Том Харпер - Рыцари креста
— Будет лучше, если нас сопроводят твои люди, — сказал я Сигурду.
— Лучше для кого? — язвительно спросил он. — Для моих людей куда лучше засветло вернуться в лагерь. С наступлением ночи здесь появится уйма турок, тафуров и волков.
— Водись здесь волки, их давно бы уже съели. Что касается остальных… — Я повернулся к мальчику. — Идти далеко?
Он покачал головой:
— Нет, мой господин, совсем недалеко.
— Тогда веди нас, да побыстрее!
Мы нашли узкую тропку, ведущую на насыпь, и поспешили вслед за мальчиком, двинувшимся в направлении дальних холмов, возвышавшихся на другой стороне Антиохийской равнины. Красноватая глинистая почва раскисла от непрестанных дождей, колючая трава колола мне ноги. Мы поднялись на невысокий гребень и увидели перед собой похожую на небольшой естественный амфитеатр округлую впадину, имевшую в поперечнике не более пятидесяти шагов. Вероятно, это был заброшенный карьер, в пользу чего говорили рубцы и рытвины на отвесных стенах ямы и мягкая, рыхлая почва на ее дне. В самом ее центре лежало чье-то тело.
Я сбежал вниз и склонился над телом, в то время как варяги на всякий случай рассредоточились вокруг ямы. У меня за спиной раздавалось недовольное сопение Сигурда.
— Ты здесь его и нашел? — спросил я у мальчишки, который опустился на колени напротив меня.
По его щекам текли обильные слезы, но он показался мне скорее напуганным, чем опечаленным.
— Да, — пробормотал он. — Здесь…
— Но откуда ты знал, что он будет здесь?
Мальчик поднял на меня полные ужаса глаза.
— Он ушел из лагеря много часов назад. Господин Вильгельм, брат господина Боэмунда, велел мне найти его. Сначала я обыскал весь лагерь, а потом стал искать здесь. И нашел.
— Но с чего ты взял, что он придет сюда? — повторил я свой вопрос.
Ни один здравомыслящий человек не отважился бы предпринять столь опасную прогулку, ведь от дороги нас отделяло никак не меньше полумили.
Мальчик закрыл глаза и тесно переплел пальцы.
— Он часто бывал здесь. Я видел его в этом месте не раз и не два.
— И зачем же он сюда приходил?
Мои вопросы были вполне естественными при данных обстоятельствах, однако их бесцеремонность явно встревожила мальчика. Он молча дрожал, не в силах отвечать мне.
— Он лежал в таком же положении?
Утвердительный кивок.
Я пристально посмотрел на лежавшее передо мною тело. Судя по тому, что Дрого — а мальчик назвал его именно так — служил под началом Боэмунда, он входил в отряд сицилийских норманнов. Он лежал в траве лицом вниз, молчаливый и спокойный, как и сгущавшиеся вокруг нас сумерки, и в первый момент мне показалось, что он умер от какой-то болезни, так как я не видел никаких следов насилия. На нем не оказалось даже доспехов, его единственным одеянием была видавшая виды, давно не стираная туника.
Острый запах крови лишил меня наивных надежд. Я взял Дрого за плечо и перевернул его на спину. Тяжелое тело послушно распласталось по земле, и из моих уст вырвался непроизвольный крик. Конечно же, норманн Дрого умер не своей смертью: он умер потому, что ему перерубили горло тяжелым клинком. Под телом натекла целая лужа крови. Человек, нанесший удар, обладал недюжинной силой, поскольку едва не отрубил Дрого голову. После того как я перевернул труп на спину, из шеи вновь начала струйками бить кровь. Она залила черную бороду норманна, пропитала его шерстяную тунику, брызнула на лицо с широко раскрытыми остановившимися глазами. Несколько капель попало даже на лоб убитого.
Я отметил все это и еще сотни других проявлений этого кошмара, но мысль, внезапно пришедшая мне в голову, заставила забыть об остальном.
— Кровь продолжает идти, а значит, это произошло всего несколько минут назад. — Я вскочил на ноги. — Если это работа турок, то они могут находиться где-то поблизости.
Мальчишка, все еще стоявший на коленях, с опаской огляделся по сторонам.
— Нужно найти их, — пробормотал он, покусывая побелевшие костяшки пальцев. — Мы должны отомстить им за моего господина!
— Нет, мы должны вернуться в лагерь, — отрезал я. С той поры, как мы покинули Константинополь, я видел множество людей, умерших такой же страшной смертью, и мне совсем не хотелось пополнять их число. С востока уже наползала ночь, на каменистые стены ложбины легли зловещие тени.
