Дэвид Лисс - Компания дьявола
— Но кто эти люди?
Он немного успокоился.
— Этого я определить не могу. Они хитроумно скрывают и себя, и свои мотивы. Я не знаю, ни кто они, ни даже почему они хотят, чтобы я ушел, за исключением того, что они хотят своего человека на мое место. Видите ли, сэр, я не являюсь их врагом. Не думаю, что это так. Скорее, мое положение кажется им шатким, поэтому они на него и позарились. То, что они задумали погубить меня, является скорее случайным следствием их цели, а не первопричиной.
— Как вам стало известно все это?
— Слухи, сэр. Слухи. Нельзя занять такой высокий пост, как мой, не научившись слушать слухи и чувствовать их. Поверьте, я ощущаю грозу до ее прихода. Я построил свою жизнь на этом. Посмотришь здесь, кинешь взгляд туда. Крейвен-Хаус полон секретов, мистер Уивер. И всегда был таким. У каждого из членов совета директоров свой круг ответственности, но часто мы организуем тайные комитеты, задачи которых известны только его членам. Мы обожаем свои тайны, и вот уже в течение некоторого времени я чувствую, что есть какой-то комитет, который настроен против меня. Вот взять документы, которые вы нашли. Знаете, я уверен, что их украл агент этого комитета, который замыслил лишить меня должности.
— Но ведь нельзя уволить человека, отдавшего всю свою жизнь компании, из-за какого-то бухгалтерского отчета. Это мелочь.
— Может, вы и правы. Но это лишь знак гораздо более обширных планов, имеющих серьезное основание: закон тысяча семьсот двадцать первого года.
Я ответил недоуменным взглядом. В политике я смыслил мало, хоть и получил кое-какой опыт в ходе последних выборов. Я не понимал, о чем он говорит.
— Да вы совершенно невежественны, — заключил он с явной досадой. — Теперь я вижу. Ну ладно. Слушайте меня внимательно, Уивер, но не рассчитывайте, что услышите счастливую историю, ибо это история о государственных чиновниках, а о них трудно сказать что-то хорошее. Так вот, эти государственные чиновники, Уивер, только и замышляют, как бы насолить коммерсантам, как бы отнять у них денежки. Но они глупы. Иначе коммерсанты могли бы их перекупить. Итак, рассказать вам об их измышлениях?
— Расскажите.
— Придумали лечение, когда болезни нет, вот что. Итак, начиная с Рождества импортный ситец объявляется вне закона. Исключение сделано только для шейных платков, для синей ткани — в общем, для тех товаров, которые так глубоко проникли в наше общество, что парламент не решается их запретить. Негодяи из палаты общин поддержали шерстяное лобби и этих злостных ткачей шелка против нашей компании.
От мистера Хейла я знал, что богатство и влияние местного шерстяного лобби отлично сочетались с грубой силой ткачей шелка. Хейл и его товарищи устраивали бунты, демонстрации и акты насилия. Они колотили на улицах мужчин и женщин, носивших одежду из индийского набивного ситца. Они били окна магазинов, торговавших импортными ситцами. Страна неуклонно шла к отказу от тканей, изготовленных или сотканных на внутреннем рынке, но благодаря ткачам шелка любой человек, вышедший на улицу в одежде из импортной ткани, чувствовал, будто у него на спине мишень. Теперь я понял, что парламент поддался давлению со стороны производителей шерсти, которым, как объяснил Эллершо, удалось запугать кандидатов тем, что они откажут им в поддержке на недавних выборах. Таким образом, с двадцать пятого декабря я, как и всякий гражданин Британии, буду иметь право отвести к мировому судье любого, кто носит одежду из импортных тканей, и, если жертву сочтут виновной, получить пять фунтов.
Об этом поведал мне Эллершо, на все лады костеря ткачей шелка и производителей шерсти и превознося ценность импортных товаров для экономики Британии.
— Джентльмены, которых вы видели у меня в кабинете, — сказал он, — Святая троица, как я их называю, понимают абсурдность попытки убедить население покупать товары, за ношение которых их скоро будут штрафовать, но мы будем делать что можем. Мы должны продать все, что можно, когда можно и теми способами, какие только сможем придумать.
Я кивнул, не желая выдавать своих чувств.
— Итак, вот вам вся история в двух словах, мистер Уивер. Я возглавлял комитет по связям с парламентом, чьей задачей было не допустить принятия этого закона, и теперь, когда настало время подводить итоги года, принятый закон будет использован моими врагами как орудие против меня. Эти люди будут говорить, что защищают интересы компании. Возможно, они даже верят в это.
