Эндрю Олвик - Следы апостолов
— Ты меня еще жизни учить будешь, коза дурная. Сначала институт закончи и замуж выйди, а потом рассуждай, — уже не на шутку разозлился он. — Тоже мне — теоретик.
— Ладно, проехали, — бросила Алька, доставая из сумки телефон. — Предкам маякну, скажу что добралась. Мать мне весь мозг выклевала накануне — позвони, да позвони. Можно подумать, что здесь война идет…
— Они ж за тебя, дурочка, переживают.
— Если бы переживали, то не позволили бы мне ехать в ваш распрекрасный Несвиж.
В раннем детстве Алька бывала в Несвиже часто, чуть не каждое лето: загорала, купалась и бегала с соседскими мальчишками воровать клубнику на дальние огороды в конце их улицы. Тогда еще был жив дед. Через месяц приезжали родители, у которых начинался отпуск. Обычно оставались дня на три. Она вспомнила, как пряталась от них на чердаке и не хотела уезжать. У бабки ей нравилось, можно было делать что хочешь и не бояться за последствия. Правда, последние восемь лет Аля в Несвиж не приезжала, так как не было ни желания, ни возможности.
— О чем задумалась, хулиганка? — спросил Виктор, когда машина свернула на бабкину улицу и мягко покатила мимо знакомых с детства каждой лазейкой заборов.
— О том, что все мужики — сволочи, — ответила она, разглядывая свой маникюр.
— Тебе-то об этом откуда знать? — съязвил он, выцарапывая свободной рукой сигарету из пачки.
— Да уж есть кое-какой опыт…
— То есть?
— Приятель у меня в Минске остался. Думаю, куда его, кобеля, понесет.
— Не переживай, этого добра на твой век хватит, — успокоил он ее.
— А кто тут переживает?! — воскликнула Алька. — Было бы чего переживать. Приеду, узнаю, что путался со Светкой или еще какой шалавой, отошью в миг.
— Вот это правильно. А я ведь помню, как ты тут с соседскими пацанами разбойничала, — вспомнил Виктор. — Атаманшей у них была, заводилой.
— Ну, не атаманшей, но, как сейчас говорят, в авторитете, — поправила его Алька.
Машина в очередной раз подпрыгнула на яме. Пепел с сигареты упал Виктору на штаны.
Алька заржала.
— Смотри, припалишь что-нибудь. Жена вечером спросит, где присмолил.
Он только чертыхнулся.
— Что у вас тут, бомбежка была, что ли? — спросила Алька, оглядываясь вокруг. — Все в ямах, не пройти, не проехать.
— Не знали, что ты приедешь, подсуетились бы, — пошутил он. — А вообще, сезон сейчас в разгаре строительный. Когда еще дороги делать? Надо строить, пока бабки есть. Бюджет не резиновый. Кстати, замок Радзивиллов полностью отреставрировали. Навели там красоту не хуже, чем при князьях. Теперь туристов возить будут толпами.
— А ресторан там есть приличный? — спросила Алька.
— Ресторанов у нас хватает… Только делать тебе там нечего.
— Это я уж сама решу, где и что мне делать. Только вырвалась от стариков, которые с утра до вечера на мозги капали, так тут ты. Я, если хочешь знать, не только на практику приехала, но и отдыхать от городской суеты тоже. Хочу поддержать своим рублем национальный туризм, чтоб у вас бабло на дороги было.
— Ты тут не в турпоездке, а на производственной практике. Смотри там, не опозорь родню в исполкоме. Меня тут все знают. Будешь в юридическом отделе жалобы населения разбирать. Работа непыльная, но ответственности тоже требует. А туристы не в ресторанах сидят, они наши местные достопримечательности осматривают.
— Да знаю я… Сразу видно, что ты из своего Несвижа только в Минск и выбирался, — заметила Алька. — Турист пожрать любит в массе своей. У него от красоты аппетит знаешь, как играть начинает, только подноси. У меня, между прочим, тоже уже начинает, — добавила она. — Утром один жалкий бутер закинула с чашкой кофе и все. Проспала немного…
— Сейчас тебя бабка пирожками быстро загрузит под завязку. За две недели на размер распухнешь, это точно.
— Не распухну, — оборвала его Алька, — во мне желчи много, она не дает пухнуть.
— К Грише зайди обязательно. Все спрашивал, когда приедешь. Он у нас теперь местная знаменитость, вроде Нострадамуса: предсказывает, порчу снимает, сглаз, лечит от разных хворей, все больше душевных. Алкашей заговаривает, баб на роды настраивает. Их к нему даже из других областей привозят, словно у них там своих знахарей нет. Бывает, что и из Москвы наезжают. Недавно перепугали тут всех. Целый кортеж «Мерседесов» пожаловал. Видно, Гришка, как ты говоришь, в авторитете.