— Но мы захватим его тело с собой, — добавил я.
Не стоило забывать о том, что наступал час ночных стервятников, которые могли разделаться с трупом, превратив его в нечто еще более ужасное.
Похоже, Сигурд разделял мои мысли. Во всяком случае, он не стал возражать против того, чтобы варяги образовали из рукоятей своих топоров некое подобие носилок и положили на них мертвое тело. К тому времени, когда мы достигли наших рубежей, на мир опустилась тьма. На каждом шагу нас окликали тревожными голосами дозорные. Византийский лагерь, располагавшийся возле северо-восточных стен рядом со станом сицилийских норманнов, находился примерно в миле от нас. Мы шли мимо нескончаемых палаток, шатров, импровизированных загонов, кузниц и оружейных мастерских, залитых неверным светом бесчисленных лагерных костров. Воины с осунувшимися лицами и распухшими от голода телами жаждали пищи, денег или сострадания; изможденные женщины бродили в поисках старых или новых любовников; дети устраивали жестокие потасовки. Божье воинство готовилось ко сну.
Из соображений безопасности я избрал путь, шедший по периметру норманнского лагеря. Многие норманны в прошлом участвовали в войнах против Византии, и появление греков, несущих тело убитого норманна, могло быть воспринято ими как провокация.
Мальчишка, шедший позади нас, дернул меня за рукав.
— А мне куда теперь идти?
Я заглянул в его несчастные глаза.
— Отправляйся в палатку своего господина. Его сопровождали какие-нибудь родственники?
Мальчишка покачал головой и, шмыгнув носом, ответил:
— Был брат, но он умер еще в марте.
— А друзья или другие уроженцы Мельфи?
— Три рыцаря, которые делят с нами палатку.
— Передай им, что тело твоего господина находится у нас. Они могут забрать его и похоронить.
Если, конечно, на этой земле найдется место еще для одной могилы.
После скудного ужина я направился по лабиринту полотнищ и веревок к центральной площади нашего стана. Посреди нее в гордом одиночестве стоял большой шатер. Его размеры и превосходное качество полотна, из которого он был сшит, говорили о высоком положении его владельца, но еще красноречивее об этом свидетельствовало пустое пространство вокруг, создававшее иллюзию уединенности. У освещенного светом факелов входа стояли два угрюмых фракийских печенега. Они без лишних слов пропустили меня в шатер.
Внутреннее убранство шатра поражало роскошью. Свисавшие сверху красные и золотистые шелковые занавеси были украшены изображениями орлов и святых; земляной пол был устлан толстыми коврами; большие светильники, установленные на серебряных треногах, заливали помещение ровным светом. В центре находилось широкое кресло из черного дерева с позолотой, а за ним, освещаемый светом трех свечей, стоял на особой подставке иконный триптих с образами святых воителей Меркурия, Георгия и Дмитрия, сидевших верхом на конях и грозивших врагу острыми пиками. Я коснулся серебряного креста, висевшего на цепочке у меня на шее, и молча помолился своему святому.
Тишину нарушил шорох шелковых занавесей.
— Ты опоздал, Деметрий Аскиат, — раздался раздраженный голос.
Я наклонил голову.
— На мосту случилась стычка, мой господин. Затем нам пришлось нести в лагерь тело убитого норманна.
Я не стал рассказывать о том, где и как мы нашли тело Дрого, поскольку мне были не до конца понятны обстоятельства его смерти.
Полководец Татикий вышел из-за занавесей и уселся в эбеновое кресло. Вряд ли император мог выбрать на роль командующего человека, который раздражал бы наших союзников сильнее, нежели Татикий, несмотря на его прекрасное знание азийских земель. Франки желали смерти всем темнокожим иноземцам, а Татикий был полукровкой, чье турецкое происхождение выдавали оливковый цвет лица и черные глаза. Франки предпочитали лобовые удары всем прочим способам ведения войны, а Татикий, будучи тонким тактиком, напротив, считал любое сражение проявлением бездарности стратегов. Хуже того, Татикий был евнухом, что, естественно, не могло понравиться норманнским мужланам. И вдобавок ко всему в одном из сражений он лишился носа и вынужден был использовать остроконечный золотой протез, делавший полководца похожим на диковинную хищную птицу. Варвары считали его чем-то вроде уродца или женоподобного шута и относились к нему соответственно. Я же, номинально являясь его слугой, питал к нему известное уважение.
— Возьми перо, — приказал полководец. — Я должен написать императору.
