Бедная Лиза (СИ) - "Анонимyс"

С полминуты, наверное, было тихо, потом из-за двери раздалось сакраментальное: «Кто там?»

Волин понимал, что его сейчас разглядывают через видеофон, и, хотя он был не в форме, а в штатском, не стал морочить клиенту голову и представляться соседом снизу или еще каким-нибудь почтальоном печкиным. Во-первых, это было бы незаконно, во-вторых, он ведь не арестовывать Голочуева пришел, а пока что мирно пообщаться.

– Следственный комитет, – сообщил он двери внушительным тоном. – Старший следователь Волин.

И достал из кармана служебную корочку.

Дверь немного помолчала, а потом как-то задумчиво приоткрылась. На пороге стоял субтильного сложения человек в сером свитере, голову его украшала ранняя лысина, из-за очков в толстой оправе посверкивали смирные глазки.

Сразу видно чиновника, подумал про себя Волин. Времена, когда государственные служащие смотрели поверх голов, разговаривали со всеми через губу и всячески демонстрировали свое величие, давно прошли. Нынче даже олигархи ходят… ну, не то, чтобы в полуприседе, а совершенно как простые смертные ходят, и взгляд у них при этом не снисходительный, как когда-то, а скорее настороженный, так что даже трудно догадаться, что это – вчерашние боги-олимпийцы, которых уже завтра могут лишить всех миллиардов и отправить работать губернаторами куда-нибудь в Магадан.

– Добрый день, – вежливо сказал старший следователь. – Могу я поговорить с Михаилом Ивановичем Голочуевым?

Он, конечно, знал, как выглядит Голочуев, однако это была устоявшаяся форма начала разговора силовых ведомств с проштрафившимся гражданином. Один только раз за всю его службу на этот вопрос клиент отвечал: «Не можете», захлопнул дверь перед носом и попытался сбежать – правда, безуспешно. Впрочем, это было еще в двухтысячные, которые переняли от лихих девяностых некоторую экстравагантность в поведении. Во всех остальных случаях результат был стопроцентный.

– Безусловно, можете, – любезно отвечал чиновник, но прежде, чем пустить следователя в квартиру, попросил показать удостоверение. – А то, знаете, много их сейчас развелось, следователей, по телефону звонят посреди ночи, спрашивают, зачем они мне звонят. Как будто я знаю, зачем…

– Ну, это не настоящие следователи, – успокоил его Волин, разворачивая удостоверение. – Это, скорее, жулики. Аферисты.

– И вы, конечно, с ними нещадно боретесь? – полюбопытствовал Голочуев, пропуская следователя в квартиру.

– Истребляем, как саранчу, – отвечал Волин, отметив про себя, что чиновник-то склонен к сарказму и троллингу, и, похоже, органов не особенно боится.

Это был плохой знак. Во-первых, потому, что те, у кого рыло в пуху, обычно все-таки побаиваются органов. Во-вторых, с теми, кто боится, работать легче. А если он и не виновен, и не боится, как прикажете такого колоть? И, главное, зачем? Впрочем, старший следователь способен и ошибаться, и уверенность чиновника может происходить не от осознания своей невиновности, а от совсем других причин – например, потому, что у него хорошая крыша. И если речь, действительно, идет о таких суммах, о которых говорил смоленский майор Шарапов, то крыша может быть очень и очень серьезной.

Пока чиновник запирал дверь, майор как бы по рассеянности ткнулся в одну комнату, в другую, и только потом хозяин проводил его в гостиную. Квартира была вполне обычная, ну, может, комнаты чуть больше стандартной советской застройки, что называется, «улучшенная планировка». Никакой чрезмерной роскоши, никаких признаков богатства, бронзы, фарфора и прочего в том же роде не видать… Стандартный LED-телевизор, большой диван, стол из красного дерева, высокий книжный шкаф – все вполне достойно, но в то же время без лишних понтов.

– Квартира у вас хорошая, – тем не менее, похвалил Орест Витальевич.

По тонким чиновничьим губам змеей скользнула улыбка.

– Хорошая, – согласился Михаил Иванович. – Жаль только, не моя, а служебная: вся обстановка от предыдущих жильцов осталась, даже картина на стене. А у вас какая квартира, позвольте узнать?

