Елена Ярошенко - Две жены господина Н.
Итак, Татаринов лгал товарищам по партии… По инициативе Гольца и по постановлению центрального комитета партии социалистов-революционеров была создана комиссия по расследованию дела Татаринова. В нее вошли четыре человека, имевших самую безупречную репутацию в эсеровских кругах. Среди них был и Борис Савин.
Глава 2
Дмитрий Степанович Колычев, молодой судебный следователь, начавший свою карьеру в маленьком уездном городке Демьянове на Волге и прославившийся тем, что не оставлял нераскрытым ни одного уголовного преступления, получил по службе перевод в Москву.
С одной стороны, новое назначение могло помочь Колычеву еще раз начать жизнь заново. Незадолго перед тем он похоронил женщину, которую любил, и своего неродившегося ребенка… Маленький тихий Демьянов, где на городском кладбище скромный бугорок над свежей могилой размывают осенние дожди, где все горожане друг друга знают и поэтому не укроешься от сочувственных взглядов и вопросов, где все наполняет боль утраты, весь этот уютный городок стал вызывать у Дмитрия острую тоску.
От этой тяжелой, мутной, рвущей душу тоски Дмитрий пару раз напивался до беспамятства, но и водка не помогала — похмелье было тяжелым, и тоска наваливалась с двойной силой… Переезд в другой город, большой, нарядный и веселый, общение с новыми людьми, служба на новом месте — это был шанс взять себя наконец в руки.
Но, с другой стороны, Москва была чужим для Дмитрия городом, незнакомым. Вот если бы удалось перевестись в Петербург, где Колычев жил, учился в университете, где осталось так много друзей… Но выбирать не приходилось — нужно было переезжать в Москву.
Колычев решил выехать налегке, с парой чемоданов, остановиться в гостинице, осмотреться, не спеша подыскать жилье. Когда устроится на новом месте, вызовет из Демьянова своего преданного слугу Василия, который доставит в Москву хозяйский багаж.
Васька, услышав, что из Демьянова придется уехать и скорее всего навсегда, умолил хозяина взять с собой в Москву еще и Дусю, горничную из гостиницы «Гран-Паризьен», давнюю Васькину пассию.
Однако Дуся соглашалась переехать вместе с Василием в Москву и исполнять обязанности горничной в тамошнем доме господина Колычева только при условии, что до отъезда они с Васей сыграют свадьбу.
Дмитрий Степанович, махнув рукой, согласился и на свадьбу, выдав по такому случаю Василию денежную сумму на жениховские расходы.
Дуся, не успевшая накопить большого приданого, была просто счастлива — вожделенный брак с Васей устроился очень быстро, а о размерах припасенного приданого в силу обстоятельств вообще разговору не было.
После шумной свадьбы, на которой гуляла не только вся прислуга из «Гран-Паризьен», но и сам владелец гостиницы, городской голова Федул Терентьевич Бычков, приглашенный невестой в посаженые отцы, Колычев отправился в Первопрестольную, а Василий с Дусей остались в его демьяновском доме сворачивать хозяйство, паковать вещи и наслаждаться радостями медового месяца.
Прожив несколько дней в Лоскутной гостинице, просторной и слегка запущенной, с пыльными коврами, теплыми номерами и модной новинкой — лифтами, и посмотрев десяток предлагавшихся к аренде квартир в больших, на петербургский манер устроенных доходных домах с электричеством и роскошными ванными комнатами, Колычев вдруг затосковал по тихому провинциальному уюту. Потому-то он, наверное, и арендовал скромный особнячок на Остоженке, в кривом переулочке рядом со старым монастырем.
Старинное мутноватое зеркало в бронзовой раме, занимавшее целую стену в прихожей, сразу расположило Колычева к этому дому. Все остальное оказалось под стать — плоские голландские печи, выложенные узорными изразцами, пузатые кривоногие комоды карельской березы, прикрытые кружевными салфетками, потертое кресло-качалка с вышитой думкой, два мощных фикуса в гостиной…
Черные ветви по-осеннему обнаженных деревьев за окнами не скрывали потемневшей от времени кирпичной ограды Зачатьевского монастыря и паривших над ней высоких куполов собора и колокольни.
