Антон Чиж - Пять капель смерти
Я хотел показать, господа, на что шли люди на Востоке, чтобы получить эликсир бессмертия. Хотя и на Западе на поиски волшебного снадобья было положено не меньше сил. Вся средневековая алхимия искала в философском камне Великий Эликсир жизни. Одно из главных свойств философского камня — давать здоровье и вечную молодость. Те, кто в долгих трудах создал его, доказали это личным опытом, как Николя Фламель или Парацельс. Но были рецепты эликсира жизни попроще. Советовали пить человеческую кровь, дегтярную воду, «воду доктора Стивенса» — настой двенадцати провансальских трав — или чай графа Сен-Жермена, который и ныне можно купить в любой аптеке как слабительное на основе сенны. Или есть свежих гадюк, или спать между молодыми девушками. Назывался такой способ «сунамитизм» и был очень популярен у французских аристократов до Великой революции.
Впрочем, китайцы рекомендуют практиковать и особую технику сексуального соития под названием «заставить реку Хуанхэ течь к истокам». Китайцы считают ее основой молодости и долголетия. Имеется в виду умение мужчины достигать оргазма без семяизвержения. Кроме того, иногда можно услышать и о некоем напитке, именуемом «сома». Но это уже чистейшие сказки, господа.
Из рассказов Аполлона Григорьевича ЛебедеваТут Ванзаров, сидевший тихо и попивавший чаек, вдруг спрашивает:
— А сома?
Поглядываю на Бадмаева, замечаю, что бурят наш насторожился.
— Что сома? — спрашивает.
— Вы не упомянули о соме. Она тоже эликсир жизни?
Помолчал великий целитель и говорит:
— Сома — легендарный напиток древних ариев. Описан в гимнах «Ригведы». Считалось, что дарит веселье и радость, возможно, сильно опьяняя. На изображениях в некоторых храмах бог богатства Кубера стоит рядом с кувшином, в котором хранят сому. Кувшин охраняют ядовитые змеи.
— Из чего делали сому? — не отстает Ванзаров.
— Из неизвестного растения. Слышал, что служители индуистских храмов много раз пробовали ее получить, но все безрезультатно.
— Значит, сома — чистый вымысел?
— Возможно, в древности и был какой-то напиток, который давал силы, но все это давно забыто. Прошу простить, господа, меня ждут пациенты.
Бадмаев встал. Ну и мы поднялись
— Слышали о профессоре Окунёве? — спрашивает Ванзаров.
Бурят морщинки на лбу собрал, словно вспоминал что-то, и говорит:
— Это господин, который читает общедоступные лекции о вреде религий, кажется. Не имею чести знать. С подобными субъектами дела предпочитаю не иметь. Не люблю дилетантов. Рад был познакомиться…
Вышли мы за ворота несолоно хлебавши. Уже стемнело. Опять мороз припустил.
Ванзаров воротник поднял и говорит как бы невзначай:
— Что же это ваш хваленый Бадмаев так мало знает о соме? Почему ничего не сказал об ужасных последствиях приема этого снадобья? Может, стоило прочитать цитату из Овсянико-Куликовского или стишки из вашей книжицы?
Что тут скажешь? Прихватил меня, нечем крыть.
— Да, что-то темнит бурят, — говорю.
— Наверняка сам пытался получить сому.
— Не исключено.
— Судя по всему, у господина Бадмаева ничего не вышло.
— А вот дилетант Окунёв взял и сделал.
— Вы так думаете?
— Не сомневаюсь. И он ее применил на двух жертвах. В качестве эксперимента. Только за руку его поймать не можем.
Ванзаров смотрит на меня особенно, я этот взгляд его хорошо знаю, обязательно что-нибудь сумасшедшее выкинет, и говорит:
— Знаете, что мы сейчас предпримем?
— Вызовем Джуранского, чтобы вытряс из Бадмаева душу?
— Поедем на квартиру Окунёва и попробуем найти эту треклятую сому.
Ну все, приехали. Понесло друга моего. Говорю так вразумительно, чтобы успокоить:
— Полиция может войти в частный дом только в четырех случаях…
Куда там! Ванзарова не слушает:
— Значит, это будет пятый.
Когда друг наш на что-то решается, остановить его совершенно невозможно. Да вы же не хуже меня знаете, Николя. Представьте себе: на часах около шести вечера, несчастный профессор дома сидит и покидать свою берлогу намерений не имеет. Любой другой бы уже отступил. Но только не Ванзаров, ему же загорелось.