Григория Алька помнила плохо. В детстве они почти не общались из-за разницы в возрасте. В ее памяти он остался странным нелюдимым человеком, о котором родители, если и вспоминали, то как-то вскользь, с оттенком неловкости.
— Какие страсти! — восхитилась она. Про себя же подумала, что надо сходить, насчет Сережки поинтересоваться, где он там, кобель, шастает.
— А весной из столицы ученые нагрянули во главе с профессором Арцыбашевым из Академии наук, психологи, аналитики какие-то, словом, исследователи разной паранормальной хрени. Беседовали с Гришкой, записывали, на лоб датчики какие-то клеили… Способности у него, конечно, феноменальные.
Машина свернула на обочину и остановилась.
— Вот так Алька, у нас теперь тут жизнь кипит не хуже, чем в столицах. Все, что хочешь. В последнее время, может слышала, снова о спрятанных сокровищах заговорили. Поляк один недавно приезжал, расспрашивал, неделю по замку лазил, фотографировал, с Гришкой сильно закорефанился, замерял что-то, ко так ничего и не нашел. Я так думаю, что если уж своим золото в руки не далось до сих пор, то уж чужим и подавно нечего тут делать. Кроме того, у нас местных искателей-копателей хватает. Есть и такие, которые через это дело совсем умом тронулись, до сих пор не успокоятся. На днях вот тоже случай был…
— Что за случай? — полюбопытствовала Алька.
— Человека, понимаешь, убили. Вроде бы он что-то такое знал о тайнике, в котором радзивилловский эконом перед осадой замка в восемьсот двенадцатом спрятал Золотых Апостолов. Говорят, странный этот старик убитый был… Сам-то я его не знал, но город у нас небольшой, прыщик на заднице не утаишь. И ведь что интересно, Гришка еще за неделю предупредил милицию письмом, мол, планируется убийство, примите меры, растяпы.
— И что милиция?
— Ничего! Следователя, правда, прислали, приятеля моего. Тот с Гришкой всю ночь проговорил, а утром уже о трупе узнали. Переполох, конечно, поднялся. Григория сразу задержали, но вечером отпустили под подписку о невыезде. Теперь ищут убийцу, а хироманта нашего на допросы тягают. На место преступления его даже возили, чтобы он там походил, посмотрел и указал на убийцу.
Алька достала из сумочки зеркальце и, быстро осмотрев себя, повернулась к брату:
— А мужика этого зарезали, что ли?
— Нет, — ответил Виктор, вытаскивая ключ из замка зажигания, — удар тупым предметом в висок. Предмет этот так и не нашли.
— Брррр, — Алька передернула плечами, — Я мертвецов боюсь!
3
Пани Ирэна Ковальчик уже и не чаяла увидеть своего сына живым. После событий 1939 года, когда Польша в течение двух недель была поделена между западным и восточным агрессорами и перестала существовать как государство, она лишь молилась Матке Бозкой, чтобы Адам не попал в плен к русским: пусть лучше он останется по ту сторону Буга, нежели попадет в ежовые лапы НКВД.
Соседи, жители маленькой деревни под названием Нелепово, расположенной в нескольких десятках километров от Несвижа, часто спрашивали у Ирэны о судьбе сына. Но ответить им было нечего. Вот уже два с половиной года как от Адама не было никаких вестей.
События этих двух недель развивались стремительно и непонятно не только для крестьянского ума, но и для командования польской армии. Перед ней — вермахт, в тылу — большевики, и определить, кто из них представляет большую опасность, в тот миг казалось достаточно сложным. Но как рассудило время и скудные вести от соседей и дальних родственников, немецкий плен, где оказалась часть офицеров польской армии, в которой служил Адам, давал, в отличие от советского, хоть какой-то шанс на спасение.
— Ой, цо ж то бэндзе, Ирэна, что будет, — причитала соседка баба Ольга, — всех польских солдатиков красные похватали всех до одного. Говорят, отвозят в лагеря специальные, а потом в Сибирь. И ведь главное — ни письма, ни весточки ни от кого не дождаться. Будто в воду канут. А сейчас и за семьи солдатские взялись. Уже и к Франковским приходили, спрашивали, где сын. Те, мол, не знаем и все тут, так ведь Юрек их — солдат простой, а твой Адам офицер.
— Ты бы, баба Ольга, запамянтовала об тым и поменьше языком своим чесала, особенно в Несвиже. Не приходят — и ладно, хотя я и сама этому удивляюсь. Может и не известно им про Адама ничего.
— Как же, неизвестно, — не унималась баба Ольга, — им все обо всех известно, а если и не знали, то уж будь уверена, доброжелатей хватает, чтоб донести. Вон, Франковские живут на хуторе, в город носа не кажут, и то на них донесли, ой, цо бэндзе, Ирэна.