Волин даже крякнул от неожиданности. Судя по реакциям чиновника, Голочуев либо дурак, либо отморозок. Однако же на дурака он не походил, да и не держат на таких богатых должностях дураков, потому что они не только засыпятся сами, но и засыпят всех добрых людей вокруг. Следовательно, был наш дорогой Михаил Иванович отморозком.

Тут надо заметить, что современное понятие отморозка несколько отличается от того, что вкладывали в него в лихие девяностые.

Раньше это был просто бычара с пистолетом, спортсмен в анамнезе, а в перспективе – жмурик или рядовой лагерный сиделец. Теперь же отморозком считается умный, ловкий, оборотистый и при этом ни бога, ни черта не боящийся человек. Прежние отморозки одинаково были готовы и убить, и умереть. Нынешние умирать не собираются ни при каких обстоятельствах. Это вроде нового поколения террористов-смертников. Террористы старой школы взрывали бомбу в людном месте, и сами взрывались с этой бомбой. Игра шла жестокая, но по-своему честная – человек убивал за свои убеждения, но и сам за них умирал тоже. Нынешние же бомбу взорвут, а сами при этом успеют убежать и скрыться с деньгами, которые они получили за взрыв и которыми должны были пользоваться их наследники.

Сегодняшние отморозки – универсалы: они, если надо, и застрелить могут, но предпочитают построить ловкую интригу – так, что враг, хоть и остается живым, но чувствует себя при этом совершенно беспомощно. Ты думаешь, что это ты за отморозком охотишься, а на самом деле он охотится за тобой, и может так все дело повернуть, что это тебя, следователя, обвинят в нарушении законов, инспирируют против тебя служебное расследование, снимут погоны, да и вообще, чем черт не шутит, отправят на скамью подсудимых.

Судя по косвенным признакам, именно с таким человеком пересекся сейчас Волин, и это надо было иметь в виду и ни на секунду об этом не забывать.

На вопрос о квартире старший следователь отвечать не стал: как говорят в таких случаях, вопросы здесь задает он. Еще раз внимательно осмотрел гостиную, на этот раз – демонстративно, не скрываясь, и сказал:

– Вы уж простите, Михал Иваныч, что я вас побеспокоил. Вы, наверное, удивляетесь, чего это Следственный комитет ходит по квартирам, вместо того, чтобы повестку прислать?

– Нет, не удивляюсь, – отвечал хозяин. – Догадываюсь, что вы по поводу моего покойного зама пришли поговорить.

Волин восхитился: вдаль смотрит господин Голочуев, ничего от него не скроешь. Понятно, что тут повестка или другая какая официальная бумага была бы ни к селу и не к городу. Ну, умер человек – и умер, а при чем тут, к примеру сказать, Михал Иваныч?

– Совершенно верно, не при чем, – с охотою согласился чиновник. – И вообще, одно дело – повестка, и совсем другое – доверительный разговор.

Волин кивнул: вот и он так считает. А вообще говоря, перед тем, как перейти к самой сути разговора, старший следователь хотел бы поблагодарить Михаила Ивановича за неформальный подход к делу.

– Не стоит благодарности, – улыбнулся чиновник, мельком глянув на недорогие наручные часы. – Так что у вас за разговор?

Разговор вышел долгим, однако, к удивлению Волина, так ни к чему и не привел. Голочуев отвечал быстро, четко, но скользким оказался не как налим даже, а как тефлоновая сковородка, и зацепиться тут, действительно, было не за что. Старший следователь глядел в ясное, прозрачное и эффективное лицо чиновника и думал, что труднее всего иметь дело не с налетчиками и убийцами, а с вот такими вот государственными мужами, умудренными своей службой до такой степени, что им уже и Следственный комитет – не внутренний орган, а, может, они и Федеральной службы безопасности не очень-то боятся.

Мысль о Федеральной службе безопасности напомнила Волину о генерале КГБ Воронцове, что, в сою очередь, навело его на кое-какие здравые соображения.

Именно по причине вышеуказанных соображений после разговора с Голочуевым Волин на службу не поехал, а двинул сразу к Воронцову, как он делал всегда в особенно сложных случаях.