Антон Чижъ - Божественный яд
— Если не ошибаюсь, доктор Серебряков? — вежливо спросил сыщик.
— Профессор! Вы что за субъект, позвольте спросить?
— Ванзаров, сыскная полиция, — Родион Георгиевич прикоснулся к котелку.
— Какое хамство! Я болен и требую меня немедленно отпустить. Я буду жаловаться вашему начальству! — профессор плотнее запахнул шубу. Он стоял на снегу в тапках на босу ногу, укрывая шубой ночную пижаму. Пристав Щипачев выполнил приказ слишком буквально.
— Маленькая формальность! — проговорил Ванзаров исключительно вежливым тоном и приподнял край простыни. — Извольте взглянуть… Это вы убили даму?
Разозленный господин повел себя совершенно неожиданно. Он замер с выпученными глазами и открытым ртом и тут же, схватившись за нечесаные остатки шевелюры, истошно завопил:
— О владыка сущего! О Сома милостивый! За что?! Машенька!
4Профессор выглядел подавленным. Ванзаров пожалел больного старика и не повез его в участок на допрос. Серебряков, размазывая замерзающие слезы и всхлипывая, безвольно поплелся в дом. Его голые пятки глубоко проваливались в снег, но, кажется, он не замечал холода.
Из прихожей профессор направил сыщика прямо в свой кабинет. Все стены полутемной комнаты с плотными зелеными шторами на окнах до самого потолка закрывали стеллажи с книгами. Тускло блестело потертое золото корешков. Судя по названиям, которые Ванзаров успел разобрать, профессор собрал отличную библиотеку по мифологии и магии. В воздухе явственно ощущался какой-то необычный запах.
Кафельная печь совершенно не грела. Родион Георгиевич пожалел, что снял пальто.
Профессор укутался в шотландский плед и уселся в жесткое, скрипучее кресло. Прямо над его головой висела репродукция с гравюры Рембрандта: доктор Фауст вызывает светящийся шар с магическими письменами.
Под светом настольной лампы с широким абажуром Серебряков смотрел на сыщика как зверек, загнанный в угол. Он перестал рыдать, но часто и тяжело дышал.
— Что вам еще надо?! — злобно проговорил профессор, даже не предложив гостю сесть.
— У вас инфлюэнца? — с сожалением спросил сыщик.
— Нет, мой организм… прошу вас, ближе к делу! Вы, кажется, спросили, не я ли убил Машеньку? Так вот вам мой ответ на все ваши мерзкие вопросы: нет и еще трижды — нет! А теперь — убирайтесь!
Ванзаров простил хамство, сохраняя исключительный дипломатизм.
— Позвольте узнать фамилию… Марии? — спросил он.
— Ланге.
— Кем она вам приходится?
— Хорошая знакомая.
— Вы женаты?
— Нет, я никогда не был женат. Я не считал возможным перейти мост, который отделяет любовницу от жены. Можно считать… она была моя ученица. И помощница.
— Что-то вроде секретаря? — уточнил Ванзаров.
— Она была единомышленником и… другом. — Серебряков вновь всхлипнул. — У нее тяжелая судьба. И я считал своим долгом всегда помогать ей, чем только мог. Впрочем, это теперь уже не важно.
— Как давно вы с ней знакомы? — продолжил сыщик.
— Не помню… может быть, год, два, какая разница!
— А где познакомились?
— На моих лекциях, естественно!
— Прошу прощения, не успеваю следить за новинками науки: то, знаете, труп найдут, то ограбят кого-нибудь. Столько работы! А что вы читаете? — пригладив усы, Ванзаров изобразил глубокий интерес.
— Историю религий, — неприязненно ответил профессор.
— О! Вы популярный богослов?
Профессор взорвался.
— Вон! Немедленно вон! — заорал он.
Взрыв негодования быстро исчерпал его силы. Серебряков задохнулся и закашлялся.
— Вам подать воды? — спокойно спросил Ванзаров.
— Вы, полицейские, лезете с грязными лапами в душу человека, у которого погиб близкий друг! — прохрипел красный от негодования Серебряков.
— Прошу прощения… — начал Родион Георгиевич.
— Не надо! — резко оборвал профессор. — Не притворяйтесь дураком, Ванзаров! Выпускник Петербургского университета не имеет морального права так низко опускаться!
Сыщик не мог вспомнить другого случая, когда бы он растерялся на допросе. Но этому маленькому, полуживому человечку удалось привести его в замешательство.
— Откуда вы знаете…
— Сколько бы лет ни прошло, педагогу не забыть подающего такие надежды студента юридического факультета! На вас молились все преподаватели! И чем вы кончили? Сыскной полицией! Какой позор! — профессор злобно фыркнул.
