заметил я.
Ильинский вздрогнул, мне стало совестно за свои слова — собеседник мог принять мои слова за намек. К счастью, Ильинский оказался достаточно благоразумен.
— Соколовский грешен не только кутежами, он предавал друзей и связался с опасными людьми… Этот юноша — олицетворение светских пороков, — ответил собеседник презрительно.
— Он стал вашим соперником в мистических исканиях? — переспросил я.
— Верно, — не скрывал Ильинский, — и он играл бесчестно…
Не составило труда догадаться, что Соколовский сильно насолил Ильинскому, если который при всем своем хладнокровии не сумел скрыть своей неприязни к светскому гуляке.
— Позвольте еще один вопрос. Вы обращались к услугам гадалки Чаинской?
Собеседник с недоумением взглянул на меня, потом, поразмыслив, произнес:
— Не сразу вспомнил об этой пронырливой особе. Вернее сказать, она приходила ко мне, предлагая погадать. Её таланты меня не впечатлили. Чаинская не шарлатанка, но слабовата, хотя салонных дам впечатлить может.
Значит, предсказательница приукрасила свои способности. Возможно, и другие ее слова были ложью.
* * *Вадим Соколовский, "помятый" после очередной затянувшейся под утро пирушки, встретил меня в пестром халате, он сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Судя по всему, Соколовский только что поднялся и пытался вернуться в наш грешный мир, попивая спасительный напиток, приготовленный верным слугой.
— Кого убили? — устало спросил Соколовский, поморщившись от головной боли.
— Банковского служащего Крючкова, — ответил я.
Светский гуляка вздрогнул, едва не поперхнувшись напитком.
— Вы его знали? — спросил я.
— Да, — ответил он, отставляя бокал, — знал по делам мистическим. Наверняка, вам всё уже известно… Глупо скрывать! — он снова поморщился, превознемогая головную боль. — Крючков стал моим помощником…
— А вашим соперником в делах мистических стал Ильинский?
Юноша расхохотался.
— Вы беседовали с ним? Представляю, что вам наговорил этот чопорный надутый дурак. Он осуждает меня за мой разгульный образ жизни, а сам… Я хоть не скрываю своей сущности, а Ильинский… скажу по секрету, тот еще ханжа… А сколько надменности и самомнения!
Соколовский скривился — или от неприязни, или от очередного приступа головной боли.
Значит, Крючков оказался помощником двух соперников — любопытно.
— Крючков стал вашим компаньоном? — спросил я.
— Да, а потом выяснилось, что он прислуживал Ильинскому, — хмыкнул Соколовский.
— Слуга двух господ, — сделал я вывод.
— Хитрющий проныра, хотя прикидывался скромником, — собеседник махнул рукой.
Значит, и у Ильинского, и у Соколовского были мотивы убить Крючкова как предателя. Высока опасность, что слуга проболтается сопернику.
— Меня эта новость не испугала, — продолжал Соколовский, — даже позабавила… А Ильинский счел себя оскорбленным… Причем оскорбленным мною, а не этим жуликом… Заметьте, какие люди работают в банках — жулики! Никогда не доверял банкам.
Собеседник снова поморщился от головной боли.
Любопытно, возможно Крючков служил двум господам, чтобы получать мистические знания каждого из них и добиться своей цели.
— К дьяволу Ильинского, — устало произнес собеседник, — меня сейчас беспокоит моя матушка. Она надумала женить меня. Придется заняться поиском невесты…
Он задумался.
— Кстати, барышня Клементина Ростоцкая очень хороша собой, — Соколовский усмехнулся.
Не мне судить, каковы шансы Соколовского завоевать сердце гордой красавицы. Однако я не раз слышал, с какой неприязнью барышня Климентина отзывалась о Соколовском, и даже отказывала в танцах на балу.
— Мадемуазель Климентина очаровательна… но, прошу вас вернуться к нашей беседе…
— Ах, вас интересует Ильинский? Уверен, этот самовлюбленный тип, застрелил бы любого. Замечу, всех, кто беднее, он не считает людьми… Без хвастовства скажу, что никогда не позволю себе подобного высокомерия. С дворником беседую на равных. Самодуром-моралистом был мой покойный отец, и я дал себе клятву, что никогда не буду на него похож. Только матушка могла усмирять его нрав, пожалуй, она единственная, кого он любил…
