Евгений Сухов - Волчья каторга
— С полгода будет, — ответил Георгий.
— Бирка [45] есть? — по-деловому спросил Марк.
— Имеется…
— Ладная бирка или так… фантик?
— Бирка ладная, не сомневайся, — сказал Георгий. — Всю Россию с ней проехал-прошел, ни разу не подвела и подозрений у лягашей и чинушей не вызвала.
— Лады. Значит, ты лейгер [46] … — сказал Марк. — И где туза ловил [47]?
— В Зарентуе, — ответил Георгий.
— В натуре? — вскинулся Марк.
— А ты что выспрашиваешь все? — начал закипать Георгий, которому порядком надоел этот допрос. — Формуляр, что ли, на меня какой готовишь?
— Ну, гульный, формуляр не формуляр, но знать я о тебе должон все. А иначе как я тебя на работу пристрою? — вроде бы резонно ответил Марк, но Георгий понял, что его проверяют. — И не кипятись беспричинно, врагов тут у тебя нет, здесь все свои… Так, говоришь, туза ловил в Зарентуе?
— В Зарентуе, — кивнул Георгий.
— Ну, и как там его высокоблагородие Павел Порфирьевич Фищев поживает? — кинул острый взор на собеседника Марк.
— Живет, хлеб жует, — коротко ответил Жора.
— Не лютовал он там у вас?
— Да я его всего-то раза три всего и ухлил [48] …
— А кто там у вас смотрящим был? — поинтересовался Марк как бы между прочим.
— Казак, — просто ответил Георгий.
— Ваня-казак? Знаю такого бродягу. Сухой такой, да? — натянуто улыбнулся Марк.
— Его не Иваном кличут. Казак, он и есть Казак. И не сухой он. — Георгий уже насмешливо посмотрел на Марка: — В нем пудов шесть будет, не менее. На пушку берешь, Марк?
— Таков порядок, Сухорукий. — Марк вроде успокоился и перестал прощупывать Георгия на вшивость. — Ты как, на особняк будешь ходить? [49]
— Да, на особняк лучше, — ответил Георгий.
— Лады, — согласился Марк. — И помогальника, стало быть, тебе не надобно?
— Нет…
— А что надобно? — посмотрел на Жору Марк. — Волына нужна?
— И волына не надобна.
— А как списывать будешь? — немного удивленно глянул на собеседника Марк.
— А ты мне хошь «мокруху» поручить? — встретился со взглядом Марка Георгий.
— Так ты ж сам гейменником назвался. За ботало тебя никто не тянул…
— Мне без разницы — как горох по барабану, — заявил Георгий, не отводя взгляда от глаз Марка. — Лишь бы балабаны [50] добрые были да вовремя…
— Будет, Сухорукий, все будет, — немного туманно ответил Марк. — Но не по первому разу…
— Что, опять проверять будешь? — не сдержался Георгий.
— Нет. Просто спишешь одну курву. За ради общества. Уж больно пакостлив, сука. Стучит, как дятел. По его наколке Сеню Картуза взяли и Гвоздя, тоже гульных, как и ты. Так что он и тебе враг. Наказать его надо, дабы иным в науку пошло…
— Лады, согласен, — пожал плечами Георгий. — Наколку давай.
— Зовут Афанасием. Погоняло — Шмат. Баруля [51] у него имеется. Шмат к ней почти каженный вечер ходит. Мы ее «хазовку» уже накололи…
— И где ее «хаза»? — спросил Георгий.
— На Четвертой Мещанской во флигеле дома Пискуна, сразу за пересечением с Калмыковым переулком. Флигель на две квартиры, с отдельными входами. Одну квартиру занимает баруля Шмата, другую — какой-то чинуша с семьей. Сработаешь — новое дело получишь. Уже за бабки…
Марк что-то быстро черканул в амбарную книгу, закрыл ее и уставился на Георгия:
— Может, все же дать волыну?
— Не, — отмахнулся от предложения Марка Полянский. — Волына шумит шибко. Мне бы приправу [52]. Какую, я сам скажу.
— Лады. Обратись к Сиплому. Он тебе враз сварганит. Все, топай. Как исполнишь — приканывай, ожидать буду с нетерпением…
Георгий неспешно вышел из кабинета Марка, прошел мимо громилы, который на сей раз посторонился, и спустился по ступеням.
— Слышь, — обратился он к первому громиле, сидевшему внизу. — Сиплый — кто?
— А вон со шмарой у окошка за столиком ханку пьют, — указал громила квадратным подбородком в сторону стола у окна, где совершенно лысый мужик угощал водкой затасканную и уже крепко выпившую девицу.
Георгий кивнул и прошел к окну. На него в трактире уже никто не обращал внимания…
— Ты — Сиплый? — спросил он лысого.
— Ну, я, а ты что за хрен с горы? — просипел мужик.
— Мне приправа нужна, — не ответил на вопрос Сиплого Георгий. — Марк мигнул [53], что ты мне ее можешь устроить.
