Елена Ярошенко - Визит дамы в черном
Марта почувствовала какую-то перемену в настроении хозяев и решила уйти пораньше, не дожидаясь окончания игры в шарады, затеянной молодыми Цегинскими. Дмитрий вызвался ее проводить. «Юрек, ты тоже проводил бы свою кузину, Марте будет веселее. А потом вместе с Митей вернетесь», — ласково предложила Стефания Леонардовна. Юра нехотя поплелся в прихожую одеваться — он уже понял, что Дмитрий мечтал остаться с Мартой вдвоем, а Зося и мама собирались этого не допустить.
— Ну, как тебе внучка покойной пани Ядвиги? — спросила мужа Стефания Леонардовна после ухода Марты.
— Миленькая девочка, тихая такая, — рассеянно ответил Казимир Сигизмундович, размышлявший, как бы так отвлечь внимание супруги от графинчика с коньяком, чтобы позволить себе некоторые излишества.
— Что тихая, это верно. Бесцветный мышонок. Наша Зося рядом с ней просто королева… В Марте, согласись, есть что-то простонародное. Испорченную породу и хорошим воспитанием не поправишь, все равно папаша-купец просматривается.
— А мне ее внешность кажется довольно изысканной. Такое готическое личико с картин прерафаэлитов…
— Ах, Казик, ты вечно претендуешь на большую образованность и утонченность, но только я одна знаю, какой у тебя плохой вкус!
К Цегинским в этот вечер Дмитрий уже не вернулся. Он предпочел отправиться домой, в скромную квартирку на Гороховой, которую снимал на паях с товарищем. Пройдя во внутренний двор, Дмитрий взглянул на свои окна. Света в них не было, значит, Петр где-то гуляет. Дмитрий вздохнул с облегчением, ему хотелось побыть одному, а Петька непременно завел бы какой-нибудь бесконечный разговор.
Не зажигая света и не раздеваясь, Дмитрий прилег на диван и стал представлять себе лицо Марты. Светлое, нежное, юное личико. Такие лица бывают у ангелов на рождественских открытках. Мите казалось, что «херувимоподобный» тип женской красоты ему совсем не нравится, но почему-то весь вечер он с восторгом вглядывался в лицо хрупкой барышни из Варшавы и его сердце сладко ныло от нежности. Конечно, ему и в голову не пришло бы, что он влюбился. Дмитрий считал себя слишком взрослым и умным, чтобы верить в любовь с первого взгляда, но что-то в этой девушке его чрезвычайно заинтересовало. Как там говорил Юра? В ней есть что-то трогательное и беззащитное, ее легко обидеть… Был бы он злодеем, лучшей жертвы и не искал бы. У Дмитрия эта беззащитность вызывала совсем другие чувства — Марту хотелось защитить, хотелось уберечь от всего плохого, хотелось как ребенка прижать к себе и гладить по блестящим светлым волосам…
Стукнула дверь в прихожей, и тяжелые шаги косолапого Петьки Бурмина вывели Дмитрия из задумчивости. Петр вошел в комнату и возился в темноте с керосиновой лампой.
— Здорово, Петруша!
— Тьфу, напугал! Я думал, тебя дома нет. А что ты тут сидишь в темноте?
— Предаюсь грезам…
— Очень на тебя похоже. Неужели опять влюблен?
— Что значит — опять?
— То и значит… Только-только пришел в себя после этой, как ее, Юленьки или Вареньки, и уже опять мечты в потемках…
— Петька, замолчи ради Бога, все ты умеешь опошлить! Скажи лучше, у тебя есть деньги?
— Есть немного, а что? — Осторожный Петя уже понял, к чему клонит его сосед, но продолжал надеяться на лучшее.
— Как что? Давай в долг!
— Много?
— Ну, не много, не много — на корзиночку фиалок. Не разоришься! Да не пугайся так сильно, в конце недели мне заплатят в издательстве за перевод — сочтемся.
— Так я и знал… Корзиночка фиалок! Вареньки-Юленьки! Мечты в потемках!
— Ладно, не строй из себя строгую матушку!
— Чай пить будем? Или влюбленным не положено? Не хочу осквернять твои мечты суровой прозой, но сегодня твоя очередь ставить самовар. Я принес из трактира расстегайчики, пока были теплые — просто пальчики оближешь! Сейчас уже остыли, но вкус, должно быть, не потеряли. Хочешь к чаю?
— Нет, спасибо. Я у Цегинских ужинал.
— Так это когда было? Небось три часа назад? И ты до сих пор сыт? Нет, голубчик, ты явно влюблен и поэтому не в себе. Разве человек с холодной головой и трезвым рассудком откажется добровольно от такой прелести?
Петя смачно надкусил один пирожок.
— М-м-м! Пища богов! — пробубнил он с набитым ртом. — Митя, ты так много теряешь!
