Далия Трускиновская - Скрипка некроманта
— Его могли подпоить. Есть всякие снадобья.
— Могли…
Тут оба так друг на дружку глянули, что стало ясно: в головы наведалось одно и то же воспоминание, о золотом флаконе графини де Гаше.
— Значит, я правильно сделал, что вовремя уехал, — сказал фон Димшиц.
— Очень правильно. В Москве одно время каждую ночь облавы проводились. До того доходило — мелких чиновников, захваченных с картами в руках, секли на съезжих. Всех французов, взятых в карточных академиях, выслали обратно во Францию и списки в газетах напечатали.
— А теперь обстановка в Москве какова?
— Покойный государь многие распоряжения матушки своей отменил, но что касается карт — совершенно с ней согласен. Из тех, кто при покойнице был осужден и сослан, многие вернулись, но академиков сия амнистия не коснулась. Нынешний государь тоже по этой части строг, и Москва с Санкт-Петербургом сделались опасными городами.
— Остается провинция.
— Да, только провинция, — отвечал Маликульмульк уверенно и вдруг понял: это прозвучало так, будто они с фон Димшицем сговариваются о совместных действиях.
— Пейте кофей, господа, — сказала фрау Векслер.
* * *Барон фон дер Лауниц снял лучшие комнаты в «Петербурге». В путешествие он отправился наподобие библейского патриарха с шатрами и стадами — чуть ли не со всеми внуками, слугами, секретарем, какой-то подозрительной родственницей, недоставало лишь собственного оркестра, как у Фитингофа. Среди челяди был и юноша-скрипач, на него фон Димшиц первым делом указал Маликульмульку.
Баронов внук смахивал на Гринделя — такое же приятное округлое лицо, такой же красиво очерченный рот и короткий прямой нос. Маликульмульк взглянул на руки — руки оказались не слишком музыкальные. Впрочем, и сам он имел грубоватую плотную кисть — игре это пока не мешало; может, препятствовало совершенству, так он и не гонялся за совершенством.
В красивом фраке, с дорогой скрипкой в руках, этот юноша украсил бы любой концерт — он сразу располагал к себе, а вот Никколо Манчини вызывал тревогу и жалость, не лучшее сочетание для любителей музыки. Отчего бы судьбе и не передать прекрасную скрипку Гварнери дель Джезу тому, кто вместе с этой скрипкой составит гармоничное единство? Стоит ли учить Фортуну, как ей распоряжаться людьми и предметами?
Комната, отведенная под гостиную, была невелика, народу туда набилось более двадцати человек, в том числе и дамы. Фон Димшиц подвел Маликульмулька к барону, представил, барон покивал крупной лысеющей головой, слетело облачко пудры. Но восторга это знакомство у него явно не вызвало, хотя начальник генерал-губернаторской канцелярии — человек в баронском хозяйстве полезный, мало ли какие казусы возникнут и понадобится помощь князя Голицына.
— Он не в духе, — шепнул фон Димшиц. — Ничего, скоро лишние люди уйдут, останутся те, кого он пригласит к карточному столу. Барон не очень азартен, он как те ездовые лошади, которых долго не заставишь идти хотя бы рысью, но если они избрали себе аллюр — не остановишь.
Маликульмульк усмехнулся — это, похоже, будет достойный противник Стало быть, главное — не смешить. И он обвел взглядом бароновых гостей, особо отметив группу мужчин в уголке. Мужчины были средних лет, одетые не слишком модно, однако чувствовалось — не нищие, далеко не нищие! Вряд ли фон дер Лауниц стал бы приглашать к себе господ, которые носят перстни с большими стразами и медные брелоки на часовых цепочках — а если в тех перстнях настоящие камни, то цена им немалая.
Дело пахло Большой Игрой. Прямо-таки благоухало. Маликульмульк ощутил привычное приятное волнение — пропади все пропадом, сегодня сбудется давняя мечта. Пусть без выигрыша, пусть с небольшим проигрышем — это лишь начало. Вон и фон Димшиц улыбается вовсе не так, как своей новой подруге фрау Векслер, — он щурится, он вертит в пальцах какой-то шарик наподобие янтарного, он настраивается на разведку боем.
— Обратите внимание на господина с фальшивыми кудрями, — тихо сказал шулер. — Вон, вон, на этого, он похож на задастого купидона с настенной росписи, исполненной пьяным маляром. Давний приятель барона. На вид он — чудак и посмешище, но это очень богатый человек, большой любитель музыки. Играет на виолончели и вечно ищет для ансамблей скрипачей и альтистов, достойных своей гениальности.