— Могу, — сказал Сиплый. — Но я занят, не ухлишь, что ли?
— Мне щас надо…
— Сгинь…
Георгий огляделся, подошел ближе и вдруг неожиданно обхватил ладонью затылок Сиплого и с силой наклонил к столу. Сиплый ударился лбом о стол и резко откинулся назад, к спинке стула. Из рассеченной кожи струйкой потекла кровь.
Кое-кто начал вставать, явно с желанием заступиться за Сиплого.
— Ша! — послышался голос Тереха. — Никому не мешаться. Пусть сами разбираются…
— Ты чо, сука?! — прохрипел Сиплый.
Жора снова неожиданно и сильно хряпнул Сиплого мордой о стол.
— Я тебе не сука, майданщик ты ветошный, я честный бродяга, — процедил он сквозь зубы. — А за «суку» я могу тебе ботало с корнем вырвать, — добавил он. — Хошь?
Сиплый молчал.
— Я тебя, падла, спрашиваю, хошь?
Сиплый едва заметно покачал головой: «нет». И прошептал:
— Ну, погоди…
— А что годить-то? — недобро ухмыльнулся Георгий. — Пошли в твои закрома, ты мне приправу выдашь и снова к своей шмаре возвернешься. А она тебя здесь погодит, верно, курва?
— Изыди… — У шмары уже едва шевелился язык.
— Ну, поканали? — приподнял за шкирятник Сиплого Жора.
— Грабки [54] убери, — пробурчал Сиплый, поднимаясь со стула, и обернулся к шмаре: — А тебе — тут сидеть!
— Да п-пошел ты…
Шмара попыталась подняться, но из этой затеи у нее ничего не вышло, и она, будто мешок, набитый требухой, расплылась на стуле…
— Как скажешь, Сиплый, — отпустил воротник рубахи Сиплого Жора. — Веди!
У Сиплого «хазовка» была недалече, в «Утюге» — доме Кулакова. Дом и правда походил на утюг и выходил своим тяжелым каменным носом на Хитровскую площадь. В отличие от алтынных и пятикопеечных ночлежников Сиплый имел в «Утюге» отдельную комнатку-нумер за двугривенный в сутки и считался среди постояльцев «Утюга» в большом авторитете.
Пройдя в нумер, он зашел за занавесь, разделяющую комнату на две половины: прихожую и непосредственно комнату, оставив Георгия в «прихожей». Пошурудив недолго за занавесью, вышел, неся в руках фанерный короб, наполненный кастетами, свинчаткой и прочим железным рухлом уличных громил.
— Вот. Выбирай, чо хошь..
— Добре, — присел на корточки Полянский и стал шарить в ящике. Наконец он поднялся, держа в руках свинцовый кастет с четырьмя отверстиями для пальцев и массивным упором, вкладываемым в ладонь. Посередине боевой внешней части кастета, промеж колец для пальцев, торчал продолговатый конусообразный шип размером в половину мизинца…
— А вот это то, что надо… Эту приправу беру, — удовлетворенно произнес Георгий, подбросив кастет в руке. — У меня когда-то была такая, почти в точности…
— Два кенаря, — не очень твердо сказал Сиплый.
— Один, — не согласился Георгий.
— Полтора, — попытался было торговаться майданщик, но Георгий сказал, как отрезал: — Один кенарь, Сиплый, один. И не щас, а после дела… Все, Сиплый, бывай…
Глава 12. Два эксперимента, или Кастет с шипом
Дом с мезонином — вот что представляли собой меблированные комнаты Глафиры Малышевой, сдающиеся внаем для приезжих. Правда, в мезонине проживала уже не первый год одна старушенция, которая имела возможность платить обычную таксу — три гривенника в сутки и пользовалась полным пансионом, однако остальным приезжим полагался только чай на завтрак, и все.
В связи с арестованием сестер Малышевых все постояльцы решением Дмитровской полицейской управы были выселены, однако старушенция в доме осталась, поскольку, во-первых, в мезонин имелся отдельный вход, который не был опечатан. А во-вторых, разрешение на проживание ей было предоставлено самим начальником полиции Панкратием Самсоновичем Разумовским, к которому она ходила с настоятельной просьбой оставить ее проживать в доме Малышевых и незавидным положением которой старый полициант по-человечески проникся.
— Идти мне некуда, нешто вы выбросите меня, как какую-нибудь приблудную собачонку? — заявила она начальнику Дмитровской полиции и положила на стол бумагу, в которой настоятельно просила оставить ее доживать «последние денечки» (так было написано в прошении) в меблированных номерах госпожи Малышевой. — Как-никак, я вдова героя русско-турецкой войны капитана Мигунова, кавалера двух орденов — святого Станислава и Святой Анны, погибшего при взятии Шипки. И вы, сударь мой, как блюститель законности и справедливости в нашем городе, просто обязаны учитывать мои интересы…
