Елена Арсеньева - Недостижимая корона (Марина Мнишек, Польша – Россия)
Хоть монахини и пытались казаться приветливыми, встречая царскую невесту, это им удавалось плохо. Инокиня Марфа, бывшая царица Марья Нагая, с трудом скрывала ужас при виде Марины (теперь полячку все называли только так – на русский лад) в ее кринолине – новейшая парижская модель! – и с новомодной прической.
А Марина в монастыре тоже едва сдерживала страх и даже говорила чуть слышно, словно голос у нее сел под гнетом тяжелых бревенчатых стен, так и давивших со всех сторон. И потолки здесь оказались такие низкие, что человеку ростом повыше выпрямиться было бы невозможно. О, теперь-то Марина вполне понимала матушку Дмитрия. Окажись она на ее месте, она бы, наверное, кого угодно, даже какого-нибудь неведомого проходимца признала сыном, только чтобы вновь вернуться к благополучной, почитаемой жизни. Тем более если бы признание принесло счастье не только ей, но и целому народу. Ведь в России после смерти Годунова могла воцариться настоящая смута, а Дмитрий установил в государстве порядок…
К сожалению, ни мать, ни невеста царя не смогли решиться поговорить откровенно. Да и невозможно было сие! А между тем у инокини Марфы было что рассказать и чем разрешить сомнения Марины: человек, которого она называла сыном своим и Ивана Грозного, истинно был им.
…На другой же день после смерти Грозного все Нагие вместе с Дмитрием были сосланы в Углич – подальше от Москвы. И вот тогда Богдан Яковлевич Бельский, опекун маленького царевича, понял, что Годунов способен на все. Он уже овладел и душой, и разумом доверчивого, слабого Федора… Но всевластие Годунова простирается лишь до тех пор, пока Федор жив, размышлял Бельский. А также не быть ему спокойну, пока в Угличе подрастает следующий наследник русского трона. Ведь Дмитрий, а вернее, его опекуны сметут Годунова с пути, когда доберутся до власти, и не просто сметут, а оставят от него лишь пятно кровавое. Ну не может, никак не может Годунов допустить, чтобы Дмитрий остался жив!
И предчувствия не обманули Бельского: спустя пять лет Осип Волохов, сын няньки царевича Василисы, а также дьяк Михаил Битяговский с сыном Данилой покусились на жизнь Дмитрия, попытались перерезать ему горло. Это увидел с колокольни церковный сторож и ударил в набат. Народ кинулся во дворец царевича. Все были убеждены, что Дмитрий пал от рук убийц, и забили Битяговских и Волохова до смерти. В поднявшейся суматохе Афанасий Нагой, брат царицы Марьи Федоровны, унес раненого мальчика и бежал с ним из Углича. Народу отвели глаза, похоронили пустой гроб. Ведь если признаться, что Дмитрий жив, Годунов рано или поздно подошлет новых убийц!
Приехали из Москвы расследователи во главе с князем Василием Шуйским. Нагие думали, что тут-то и конец их замыслам, однако расследователи даже не пожелали взглянуть на мертвое тело. Немедленно постановили, что царевич страдал падучей болезнью и сам себя зарезал, играя в тычку. За то, что недосмотрели за ним, Нагие после пыток были разосланы по дальним далям, Марья – насильно пострижена под именем Марфы в Богом забытом Выксунском монастыре. В ссылку отправились почти все угличане. И даже колокол – тот самый, что оповестил народ о свершившемся злодеянии, – за то и пострадал: лишился ушек (точно государев преступник, коему рвут ноздри и режут уши, навечно клеймя позором!) и был отвезен в Сибирь – в Тобольск.
Не более пяти-шести человек знали, что Афанасий Нагой спрятал раненого мальчика у бояр Романовых, ненавистников Годунова и родичей первой жены Ивана Грозного, Анастасии Романовны Захарьиной. Но еще меньше народу знало, что в Угличе покушались вовсе не на подлинного Дмитрия! На его месте в Угличе жил Юрий Отрепьев – сын бедных дворян Нелидовых-Отрепьевых.
