Ирина Глебова - Пока не пробил час
– Ваш учитель почему-то постеснялся поставить свою подпись, – проговорил Петрусенко с иронией. – Наверное, потому, что магистру «Ордена мистической магии» было неловко подписываться под вульгарной угрозой. Или шантажом?
Юлиан все-таки удивился:
– Вы знаете мэтра Дидикова?
– Знаю, и уже довольно давно. Этого семинариста-недоучку из Свято-Михайловского Златоверхого монастыря в Киеве… Я не задену ваших сокровенных чувств, если выскажусь о нем нелицеприятно?
Но Кокуль-Яснобранский уже вновь был спокоен. Пожал плечами:
– Похоже, я этой болезнью переболел. Что-то в этом было от детства… игра в таинственность, в запретное. Но в мистическое начало я верю, не отрицаю. И в астральное высвобождение духа, и в материализацию мысли – вообще в неограниченные способности человека! Но вам, наверное, этого не понять.
– Наверное. Как и вашу черную мессу святого Сикейра. А ведь вы, вероятно, православный, а, Юлиан?
– О, господин следователь! Мне даже родители давно не читают нотаций… Может, ближе к делу?
Мэтра Дидикова и мести святого Сикейра Юлик уже не боялся. Те деньги, которые ему выдали в банке по закладной отца, он почти все перевел мэтру – рассчитался с долгами. Денег ему не жаль было, наоборот: он был счастлив, что уже ничего не тяготеет над ним, что он наконец свободен! Наверное, следователь почувствовал его беззаботно-раскованное настроение, отложил записку, сказал:
– Не соблаговолите ли вспомнить, как вы провели ночь убийства Веры Алексеевны Макаровой?
Юлиан посмотрел на него недоуменно:
– Шутить изволите? Или вы это серьезно?
– Совершенно серьезно.
– Даже не знаю, что и сказать! В тюремной камере, конечно. Это всем в этом городе известно!
– Кроме одного человека… Охранник, стороживший вас в ту ночь, заснул и проспал два часа. А дверь вашей камеры он оставил незапертой…
– Как это может быть? Да он просто выдумывает!
Викентию Павловичу показалось, что Юлиан ответил как-то слишком быстро, да и удивления не выказал… Но тут же молодой человек, словно спохватившись, добавил:
– Неужели и правда забыл закрыть? А я и не знал, спал себе. И наверное, к счастью! А то б, кто его знает, соблазнился, сбежал… еще подстрелили бы, как зайца!
Он закинул ногу на ногу, достал из кармана тужурки пачку папирос:
– Позволите закурить?
Петрусенко смерил его долгим взглядом. Покачал головой:
– Нет.
И стал разжигать свою трубку.
Впервые за весь их разговор Юлик растерялся. Но потом, рассердясь сам на себя, воскликнул заносчиво:
– Разве я заключенный? Нет! Значит, я в своих действиях волен. – И достал папиросу из пачки.
Викентий Павлович холодно улыбнулся:
– Но хозяин здесь, согласитесь, я! И не вам, воспитанному человеку, нужно напоминать, как вести себя в гостях.
– Я гость поневоле, – ответил Юлиан раздраженно, но папиросы убрал. А помолчав, сказал с вызовом, явно стараясь скрыть замешательство: – Так что у вас еще есть ко мне? Какой-нибудь очередной сюрприз? Удивите же меня наконец-то по-настоящему!
– Вы еще не знаете, как удивлю! – воскликнул Петрусенко с апломбом.
Он повозился в ящике стола, достал и положил между собой и Юлианом студенческую фуражку. Глаза у Кокуль-Яснобранского забегали, заморгали, в них заметались растерянность и испуг. И это невероятно порадовало Петрусенко. Что бы теперь ни ответил Кокуль-Яснобранский, следователь был совершенно уверен: молодой человек очень и очень не хочет, чтобы эта фуражка оказалась ниточкой, за которую следствие может что-то вытянуть из него. Значит, надо тянуть…
Первым желанием Юлика было – отказаться от фуражки. Он и сам не понимал, почему при виде ее так испугался. В конце концов – никаких опознавательных знаков на ней не было, разве что форменная. Так мало ли студентов бродит в округе? А даже если и немного – почему она должна быть именно его?.. Нескольких секунд хватило, чтобы он взял себя в руки. Дурак, ведь есть же уже горький опыт, когда на допросах он совершенно по-глупому отрицал очевидные вещи! И что из этого вышло…
Поэтому, подавив замешательство, Юлик изобразил на лице радость.
– Вот она где, моя потеря, оказывается, – в полиции! А я-то все голову ломаю, куда же она запропастилась? Привык, знаете ли! Где вы ее нашли?
– Ровно там, где вы потеряли.
Следователь глядел с насмешливым ожиданием, и Юлику ничего не оставалось, как «попытаться вспомнить».
– В саду у Савичевой? Еще одна улика против меня?