Дмитрий представил, как он весной, когда деревья покроются свежей зеленью, будет одиноко сидеть за столом у этого окна, пить чай из блестящего самовара и слушать тянущийся из монастыря колокольный звон. А потом мимо монастырской ограды и укрытых садами особнячков спускаться к реке и гулять там, поглядывая на корпуса шоколадной фабрики Эйнема на стрелке Водоотводного канала и раскинувшуюся на другом берегу Москвы-реки суетную Якиманку, к которой тоже при желании можно прогуляться по Бабьегородской плотине. А в воздухе весной будет витать запах молодой листвы, первых цветов, обильно высаженных в палисадниках и клумбах Остоженки, дымков из домашних печей, и к этому добавится запах речной воды от Москвы-реки, а может быть, и сладкий аромат варящегося шоколада с конфетной фабрики ветерком нанесет…
Колычев сразу же оформил аренду дома в Третьем Зачатьевском переулке и дал телеграмму Василию в Демьянов с просьбой поторопиться с выездом. Пора было устраиваться на новом месте.
Поздняя осень — не самое приятное время в Москве. Дождь с ледяным ветром, первый снег, тающий на земле и превращающий ее в грязную кашу… С мечтами о долгих прогулках по московским улицам пришлось до времени проститься. До Кремля, где находился московский окружной суд — новое место службы Дмитрия Степановича, было с Остоженки рукой подать, минут десять-пятнадцать неспешной ходьбы, но все равно каждый раз хотелось взять извозчика и доехать до Кремля в закрытой коляске вместо того, чтобы прогуляться туда пешком.
Прибывшие из Демьянова Василий и Дуся отмыли и оттерли остоженский особнячок до полного блеска и быстро наладили в нем хозяйство. Кладовка наполнилась припасами — горшочками с медом, соленьями, вареньями, подвешенными на крюках копчеными окороками. На столах появились крахмальные скатерти, кружевные шторы приобрели девственную белизну.
Утром хозяину подавался ароматный кофе в мельхиоровом кофейнике, вечером — блестящий самовар, увенчанный фарфоровым чайничком с крепкой заваркой… Василий не считал за труд встать пораньше и сбегать к Пречистенским воротам в одну из разбросанных по Москве филипповских булочных, славящихся своей выпечкой, чтобы подать к утреннему столу знаменитых саек или расстегаев. Дуся взяла на себя обязанности шеф-повара, позволяя Васе делать только то, что не требовало высокой кулинарной квалификации, как, например, очистка и нарезка луковиц для супа. Вкус подаваемых к обеду блюд сразу изменился, это была уже не та незатейливая Васькина стряпня, к которой Колычев привык в Демьянове… Когда новоиспеченные супруги вместе возились на кухне, оттуда доносился такой дружный смех, что Дмитрий невольно завидовал…
Впрочем, он почти не бывал дома с утра до позднего вечера. Служба в Москве была совсем иного рода, чем в тихом богобоязненном Демьянове, где серьезные преступления случались не то что не каждый день, но и не каждый год. В Москве же происшествий и преступлений было много, гораздо больше, чем хотелось судебному следователю…
Казалось бы, здесь за преступниками присматривает целая куча народу — служащие и департамента полиции, и сыскного отделения, и охранного, и подразделения отдельного корпуса жандармов, и жандармские полицейские управления… Но у судебных следователей работы было невпроворот. Приходилось вести одновременно несколько уголовных дел, и с непривычки Дмитрий Степанович сильно уставал.
Да и как насмотришься на трупы, начитаешься протоколов из уголовных дел да побеседуешь с одним-другим убийцей, жизнь кажется настолько безрадостной, что в пору уходить от мира и искать покоя где-нибудь в таежном скиту подальше от людей с их страстями… Не было сил наслаждаться прелестями большого города с его театрами, богатыми книжными лавками, французскими ресторанами и легкомысленными, жаждущими развлечений женщинами.
Дмитрий возвращался домой, ужинал, брал книгу и от усталости засыпал над ее страницами, чтобы утром, проснувшись, проглотить чашку кофе и снова мчаться на службу, осматривать новые трупы, писать протоколы новых допросов… А если на минуту задумаешься и очнешься от этого безумного бега по кругу, перед глазами плывет демьяновское кладбище и холмик над свежей могилой…
Только одно место было доступно для частых посещений по причине близкого соседства — Зачатьевский монастырь. Только здесь Дмитрий и мог успокоить ноющие душевные раны…
Колычев отправился в монастырь сразу же по переезде на Остоженку, и едва он успел, перекрестившись, пройти сквозь надвратную церковь, как к нему подвернулся какой-то добродушный старичок в черной скуфейке, не то дьячок, не то пономарь, и предложил все здесь показать.