— Так… — ответил Маликульмульк. Определение фон Димшица было довольно верным — трудно понять пожилого человека, которого природа наделила толстыми щеками и малиновым румянцем, который надевает рыжекудрый парик, повторяющий прическу молодого щеголя. Невольно вспомнился Федор Осипович, у которого чувство меры и достоинство были в крови, уж он-то, даже облысев, не стал бы позориться и делать из себя чучело.
— Если память меня не подводит, тот носатый господин, похожий на жердь, Иоганн Виллим фон Берх из Митавы. Если это так — он наверняка претендовал на «Экс Вьетан».
— А купидон?
— Скорее всего. Я не мог расспрашивать барона чересчур назойливо. Погодите, если его не беспокоить — он сам все выболтает… Пойдем к дамам.
Маликульмульк вздохнул — как будто ему мало дам из свиты княгини, особливо — Екатерины Николаевны. Что же она такого натворила, коли не постыдилась рыдать на улице у Петропавловского собора Цитадели?
Но кокетничать и галантонничать с дамами ему не пришлось.
В том углу комнаты начался скандал, причем довольно громогласный скандал. Шум поднял барон фон дер Лауниц.
— Я велел передать вам, чтобы вы более ко мне ходить не изволили! — рявкнул барон. — Слов вы не понимаете! Коли так — я велю лакеям под руки вывести вас и вышвырнуть в сугроб!
— Вам угодно, чтобы я заговорил и сказал все, что думаю об этом деле?
Этот голос Маликульмульку был знаком! Красивый звучный голос, способный наполнить собой театральный зал…
— Стойте! — сказал фон Димшиц, но Маликульмульк уже пробивался к скандалистам, на ходу опрокинув стул прямо на ногу задастому купидону.
Он не ошибся — перед бароном стоял Александр Максимович Брискорн, инженерный полковник рижского гарнизона.
— Мне угодно, чтобы вы не приставали ко мне со своими нелепыми предложениями! А теперь уходите!
— Коли так — я сейчас при всех опишу низость вашу!..
Барон даже пальцем не шевельнул, он взглядом указал на Брискорна — и двое лакеев, здоровенных детин, которых он держал, сдается, именно для этой надобности, кинулись на офицера и, схватив его под руки, под общий крик буквально выкинули из комнаты.
— Вы последний трус и мерзавец! — донесся голос Брискорна. — Это потому, что я пришел к вам один! Я полагал!..
— Не один… — очень тихо сказал Маликульмульк. Силы ему было не занимать. И в переделках он, болтаясь промеж всеми российскими ярмарками, тоже побывал.
Отпихнув одного, ударив локтем другого, он проложил себе дорогу к открытой двери и, цепко взяв за шиворот верзилу лакея, дернул его влево и вниз. Детина, невольно отпустив Брискорна, едва не рухнул на колени. Брискорн тут же, крутнувшись на месте, избавился от второго лакея и, оттолкнув Маликульмулька, снова ворвался в комнату.
— Драться! Сей же час! — кричал он по-русски.
После чего началась невероятная суматоха, с криками, визгами, толчеей, и Маликульмульк, отступая, едва не скатился с лестницы. Брискорна чуть ли не на руках выносили лакеи, в Маликульмулька вцепились чьи-то руки, он попытался стряхнуть их, как стряхивает медведь повисших на его свалявшихся штанах собак, не вышло…
Его вытолкнули на улицу, Малую Замковую, следом вылетел и еле удержался на ногах Брискорн. Минуту спустя слуги выкинули их шубы и шапки.
— Вы с ума сошли, Крылов. Вы человек статский, какого черта?.. — вот и вся благодарность, полученная Маликульмульком от Брискорна; впрочем, он не обиделся.
— Оденьтесь, — сказал Маликульмульк. — Не то схватите горячку.
— И вы.
— Меня сало греет. Чем вам не угодил фон дер Лауниц?
— Это — подлец, который не держит слова. Вот и все, что я могу сказать вам. Мне стыдно, что я угодил в такую гнусную историю! Это прямое бесчестие… О Господи, дойдет до князя…
— Я буду молчать.
— Немцы раззвонят на всю Ригу. Крылов, я опозорен… это бесчестие для всей нашей фамилии! Если узнают причину… Молчите, не спрашивайте. Все одно не скажу. Лучше застрелиться… Я не думал, что он такой мерзавец…
— Идемте, — предложил Маликульмульк. — Я провожу вас и поеду к себе.
— Дайте слово, что будете молчать, — вдруг потребовал Брискорн.
— Даю слово, что князь от меня ничего не узнает, — тут же пообещал Маликульмульк в надежде, что офицер разговорится.
— Что делать, что делать?.. — Брискорн маялся от собственного глубочайшего отчаяния. — Что я, дурак, натворил?.. Господи, что я натворил?..
