Огай Мори - Месть в Годзиингахаре
Рассказ чиновника Государственного надзора из Мацудзаки обнадежил путников. Они уверовали в то, что Камэдзо, принявший монашество сын Садаэмона, и есть тот самый злодей, которого они ищут. Ухэй предложил сразу отправиться на Сикоку. Куроэмон умерил его пыл, напомнив, что Сикоку — всего лишь догадка. Возможно, придется плыть и туда, но сначала следует поискать здесь, поблизости.
После Мацудзаки странники побывали в синтоистском храме Исэси, помолились за удачу. Миновали заставу и пошли по токайдоскому тракту на Осаку, где задержались на двадцать три дня. Тем временем из Мацудзаки пришла весть, что помер убитый исчезновением сына Садаэмон. Куроэмон тоже был отцом, но, пока не исполнен долг, о возвращении домой и не думал. Обойдя провинции Хёго, Харима, Бидзэн и Окаяма, вечером шестнадцатого числа шестого месяца погрузились в Симояме на судно и отчалили на Сикоку.
191
После Мацудзаки Ухэй стал заметно нервничать. Дядя, вопреки его желанию, упорно гнул свою линию и заставлял следовать за ним. В море Ухэй немного успокоился, они беседовали всю ночь напролет.
Утром причалили к берегу в Маругамэ провинции Сануки. Бункити велели прочесать Мацуо, а сами отправились на поклон в храм Дзодзусан. Там им довелось услышать от паломников, что в Маругамэ появился странного вида чужеродный молодой монах. Ухэй решил, что это и есть злодей, которого они ищут, и, невзирая на поздний час — а было уже десять часов вечера, — они поспешили в Маругамэ, захватив с собой Бункити — для опознания злодея. Но все оказалось напрасно.
Узнав, что на медные рудники Иёно отовсюду стекается разный люд, пробродили два дня вокруг этих рудников. Потом провели два дня в Сайдзё и еще два дня — в Кохару и Имабари, после чего отправились на горячие источники Дого.
Ухэй ослабел от жары и маялся животом, у Бункити открылся понос, пришлось застрять в Юномати на целые пятьдесят суток. После выздоровления Ухэя и Бункити поиски возобновились. Сикоку был исхожен вдоль и поперек, но Камэдзо найти не удавалось. С тем и отплыли на Кюсю.
На Кюсю все так же, не зная отдыха, мстители ходили из города в город, из храма в храм и наконец прибыли в Нагасаки. Тут им удалось разведать, что в Симабаре появился монах, по описанию похожий на разыскиваемого злодея. Опять вернулись в Симабару и еще пять дней посвятили поискам.
Тем временем разнесся слух о каком-то подозрительном монахе лет двадцати, обретающемся в Нагасаки. Мол, в храме Кандзэдзи секты Дзёцо этот монах обучает фехтованию палицей «бо». Утром восьмого числа одиннадцатого месяца они вернулись в Нагасаки. Остановились на постоялом дворе и обратились к старейшине Фукуде с просьбой оказать содействие. Любезный старейшина отрядил им двух помощников. И, кроме того, свои услуги предложил некий Огава, учитель фехтования. Куроэмон и Ухэй заявили о своем желании
192
обучаться искусству «бо». Настоятель храма отнесся к их намерению благосклонно. На следующий день утром для занятий «бо» все трое отправились в храм, а с ними Огава и два помощника, отряженных старшиной Фукудой.
Бункити достаточно было взглянуть на монаха, чтобы понять, что их снова постигла неудача. Поблагодарив Фукуду и Огаву, они покинули Нагасаки.
Шестого числа двенадцатого месяца они приплыли в Симоносэки. У Куроэмона давно уже побаливала нога, и он вынужден был обзавестись палкой. Теперь он уже не мог на нее ступить, и Ухэй с Бункити настояли, чтобы в Химэдзи он поселился на постоялом дворе и дал отдых больной ноге. О том, чтобы вернуться домой, не исполнив своего долга перед братом, не могло быть и речи.
Тем временем кончились деньги. При содействии хозяина постоялого двора Куроэмон, едва поправившись, нашел себе работу массажиста — владеющий джиу-джитсу всегда имеет навыки массажа. Бункити подрабатывал в храме Авасима. Он, конечно, не служил в синтоистском храме, а просто повесил на грудь изображение храма, прицепил к нему тряпочную обезьянку и, позвякивая колокольчиком, собирал милостыню.
Куроэмон и Ухэй решили отпустить Бункити на свободу. Мы, сказали они, делим с тобой кров и пищу, считаем тебя вассалом, но жалованье тебе платить не можем. Ты служил нам верой и правдой. Мы обошли всю Японию, но злодея не нашли, и когда найдем — неизвестно. Может быть, и вовсе не найдем, а сами умрем где-нибудь в пути. Твоя преданность выше всяких похвал, но задерживать тебя мы не смеем. Без тебя нам будет труднее, мы не знаем злодея в лицо — ну да ничего не поделаешь! Будем уповать на небо и, может быть, в конце концов его настигнем. Ты человек добропорядочный, наверняка найдешь себе господина и преуспеешь в жизни. А теперь давай прощаться.
