Александр Арсаньев - Третье дело Карозиных
– Пойду прогуляюсь, на ходу лучше думается, – как-то криво улыбнувшись, ответил подполковник.
– Так и я с вами, – тотчас поднялся из кресла Никита Сергеевич. – Прогуляюсь, – сказал он Катеньке.
– Извините, Денис Николаевич, – промолвила та, глядя исключительно на подполковника, – что из-за меня вам так сразу захотелось прогуляться.
– Да что вы… – сделал было попытку оправдаться Фарапонов, но Катя стремительно поднялась и так же стремительно покинула гостиную, едва только попрощавшись с подполковником.
Когда мужчины остались одни, то, поглядев на захлопнувшуюся за Катей дверь, они обменялись многозначительным взглядом и Никита Сергеевич вздохнул.
– Женщины… – примирительным тоном промолвил подполковник.
– Идемте, Денис Николаевич, мы собирались прогуляться, – предложил Карозин. – И мне кажется, что нам есть что обсудить.
Мужчины вышли из дому и пошли к Тверской, освещенной фонарями.
– И все же, кто был этот человек? – продолжил прерванную тему подполковник. – Он явно видал где-то ваши почерка… Х-м, х-м… И как бы нам все же на него выйти?
– Риторический вопрос, – с кривой ухмылкой откликнулся Карозин, заложив руки за спину. – Однако вы правы в том, что ему пришлось где-то увидать наши с Катей почерка… Но каков нахал! – воскликнул он, внезапно разгорячившись. – Какова записка!
– Это да! – подхватил подполковник, обрадовавшись даже оживленному разговору.
– Это же надо было такое сочинить! «Ефим, господина, что предъявит тебе эту записку, пропусти и не чини никаких преград. Все, что скажет, выполни так, как если бы это были мои личные распоряжения. Карозин». – Никита Сергеевич даже остановился и покачал головой. – Каков нахал! Он, значит, знает даже и то, как моих слуг зовут. Что же это за человек такой и откуда он все это знает?.. Может быть, – Карозин снова двинулся, – Катя права, Денис Николаевич? – Никита Сергеевич посмотрел на подполковника. – Может быть, тут действительно замешана Васильева? А что? – Карозин вновь оживился. – Это как раз многое может объяснить. Например, то, откуда этот негодяй знает, как зовут моего слугу, да и про почерка тогда сразу все становится ясно. Катенькины записки она не раз получала, да и мой почерк небось видела. Да, точно видела… – он задумался на минуту и вновь остановился. – Помнится, я даже как-то ей самолично записку писал… Катя тогда была больна и не могла приехать к Васильевой на именины. Пришлось мне писать записку и объясняться. Что скажете?
– Х-м, х-м, – откликнулся подполковник и покрутил усы. – Что ж, вполне вероятно, вполне… Однако сдается мне, Никита Сергеевич, что не все тут так просто. Я-то, хоть теоретически и допускаю мысль о том, что здесь без мистики не обошлось… – Карозин метнул на подполковника такой взгляд, что Фарапонов тотчас поспешил добавить: – Но, полноте, Никита Сергеевич, я ни в коей мере не допускаю, что и на практике все так и окажется. Словом, я по-прежнему придерживаюсь той мысли, и твердо придерживаюсь, – выделил он голосом, – что все-таки тут подоплека более политическая, нежели мистическая.
– А я так полагаю, Денис Николаевич, – проговорил Карозин, – что тут подоплека практическая, сугубо матерьяльная, и никаких таких кунштюков, навроде мистики и каких-то там бабушкиных сказок, здесь просто нет, да и быть не может! Вы вот помните ту историю актрисы Любчинской?..
– О, да, что-то слышал, – кивнул подполковник, который хотя и знал эту историю доподлинно, но решил подыграть Карозину, только чтобы он отвлекся наконец от давешней размолвки с супругой, из-за которой, по всей видимости, все еще переживал. Подполковник проявил такт, позволив Никите Сергеевичу пересказать тот случай, предложив зайти в небольшой трактир.
Так они и сделали.
Что же до Катерины Дмитриевны, то она, поднявшись к себе, обдумала случившееся еще раз и твердо решила, что завтра же поедет к Анне Антоновне и попытается вызнать у нее все, что касалось того поверья о графской дочке, а заодно и побеседовать насчет тех людей, что были у нее.
И все же происходящее никак не складывалось в одно целое. Мозаика упорно не желала собираться и являть Катерине Дмитриевне свой рисунок и свой смысл. Тяготило ее это ужасно. Она разделась и легла в постель, но не могла уснуть, заодно и переживая еще, что поссорилась с мужем. И отчего он всегда упрямится, отчего никогда не желает признавать сразу, что она может оказаться права? Отчего вот так?
