Светозар Чернов - Барабаны любви, или Подлинная история о Потрошителе
– Я этого не заметила.
– Еще бы! Я специально не подавал виду, чтобы вы не паниковали-с!
Возникшее было разочарование мгновенно сменилось в душе Эстер искренним и безоговорочным восхищением. Отныне ее сердцем навсегда овладел этот быть может невзрачный на вид, но добрый и мужественный русский богатырь.
– Вы не видели шляпку моей дочери? – спросил у них высокий седой шотландец в клетчатой юбке и гетрах. – Она потеряла ее во время катания.
– Спросите у служителя, – посоветовала ему Пенелопа.
Она все еще находилась под впечатлением от романтической поездки и ей не хотелось разрушать очарование недавних счастливых минут будничными разговорами об улетевших шляпках. Однако какой-то мрачный джентльмен, разыскивавший свой выпавший из вагонетки зонтик, все-таки сделал то, что не удалось шотландцу. Пора было возвращаться в Лондон и они направились к станции. Когда они садились в поезд, двое служителей, чей рабочий день уже закончился, обсуждали полет некоего джентльмена с дерева, куда он лазил за своим зонтом.
Фаберовский с Владимировым проводили дам до самых дверей дома доктора Смита на Харли-стрит, где им надлежало расстаться.
– Сегодня был один из самых восхитительных вечеров в моей жизни, – сказала Пенелопа.
– Вечер действительно был прелестный, – согласилась Эстер. – Как это ни странно может звучать, мы все должны быть благодарны доктору Гримблу за то безобразие, которое он учинил в Сиднеме.
– Я не хочу даже слышать о докторе Гримбле! – заявила Пенелопа. – Если он решит идти вместе с нами на «Джекила и Хайда», я лучше останусь дома.
– Мы можем сделать по-другому, Пенни. Джентльмены, дело в том, что доктор Смит снял нам кресла в ложе в театре «Лицеум» по полторы гинеи за место на пьесу «Доктор Джекилл и мистер Хайд» по Стивенсону, на которую вот уже вторую неделю полный аншлаг. Мистер Ирвинг пригласил американскую труппу, а в главной роли занят сам Ричард Мансфилд! Доктор Гримбл с моим мужем не пойдут, я об этом позабочусь. Вы могли бы выкупить их билеты и сопроводить нас.
– Да, мистер Фейберовский, это было бы просто чудесно! – воскликнула Пенелопа, умоляюще глядя в глаза поляку.
– Мы подумаем, – вынужден был ответить он.
Распрощавшись с дамами и пообещав, в ответ на слова, что они будут жить приятными воспоминаниями о сегодняшнем вечере до счастливого момента их следующей встречи, также не забывать об Эстер и Пенелопе, поляк с Артемием Ивановичем остались на улице одни.
– Степан! – воскликнул Артемий Иванович. – Ты должен мне фрак купить с шапокляком, чтобы в театр ходить.
– А с чего пан Артемий взял, что мы с ним в театр идем? – мрачно спросил Фаберовский.
– Нас же пригласили!!
– А шесть гиней у пана есть?
– Но я же тебе вон сколько денег отдал!
– На театр у нас денег нет!
– Что же нам делать?
– Продайте, пан Артемий, – Фаберовский выдержал длинную паузу, окончание которой со страхом ожидал Артемий Иванович, – свои часы.
Глава 11
Первое время жизнь Тараса Курашкина в Лондоне складывалась не слишком удачно, и если бы в тот момент, когда он понял, что в кармане у него нет больше ни гроша и он один в совершенно чужом и незнакомом городе, на его пути не встретилась англичанка по имени Мэри Николз, он едва ли протянул бы в Англии даже полгода, не протянув при этом ног. За два года до встречи с Тарасом Мэри Николз окончательно разошлась с мужем, от которого имела пятерых детей. Дети остались с отцом, и он выплачивал ей пять шиллингов в неделю, так что она могла снимать крохотную комнатку в Ламбете на Юнион-стрит. Оставшихся денег и того, что она зарабатывала на панели, ей хватало на еду. Когда Курашкин пришел к ней жить, она смогла бросить занятия проституцией, потому что Тарас, устроившись точильщиком ножей, стал приносить неплохие деньги.
Но вскоре муж Мэри прознал, что его жена нашла себе любовника, и отказался высылать ей содержание. По совету Курашкина Мэри подала на бывшего супруга в суд, но проиграла дело, потому что тот сумел доказать, что она вела безнравственный образ жизни. Им пришлось отказаться от комнаты и обосноваться в Ламбетском работном доме, в лазарете которого в январе восемьдесят третьего у них родился ребенок, умерший через два дня. Тарас обвинил в случившемся свою сожительницу, которая непрерывно пила с тех пор, как они оказались в работном доме, где им пришлось жить порознь. Еще два месяца они пытались сохранить какое-то подобие семейных отношений, но потом, после пьяной драки с Тарасом, Мэри перебралась к своему отцу.