Все это говорил Куроэмон, а Ухэй, скрестив на груди руки, молча слушал, и по щекам его текли слезы. Бункити, потупившись, молча выслушал слова Куроэмона.
193
— Господин не прав, — только и сказал он, и это означало: служба моя особенная, я добровольно пошел с вами и свою участь не отделяю от вашей. Если мы добьемся цели — прекрасно, но злодей может нас перехитрить, и тогда нам придется туго. Не отсылайте меня; пока ходят мои ноги, я буду с вами.
Даже много повидавший Куроэмон не нашелся, что возразить. И опять они втроем продолжили путь. Однако они теперь не знали, где еще можно искать злодея. Оставалось положиться на богов и будд и идти куда глаза глядят.
Шли они шли и пришли в Осаку. А там в ту пору свирепствовала эпидемия. В ночлежном доме, где они остановились передохнуть, заболели многие постояльцы. В начале третьего месяца слегли в лихорадке Ухэй и Бункити. Куроэмон с трудом зарабатывал всем им на скромное пропитание. Когда же выздоровели Ухэй и Бункити, свалился Куроэмон.
Лекарь признал у него род тифа. В бреду Куроэмон кричал:
— Постойте! Упустили!..
Выздоровление Куроэмона было радостью для его спутников. Но тут возникло новое осложнение. Болезнь как-то странно отразилась на Ухэе, он все время пребывал в состоянии растерянности и тревоги. В общем-то, человек покладистый, даже немного беспечный (за что Куроэмон прозвал его «молодым барином»), теперь он болезненно реагировал на всякий пустяк, был подвержен частой смене настроений, а в минуты волнения его бледное лицо покрывалось алыми пятнами.
Возбужденное состояние Ухэя сменялось депрессией, и тогда он обхватывал голову руками и замолкал. Дядюшка и Бункити относились к нему с неизменной деликатностью, но состояние бедняги день ото дня ухудшалось. Он мог без умолку говорить с утра до ночи, по малейшему поводу выходил из себя и как будто нарочно искал ссоры.
Однажды Бункити спросил Куроэмона:
— Вроде бы с молодым барином неладно? — Теперь и он называл Ухэя молодым барином. Куроэмон сделал вид, что ничего особенно не замечает:
194
— Молодой барин? Покормим повкуснее, и всю хандру как рукой снимет.
В этом был свой резон. Постоянно находясь на глазах друг у друга, они не особенно замечали, как удручающе действовали на них тяготы и бесприютность походной жизни. Между тем за время изнурительных странствий все они переменились.
Однажды, когда обитатели ночлежки разошлись по своим делам, Ухэй подошел к Куроэмону с явным намерением поговорить.
— Что-нибудь случилось? — спросил Куроэмон.
— Да вот размышляю.
— Над чем же? Рассказывай, не стесняйся.
— Когда наконец ты надеешься найти злодея?
— Об этом я знаю столько же, сколько и ты.
— Паук ткет свою паутину и выжидает, пока в нее попадется какое-нибудь насекомое. Он не беспокоится, ему годится любая мошка. Но если нужен определенный экземпляр, паутина не поможет. Бесконечное ожидание мне надоело.
— Разве мы сидим на месте сложа руки?
— Да нет, не сидим, — ответил Ухэй и снова умолк.
— Что же нам делать? Скажи, если знаешь. Уставившись на дядю и помолчав, Ухэй сказал:
— Мы действительно обошли чуть ли не всю страну, но злодея не нашли. И рассчитывать на то, что он сам угодит в наши сети, не приходится. Я просто не нахожу себе места. И как только ты можешь оставаться спокойным?!
Дядюшка внимательно выслушал и сказал:
— Что за мысли? Послушай, если боги и будды нас оставят, воинской удачи нам не видать. Человек обязан идти к своей цели до тех пор, пока ходят его ноги. Но боги нас не оставят — в один прекрасный день мы настигнем злодея. Мы можем встретить его на дороге, а может и сам он пожаловать к нашему двору.
Губы Ухэя дрогнули в легкой насмешливой улыбке.
— Ты, дядя, всерьез полагаешься на богов и будд? Эти слова покоробили даже твердокаменного Куроэмона.
195
— Не знаю, на все воля богов и будд. — Ухэй же, вопреки своей обычной вспыльчивости, остался невозмутимым.
— Понять богов нелегко. А действовать по-старому я не согласен, надо иначе.
— Ты отступаешься от долга мести? — Куроэмон широко раскрыл глаза и поднял брови, лицо его налилось кровью, кулаки сжались.