Катенька повернулась на спину и посмотрела в потолок. Она попыталась еще раз вспомнить, с чего все это началось, и представить, к чему же все это ведет. Главное, полагала она, это понять, что движет преступником, что за цель он преследует и чего добивается, и тогда уже, поставив себя на его место, попробовать постичь смысл его поступков, тайный именно до тех самых пор, пока цели его и намерения остаются неясными. Сейчас Катенька не могла даже и предположить, что нужно людям, с которыми она столкнулась. Что такого скрывалось в этой книге?
Но нет, остановила она себя, начать надо заново. Кто-то подделывает почерка. Этот кто-то явно связан был с Ковалевым, и когда они были вместе, цели и мотивы этих людей были более чем ясны. Подделав почерк, Ковалев с рекомендательными письмами проникал в приличные дома. Это все ясно. Это была система.
Далее… А вот далее началось куда более интересное. Зачем понадобилось подменять векселя? Это как-то из системы выбивалось. Что же, тогда так уж нужны были деньги? Представить, что у покойного Сергея Юрьевича были проблемы с наличными средствами? Катя вспомнила Ковалева. Нет, вряд ли, слишком уж уверен он в себе был. Слишком твердо стоял на ногах. Нет, с деньгами у него не было таких проблем, чтобы из-за них подменять векселя. Пять тысяч для Ковалева не такие уж большие деньги.
Если предположить, что Соколов и был тем самым человеком, что подделывал почерка, то возможно, что Ковалев в этом случае просто подсказал выход из ситуации. Проигрались студентики, вот и пришлось пойти на подмену векселя. Причем Ковалев сам и получал небось эти деньги.
Однако тут опять что-то не так. Если Соколов подделывал почерка, то с его смертью это должно было прекратиться, и тем не менее – опять подделка. Возможно, что теперь этим занимается кто-то другой. Тот же Мельский. Что там про него говорил Алексей Петрович? Что, мол, он в свое время подделывал паспорта? Что ж, возможно, что этот самый Мельский и был тем человеком, который помогал Ковалеву. Если все это так, то… Нет, подумала Катя. Нет, ведь соседи Соколова явно дали ей понять, что он был знаком с Ковалевым. Нет, ничего не выходит.
Катя вздохнула и повернулась на правый бок, но лежать она не могла, поэтому встала и начала медленно прохаживаться по комнате. Ничего не получалось, не складывалось все воедино. Тогда она подумала: а что, если это не одна история, а две? И мысль заработала в новом направлении.
Первая история такова: Соколов действительно помогал Ковалеву попадать в приличные дома при помощи поддельных рекомендательных писем. Возможно даже, что и в деле с векселями они действовали заодно. Допустим, что это так. Однако со смертью Ковалева эта история закончилась и началась другая.
Именно с того началась, что двенадцать человек стали встречаться на кладбище, преследуя своими собраниями какую-то непонятную никому пока точно цель. Возможно, что они действительно прикрывались этой сказкой о графской дочке. А возможно, что прав Фарапонов и цель у них другая – политическая. Но при чем тут тогда она, Катерина Дмитриевна Карозина?
Катя покачала головой и снова вздохнула. Почему именно ей подсунули эту разнесчастную книгу и кто-то просил по телефону, представившись Соколовым, сохранить эту книгу до поры? А затем Соколова убили. Кто и зачем – неизвестно. А с Катей и ее мужем сыграли шутку – заставили, опять же пользуясь поддельными записками и обманным разговором по телефону, покинуть дом и пытались что-то крайне важное в этой самой книге обнаружить.
Ничего здесь было непонятно. Ничего. И все же Катя предполагала, что главное – понять, что искали в книге, что ожидали в ней обнаружить. Именно это и объяснило бы пусть не все, но зато уж наверняка многое. Подумав еще несколько времени над этим, она твердо решила взять завтра с собой к Анне Антоновне растрепанную книгу и потребовать от нее объяснений, поскольку никаких сомнений в том, что книгу подменили именно тогда, когда она находилась у Васильевой, теперь уже не оставалось. Что ж, как ни тяжело было признавать, что милая Анна Антоновна может быть замешана во всей этой неприглядной истории, но так и выходило. Катя постояла немного у окна, повздыхала, однако все же успокоилась, приняв решение окончательно, и вернулась в постель, подумав о том, что лучше всего будет все напрямую Васильевой сказать, чем пытаться что-то выведывать окольными путями. Слишком уж хорошего мнения она была об Анне Антоновне и привыкла доверять ей почти безотчетно, а потому и хитрить с ней, и лукавить почитала ниже своего достоинства. Что бы там ни случилось на самом деле, милая Анна Антоновна заслуживала того, чтобы с ней говорили вполне откровенно.