Подмена была совершена давно – еще по пути в Углич. Именно тогда хитромудрый Бельский решил обезопасить царевича от любых козней Годунова и привез в Углич сына полунищего дворянина. Конечно, Бельский и братья Романовы, Федор да Александр, следили за жизнью юноши, который воспитывался сначала в глуши, у доверенных людей, не знающих, что за птенец подброшен в их гнездо, а потом был помещен в Чудов монастырь, под присмотр настоятеля, отца Пафнутия. С его молчаливого одобрения инок Григорий воспитывался скорее как боярский или дворянский сын, а не как монах. С его же попущения сей инок однажды исчез из Чудова монастыря вместе с братом Варлаамом, желавшим непременно добраться до Святой земли, и вскоре оказался в Южной Руси, а затем и в Польше…
Что касается подменыша, то его после спасения приютили у боярина Александра Никитича Романова, однако Юшка Отрепьев оказался истинным сукиным сыном: поссорившись с хозяином, донес на своего благодетеля – он-де прячет у себя колдовские травы. Этого было достаточно, чтобы Борис Годунов, ненавидевший всех Романовых, которые противились его восхождению на престол, расправился с ними. Юшку постригли в монахи – по странному совпадению, тоже под именем Григория. Он бежал из монастыря и выдавал себя за чудом спасшегося царевича. Отсюда и взялась та путаница вокруг личности Дмитрия, из-за которой многие несведущие люди называли его Самозванцем Гришкой Отрепьевым…
Увы, мать и невеста Дмитрия были слишком разными людьми, слишком не доверяли друг другу, чтобы найти общий язык, да и хотя бы просто приветливым словом перемолвиться. Довольно было и того, что Марина вообще нашла в себе силы побывать в Вознесенском монастыре! В зловещем помещении ее фрейлины впали в глубокое уныние, госпожа Хмелевская плакала не осушая глаз. Для полноты картины бедствий их нежные желудки очень страдали от грубой монастырской пищи. Правда, через пару дней Дмитрий прислал к своей невесте польских поваров, а также ларчик с драгоценностями, которые она разделила между своими дамами, чем несколько утешила их.
Но вот мучительная неделя истекла, и 7 мая 1606 года состоялась коронация государевой невесты.
Да, все происходило именно в таком порядке: сначала венчание на царство, а потом венчание с царем, и Марина знала, что прежде никому еще, ни одной царице московской, не было оказано такой чести, как ей. Ни Софье Палеолог, византийской жене Ивана III, ни Елене Глинской, ради которой великий князь Василий Иванович натворил множество безумств, ни Анастасии, любимейшей жене Ивана Грозного, ни Ирине Годуновой, которой муж ее, Федор Иванович, был необычайно предан, ни Марье Григорьевне Годуновой, жене царя Бориса… Они все были мужние жены – царицы лишь постольку, что стали женами царей. А Марина была венчана на царство независимо от брачного союза. В случае развода она осталась бы царицей, а если бы Дмитрий умер, могла бы царствовать без него. Она была миропомазана, возложила на плечи бармы Мономаха, прошла чрез врата, доступные только государям!
А на другой день она венчалась с царем по православному обряду.
Невеста нынче была одета по-русски, и все оказались потрясены роскошью ее парадного платья. Бархатное, вишневого цвета, с длинными рукавами, оно было столь густо усажено драгоценными каменьями, что местами трудно было различить цвет материи. На ногах Марины – сафьяновые сапоги с высокими каблуками, унизанные жемчугом, голова убрана золотой с каменьями повязкой, переплетенной с волосами по польскому образцу. Говорили, что повязка та стоила семьдесят тысяч рублей. Громадная сумма, немыслимая… Но Марина уже устала удивляться окружающей ее роскоши. Ничего подобного никогда, даже в самых смелых своих мечтаниях, даже при получении необыкновенно щедрых и богатых подарков Дмитрия, она прежде не могла даже вообразить.
Но с того мгновения, как невзрачный хлопец бросил ей под ноги свой кунтуш – и сердце! – ее жизнь стала одним непрерывным взлетом. Как же больно будет сорваться! Нет, борони Боже! Однако не шло из головы тягостное предзнаменование: когда отец, воевода сендомирский, въезжал во дворец в великолепной карете, белый конь, который вез его, вдруг пал…
Наконец новобрачных привели в столовую избу, посадили рядом и стали подавать им кушанья. Когда подали третье кушанье, жареную курицу, дружко, обернувши ее скатертью, провозгласил, что время вести молодых почивать.
Сендомирский воевода и тысяцкий (им был князь Шуйский) проводили новобрачных до последней комнаты. Притом у царя из перстня выпал драгоценный алмаз, и его никак не могли отыскать, и многие сие событие восприняли как очередное предзнаменование – самое что ни на есть зловещее…
Оно сбылось ровно через десять дней.
Уже несколько месяцев против Дмитрия зрел боярский заговор, возглавляемый князем Василием Шуйским. Истинный царский сын или самозванец, Дмитрий сделал свое дело – свалил с престола Годунова. Теперь Шубник – таково было в народе прозвище Шуйского – хотел сам стать государем.
Лишь только настал рассвет 17 мая, глава заговорщиков приказал отворить ворота тюрьмы и выпустить заключенных. Им раздали топоры и мечи. С солнечным восходом ударили в набат, звон покатился от одной церкви до другой.