Сам Курашкин еще некоторое время жил в работном доме, а потом предложил свои услуги в качестве осведомителя Особому отделу Скотланд-Ярда. Первые четыре года ему поручались лишь мелкие дела, вроде приглядывания за женой какого-нибудь дальнего родственника ирландского динамитчика. Однажды, в восемьдесят шестом, он был отправлен последить за людьми, которые будут присутствовать на похоронах некоего Уокера, тоже осведомителя Особого отдела.
Уокер погиб при загадочных обстоятельствах, сгорев заживо, как было официально объявлено, от взрыва керосиновой лампы.
Там Тарас неожиданно встретил свою бывшую любовь. Выяснилось, что погибший был родным братом Мэри Николз. Мэри выглядела очень благополучно и была совершенно довольна своей жизнью. Она жила с кузнецом, содержавшим лавку в извозчичьем дворе на Йорк-стрит в Вулворте, и считалась среди окрестных жителей едва ли не настоящей леди. Смерть брата потрясла ее, и Курашкин не удержался и рассказал ей, что по сведениям Особого отдела, ее брата убили террористы из ирландцев за доносительство.
В то время он еще не предполагал, какое влияние будет иметь эта болтовня на его дальнейшую судьбу.
На следующий год, после того как Особому отделу удалось раскрыть так называемый Заговор Юбилейного Взрыва, имевший целью произвести террористический акт в Вестминстере во время празднования пятидесятилетнего юбилея королевы Виктории, Мэри Николз сама разыскала его, хотя он к тому времени перебрался из Ламбета в Уайтчепл, и сообщила, что двое подозрительных ирландцев из Восточного Лондона постоянно навещают одного человека, находящегося в Ламбете в лазарете.
Так Курашкин оказался обладателем ценнейшей информации, которая позволила Особому отделу раскрыть еще один, гораздо более серьезный заговор, и выдвинула его на первое место среди осведомителей.
Курашкин получил достойную награду, и смог снимать собственное жилье на Олд-Монтагью-стрит, а его начальство решило, что слишком расточительно использовать столь талантливого агента по пустякам и поручило ему собирать сведения о русской колонии в Восточном Лондоне, которая по праву считалась источником многих неприятностей для властей.
Зато для Мэри Николз ее приход к Курашкину имел катастрофические последствия. Кузнец вышвырнул ее на улицу, заявив, что не потерпит полицейских ищеек в своем доме. Чтобы как-то помочь Мэри, Курашкин похлопотал перед начальством и после зимы, полной скитаний по работным домам, ей нашли место прислуги в доме мистера Коудри, подрядчика на строительстве нового здания Скотланд-Ярда на левом берегу Темзы для Центрального полицейского управления.
С тех пор Тарас больше не видел Мэри, так как почти все лето провел в радикальных клубах и пивных, где собирался воинственно настроенный русский сброд, и выслушивал и вынюхивал все, что могло иметь отношение к намечавшемуся в этом году ирландцами ряду убийств, ставивших целью избавиться от секретаря по ирландским делам Бэлфура. Наибольшей любовью Курашкина пользовался Большой зал собраний мистера Чаррингтона и небольшой социалистический клуб на Бернер-стрит, где жена управляющего, мадам Дымшиц, никогда не отказывалась поднести гостю стакан мутного изюмного самогону.
Но сегодня произошло что-то странное. На обычную просьбу промочить горлышко мадам Дымшиц озабоченно сказала:
– О, господин Курашкин! Мое бедное сердце начинает так болеть вот в этом месте, потому что мой муж, бедный и нечастный Левий, совсем сошел с ума! Вы когда-нибудь слышали, чтобы мадам Дымшиц не имела угостить вас самогоном?
– Цилый год кажну неделю ходжу до вас и ще ни разу такого не було, щоб у вас горилки не було!
– Вот и у меня ни разу такого не было, чтобы у меня его не было. А теперь у меня это есть, что у меня его нет! И это почему? Да потому, что мой несчастный муж забирает у меня все, что я перегоняю, и куда-то увозит! Он заставил спальню мешками с навозом, которые воняют, как под мышками у Гиллемана! Ночами все, кто живут у нас в клубе, вынуждены толочь во дворе кирпич. Он занял денег у самого Леви, а это надо быть сумасшедшим, чтобы занять у Леви. Мы теперь покупаем мясо только у Леви, а зачем нам кошерное мясо, если оно стоит дороже обычной баранины! Но самое главное, – тут мадам Дымшиц перешла на шепот и приблизила свои толстые губы к уху Курашкина, – я сегодня утром нашла у него вот это.