– Улика? Возможно… Но нет, не у Савичевой – да вы и сами небось помните, что туда добрались уже без фуражечки… Какой дорогой вы пришли в город? Только не повторяйте прежних показаний, я их читал!
Юлик и сам уже догадался: фуражку нашли либо в лесу, либо в той слободе, где его спугнули собаки… Не ошибиться бы с ответом!
– Всегда есть мелочи, о которых забываешь… да еще когда тебя обвиняют в убийстве! Да, я не доехал до города – экипаж сломался, пошел пешком… Теперь припоминаю: решил срезать путь, свернул на проселок, через рощу… Уже темнело, и я заблудился. Думал, что помню дорогу, да вот – детские воспоминания подвели! Наверное, там, впотьмах, и выронил фуражку, а хватился не сразу.
– Верно, где-то там… А из слободы убежали зачем? Ведь наверняка заночевать хотели, стучались?
– Вот уж нет, никуда я не стучался! И вообще… псы там лаяли!
– Так псы всегда лают, – резонно заметил Петрусенко, – такая их природа.
– Терпеть не могу собачьего лая!
Восклицание вырвалось у Юлика непроизвольно, так, что следователь даже удивился. Потому молодой человек, кивнув на фуражку, поторопился спросить:
– Могу я ее забрать? И вообще уйти? Мне кажется, я на все ваши вопросы ответил.
– Берите.
Глядя, с каким удовольствием Юлик надевает фуражку, следователь сказал, улыбнувшись:
– Вид у вас, простите, несколько карикатурный… Небось парикмахерскую посещали задолго до ареста?
Юлиан вспыхнул, рука потянулась было к фуражке, но он одернул сам себя.
А Петрусенко еще чуть поднажал:
– Неужели вашей девушке нравится такая неопрятность?
Кокуль-Яснобранский ответил с вызовом:
– Представьте себе, нравится! У нее с вами разные вкусы.
– Ну что ж, – согласился Викентий Павлович вполне миролюбиво. – De gustibus non est disputan– dum. О вкусах не спорят.
Когда за Юлианом закрылась дверь, он еще посидел минут пятнадцать, размышляя. Нет, вовсе не пустой разговор вышел у него с молодым человеком! Нет, вовсе не пустой, как может показаться на первый взгляд. Покидал ли Юлиан тюрьму или в самом деле даже не подозревал, что путь к свободе открыт, – этот вопрос остался пока без ответа. Но вот потерянная фуражка привела его чуть ли не в смятение. Почему? Говорит, что вышел к Климовке, сбившись с дороги… А если он шел от хуторов да от имения князей Голицыных – того, в Битице? Ведь они в родстве – Кокуль-Яснобранские и Голицыны, да-да, Викентий Павлович вспомнил! Он читал об этом в «Белопольском вестнике», когда заходил в редакцию просматривать подшивку.
Эта мысль привела его в хорошее настроение. Викентию Павловичу понравился молодой Кокуль-Яснобранский: обаятельный молодой человек, в чем-то наивный, и вся эта его заносчивость напускная… Но что-то скрывает, явно во что-то впутался!..
В это время дверь приоткрылась и в кабинет заглянул филер по кличке Котик. Увидев, что Викентий Павлович один, зашел.
– Господин Петрусенко, все в точности произошло, как вы мне говорили: «Как только парень от меня выйдет, иди за ним, а когда зайдет в парикмахерскую – доложи».
– Зашел, значит? – Петрусенко засмеялся и встал.
– Прямиком туда – в цирюльню старика Менделя. Знаете, где это?
– Да уж знаю: самая у вас популярная парикмахерская. Много там сейчас клиентов?
– А никого! Только он один волосы стрижет.
– Что ж… – Викентий Павлович провел ладонью по усам и щеке. – Надо бы и мне побриться!
Парикмахерская Менделя Каца располагалась совсем недалеко, на тихой боковой улочке. Рядом – лавка какая-то, аптека. Петрусенко зашел в лавку, очень заинтересованно стал разглядывать товар на витрине, пока не увидел в окно прошагавшего мимо Кокуль-Яснобранского. Побыстрей спросил пачку хорошего табака и направился прямо в «цирюльню», как называли ее местные жители.
Вывеска изображала веселого кудрявого пышноусого брадобрея с ножницами в одной руке и бритвой в другой. Рисунок был исполнен мастерски: брадобрей казался необычайно живым – вот-вот подмигнет, – и, как выяснил Петрусенко через две минуты, очень похожим на самого хозяина заведения, только помоложе. Господин Кац сам встретил вошедшего клиента – приветливо, но без суеты. Необычайно красивый старик: невысокий, слегка сутуловатый, с густой волнистой шевелюрой – совершенно седой – и седыми же висячими усами, с черными бровями и черными выразительными глазами.
– Господин следователь, рад видеть вас в своем заведении. А то весь город только про вас и говорит, так и я тоже буду хвалиться, что наводил красоту на вашу личность!