Ванзарову потребовалось все самообладание. Ну, конечно! Как он мог запамятовать. Лекции тогда еще доцента Серебрякова не были столь популярны, как чтения Менделеева, Бутлерова и Фаворского, но определенную известность в студенческих кругах он имел. Правда, за это время бывший доцент здорово изменился.
— Ах да! Вы преподавали на химическом факультете! — воскликнул Ванзаров. — Вместо скучных формул — зажигательные идеи о всеобщем братстве, равенстве и свободе. Прошу прощения, если перепутал порядок слов, в полиции несколько тупеешь!
Родион Георгиевич никогда не прощал обиды. И на удар отвечал ударом. Серебряков сел в кресле поудобнее и уперся руками в стол.
— Вы слуга империи, вам меня не понять. Задавайте вопросы и уходите.
— А если я очень хочу понять вас, профессор?
— Вы? Не смешите! Разве может жалкий обыватель понять великий замысел Фауста! Его мечту! И жертвы, которые он принес ради нее!
— И даже Марию Ланге?
— Нет! Нет! Нет! — из последних сил просипел профессор.
— Тогда, будьте добры, домашний адрес барышни Ланге.
— Я не знаю ее адреса! Мне этого было не нужно! Она приходила ко мне сама, когда хотела, мы беседовали, обсуждали… — Серебряков оборвал себя на полуслове.
— Когда Ланге приходила последний раз? — сдержанно спросил сыщик.
— Не помню. Кажется, третьего дня… — профессор поерзал в кресле.
— А вчера вечером?
— Меня не было дома.
— Где вы проводили вечер?
— Преподаватели Бестужевских курсов пригласили меня на праздничный бал. Я не мог отказаться. Вернулся довольно поздно. И лег спать. А утром проснулся от страшного грохота, устроенного вашим жандармом.
— Бестужевские… это здесь, недалеко, на Васильевском? — как бы вспоминая, проговорил Ванзаров.
— Да, на Десятой линии. Меня видели сотни людей! Коллеги поднимали тост в мою честь. Я не возвращался ночью в маске, чтобы… — профессор подавил рвавшийся всхлип.
С некоторым сожалением Родион Георгиевич подумал, что у старика верное алиби. Хотя подозрения с него отнюдь не сняты. Просто искать придется дольше.
— Когда вы вернулись домой, ворота были закрыты? — спросил Ванзаров.
— Понятия не имею! Я мало обращаю внимания на бытовые мелочи.
— У меня последний маленький вопрос. Кто мог убить Марию Ланге, и почему ее бросили около вашего дома?
— А вот это, господин сыщик, умоляю вас выяснить как можно скорее! И поймайте убийцу! Надеюсь, теперь все?
Ванзаров поклонился. Идя мимо книжного шкафа, он заметил фотокарточку, небрежно воткнутую между томами. Из любопытства, он быстро вынул снимок. Среди нескольких персонажей и самого Серебрякова была запечатлена Мария Ланге. Но фотография оказалась необычной. Даже на редкость странной. И можно сказать, неожиданной.
— Как вы смеете, немедленно отдайте! — закричал профессор.
Сыщик успел подробно рассмотреть карточку и протянул ее Серебрякову:
— Тоже ваши ученицы?
— Вас это не касается! Прощайте! — злобно крикнул профессор.
Уже в дверях квартиры, надев пальто, Ванзаров обернулся:
— Отчего вы не держите кухарку?
— Я ее выгнал, — буркнул профессор.
— Воровала?
— Нет. Надоело терпеть глупую бабу. Да еще и глухонемую.
— Попрошу, господин Серебряков, никуда не отлучаться из города. Вы нам можете понадобиться…
Дверь с грохотом захлопнулась перед носом Родиона Георгиевича.
5Во дворе переминались с ноги на ногу замерзший околоточный, ожидавший указаний от сыщика, и Пережигин, но Ванзаров подошел к дворнику.
— Степан, а что, профессор давно кухарку выгнал? — спросил он.
— Да уж, почитай, десятый день как…
— И куда она делась?
— Живет у меня в светелке. Куда ей идти? Глухая и немая, — дворник жалостливо шмыгнул.
— И жена не против? — удивился сыщик.
— Так померла моя хозяйка, — Степан перекрестился, — уж года два тому. А так хоть живой человек. Да и жалко убогую. Много не ест, а по двору помогает.
— Я разрешил, ваше благородие, пусть поживет убогая. Но если прикажете… — околоточный демонстрировал служебное рвение.
— Нет-нет, все правильно… А сбегай-ка, Степа, за своей приживалкой, — Ванзарову из любопытства захотелось посмотреть на женщину, которая согласилась терпеть вздорного профессора.
— А чего бежать, вон она, — ткнул пальцем дворник.