— Естественно, — сказал я, — они преследуют собственные интересы, а вовсе не интересы компании.
Он согласно закивал.
— Думаю, вы правы, сэр. Они положат меня на алтарь своих амбиций, ибо я вовсе не виноват в этом бедствии. Вы, конечно, понимаете, что у меня в парламенте были свои люди, что у меня были свои люди и в палате лордов и что я делал все, чтобы исправить положение. Но с приближением всеобщих выборов парламент струсил.
— И что же будет делать компания?
Он махнул рукой.
— Вы имеете в виду — без внутреннего рынка? Я вам скажу, что другие члены совета думают. Мы будем продолжать торговать на европейском рынке и в колониях. Они смотрят на объемы продаж на колониальном и европейском рынках за прошлые годы и полагают, что так можно предсказать объем продаж на будущее. Но они ничего не смыслят. Ткани, которые мы продавали в прошлом, покупались только потому, что они были модными на внутреннем рынке. Если британская мода перестанет быть ведущей, нельзя сказать, что станет с другими рынками.
— Как вы предугадывали, что продаваемые вами ткани останутся модными в Британии? — спросил я.
— Да это-то самое интересное. Продавая на внутреннем рынке, мы могли диктовать моду, понимаете. Скажем, маленькие черномазые в Индии производили больше белой ткани с красным узором, чем нам было надо. Нужно было только подарить такую ткань моей Святой троице или группе избранных дам. Мы могли заставить моду подчиняться нашим складам, а не затоваривать склады товарами, идя на поводу у моды. Когда рынки переместятся за границу, это будет сделать намного сложнее. По правде сказать, мы должны отменить этот закон двадцать первого года. Мы должны отобрать власть у парламента и вернуть ее туда, где ей надлежит быть.
— То есть компании? — предположил я.
— Совершенно верно. Нашей компании и другим привилегированным компаниям и тем богатым и изобретательным людям, которые стоят у руля нашей экономики. Именно им должна доставаться добыча, а не членам парламента. Слишком сильное правительство стало громоздким гигантом, который захлопывает ворота перед возможностями, покушаясь на саму суть нашей свободы. Что вернет нам утерянное? Англичанин со средствами вернет нам утерянные позиции. Спокойный и мужественный человек со здравым смыслом, с несокрушимой верой в то, что в нашей стране будущее за нами, ибо будущее принадлежит свободным людям.
Поскольку я провел большую часть своей жизни, общаясь с бедняками, с рабочими, которые трудились не покладая рук, чтобы не умереть с голоду, живущими в страхе заболеть или потерять работу, что привело бы их и их семьи к полному разорению или смерти, такое заявление показалось мне смехотворным. Я вовсе не был убежден, что члены парламента действовали исключительно из альтруистических побуждений, и закон, вызвавший такой бурный протест со стороны мистера Эллершо, казался мне вполне разумной мерой ограничения безмерной власти компании, так как он защищал рабочих Британии от иноземных рабочих и давал преимущество отечественному производителю перед иностранной торговлей. Он защищал интересы англичанина, а не иноземцев и компаний. А по словам мистера Эллершо выходило, что это преступление против самой природы — мешать компаниям, и без того немыслимо богатым, поступать, как им заблагорассудится, чтобы любой ценой стать еще богаче.
Однако я решил оставить свое мнение при себе.
— Мистер Эллершо, — начал я, — вы говорите о людях и организациях, повлиять на которые совершенно не в моих силах. Я даже не представляю, как могу вам помочь поменять курс Ост-Индской компании или парламента.
— Тем не менее, мистер Уивер, я это представляю. Причем представляю удивительно ясно. Вы станете дубиной в моих руках! Черт побери, мы отомстим этим мерзавцам, и, когда совет акционеров соберется на заседание, никто не посмеет мне и слова сказать. Вот поэтому вы должны быть на обеде в моем доме, сэр. Думаете, я не понимаю, насколько предосудительно приглашать еврея за стол. Причем не богатого еврея, что может быть еще простительно, если кому-то из присутствующих что-то от него нужно. А человека, как вы, зарабатывающего моей милостью сорок фунтов в год. Я все это знаю, сэр, но можете положиться на меня. Можете во всем положиться на меня.
Глава одиннадцатая
Я направился к мистеру Коббу уведомить его о том, что порекомендовал Элиаса. Поскольку он запретил мне общаться с друзьями, я подозревал, что его может прогневить подключение к делу моего близкого друга и собрата по несчастью. Мистер Кобб, напротив, одобрил мой поступок.