Марта проснулась поздно и, открыв глаза, увидела на столике в своей комнате цветы. В маленькой плетеной корзиночке стояли свежие фиалки с бархатистыми листиками и распространяли потрясающий аромат.
«Что это? От кого?» Марта кинулась к цветам, уже зная ответ на этот вопрос. На карточке, выглядывавшей из фиалок, было написано: «Прекрасной панне от верного рыцаря. Д. К».
— Клавдия Тихоновна! — Марта побежала на кухню, откуда доносился аромат свежего кофе и сдобы. — А кто это принес?
— Мальчишка из цветочного магазина. Надо думать, от кавалера тебе презент.
Фиона, стоявшая на кухне в пеньюаре с чашкой в руке, взяла из руки Марты карточку и мельком на нее взглянула.
— На редкость пошло, — бросила она и вышла.
— Ну-ка, — Клавдия Тихоновна тоже взглянула на карточку. — Ничего не пошло, хорошо пишет, уважительно…
Приехав в Петербург, Марта думала, что будет жить с отцом и его новой женой. Багровы-старшие поселились в Павловске, на красивой добротной даче, купленной отцом по приезде. Деревянный дом, отделанный в русском стиле, с двумя верандами, был продан со всей обстановкой. Ремонта в доме не сделали и обстановку не поменяли, каждая мелочь напоминала о прежних хозяевах. Марта чувствовала себя здесь особенно неуютно — не только чужой дом, заставленный чужими вещами, чужие незнакомые люди вокруг, но и своя семья как чужая.
В первые дни после приезда Марты отец много разговаривал с ней, расспрашивал о матери, о бабушке, об их варшавской жизни, видно, в Америке он все же тосковал по первой семье и до сих пор не забыл Кристину. Но потом он так увлекся делами, что почти перестал обращать внимание на дочь и передоверил общение с ней жене. А отношения с мачехой у Марты как-то сразу, с первой встречи, не сложились. Это не казалось удивительным. Не только в сказках, но и во взрослых романах мачехи ненавидели своих падчериц, причем ненавидели просто так, ни за что… Значит, и в реальной жизни нужно было ждать чего-то подобного. Еще хорошо, если не придется заниматься грязной работой, как Золушке, скитаться по свету, как андерсеновской Элизе, или, куснув отравленного яблока, уснуть, подобно Спящей царевне. Все любимые детские сказки сразу вспомнились Марте, как только она познакомилась с мачехой.
Красивая, довольно молодая женщина, Анна встретила падчерицу подчеркнуто сухо и вскоре ушла к себе. Марта даже не успела как следует ее рассмотреть — зеленоватые глаза, рыжие волосы, уложенные в пышную, невероятно сложную и замысловатую прическу, множество кружевных рюшечек на блузке. Сильный американский акцент, голос высокий, неприятного тембра. И при этом какое-то неопределенное выражение лица, словно черты его слегка размыты. Лицо Анны производило странное впечатление, как незаконченный эскиз художника.
Она старалась поменьше общаться с Мартой — утром вставала рано, гуляла или возилась с цветами в саду, пила кофе у себя в комнате, к обеду не спускалась — спала днем, потом обедала одна на два часа позже остальных. Часто Анна уходила из дома в гости или уезжала куда-то с мужем. Хотя в Россию они вернулись недавно, вероятно, у Анны уже появилось много знакомых. До Марты ей не было никакого дела, они почти не разговаривали. Анна жила собственной размеренной жизнью, и этого ей было вполне достаточно.
Марта проводила все дни в одиночестве, на задней веранде, окна которой, украшенные цветными ромбами стекол, выходили в сад. На веранде стояли два старых плетеных кресла и круглый столик, покрытый клеенкой. Марта устраивалась в одном из кресел с книгой и читала до темноты, завернувшись в плед.
В сундуке, брошенном прежними хозяевами дачи, она нашла несколько связок затрепанных желтых книг «Дешевой библиотеки». Там оказались романы Бальзака, Стендаля, Диккенса… Ее собственная жизнь была настолько бедна событиями, что Марта легко уносилась мыслями в литературный мир, созданный чьей-то фантазией, и словно бы жила в нем. Несчастная куртизанка Эстер, Жюльен Сорель, крошка Поль Домби умирали на страницах книг, оплаканные Мартой, будто были ее близкими родственниками.
Вечером в доме зажигали керосиновые лампы; одна из них, на белом фарфоровом пьедестале, украшала веранду. Но читать при ее неясном колышущемся свете уже не хотелось. Марта уходила к себе и раскладывала пасьянсы, которым научила ее бабушка.
Однажды, выбрав подходящий момент, Марта осмелилась спросить отца о кольце, помнившемся ей с детства.
— Папа, у вас раньше был перстень с прозрачным камнем? Когда я была маленькая, вы носили на пальце кольцо, я помню.