Что делает Родион Георгиевич? Вызывает околоточного и просит по-приятельски, чтобы Окунёва отвел в участок под любым предлогом, да хоть для проверки правописания, и продержал там никак не меньше часа. Околоточный рад стараться услужить самому Ванзарову.
И что я вижу? Не прошло и десяти минут, как околоточный чуть не силком тянет Окунёва, а профессор страшно ругается на всю улицу. Из его криков понимаю: профессор возмущен полицейским произволом. Где это видано, чтобы полиция интересовалась грамотностью профессоров. В общем, околоточный просьбу понял слишком буквально. Но дорога свободна. Заходим с Ванзаровым во двор. И тут новое препятствие: дворник. Смотрит на нас подозрительно и вопрошает: к кому господа изволили явиться на ночь глядя? Как из этой закавыки выкручиваться? Уже намереваюсь дать дворнику на лапу, чтобы забыл, что нас видел. Но Ванзаров с исключительным спокойствием говорит:
— Что, Пережигин, все пьешь?
Дворник слегка опешил, что такой солидный господин его знает и вообще осведомлен о его пагубном пристрастии, но еще держится:
— Никак невозможно…
— Что ж ты врешь, друг сердечный. Все дни после Рождества не просыхал, так думал скрыть? Мне про тебя все докладывают.
Пережигин этот стушевался: чтобы про какого-то дворника высоким чинам докладывали — совсем беда.
— Прощения просим, — бубнит.
— Ладно, — говорит Ванзаров. — Так и быть. На первый раз прощу. Но смотри, завязывай с этим делом. Не то доклад о тебе пойдет к самому градоначальнику. Знаешь, как он старается искоренить пьянство в столице. Вот тебя и искоренят. Теперь нам досмотр сделать надо: откроешь квартиру Окунёва, ключи запасные имеются или потерял?
Дворник только вздыхает горестно.
— Все с тобой ясно, Пережигин. Мы сегодня добрые с господином статским советником (это он меня приплел). Потому воспользуемся своими. Знаешь, Пережигин, что в сыскной полиции имеются ключи от каждой квартиры в столице? Вот и правильно, что не знаешь. Информация эта сугубо секретная, чтобы никому ни слова.
Дворник так проникся, что даже дверь перед нами распахнул.
Идем по лестнице. Говорю:
— Интересный способ исцеления от пьянства.
— Самый верный, — отвечает Ванзаров. — Ласковым и добрым словом, никак иначе.
Не успели ступить на третий этаж, как шорох раздается. Откуда ни возьмись филер взялся, словно из темноты вырос. Котелок приподнимает:
— Добрый вечер, господин Ванзаров! За сегодняшний день — ни одного посещения квартиры. По правде говоря, начинаем скучать.
Ванзаров с ним поздоровался и про черную лестницу спрашивает. Ерохин, филер, докладывает, что и там пост имеется.
— Очень хорошо, — говорит Ванзаров. — И вот еще что. Мы с господином Лебедевым хотим сделать небольшой осмотр квартиры… Негласный…
— Понимаю, важные улики. Чем могу помочь?
— Посмотрите, чтобы все было тихо, пока мы там… И особенно чтоб дворник не совал нос.
— Можете не волноваться, все сделаем исключительно! — Филер к котелку прикоснулся и беззвучно исчез. Вот что значит выучка.
— Доставайте ваш секретный запасной ключ, — говорю не без ехидства.
А он мне:
— В вашем саквояже имеется металлический инструмент?
Еще бы не имелся. В моем походном чемоданчике что угодно найти можно. Никогда не знаешь, что для дела пригодится: щипцы, ланцеты, скальпели, ножницы и другие медицинские инструменты. В Средние века нашел бы работу в тюремных подвалах инквизиции. Жаль, опоздал маленько.
Ванзаров берет пинцет, пристраивается к двери, не успел я глазом моргнуть, как замок хрустнул — и пожалуйста, проход свободен.
— Да у вас криминальный талант!
Он мне возвращает пинцет и говорит:
— Чтобы раскрывать преступления, надо уметь их совершать.
Вот и поди пойми, что у него в голове! Загадочная личность. Заходим в квартиру, свет зажигаем, хозяин все равно в участке правописанием занимается, а соседям дела нет. Принюхиваюсь и говорю:
— Чувствуете, запах какой-то странный… Духи, что ли?
— Может, духи, а может, и крыса сдохла… — он мне отвечает. — Надеетесь, что сомой попахивает?
— И ничем другим.
— Так давайте найдем ее, в самом деле. Хотя результат мне заранее известен.
— Тогда не мешайте мастерам своего дела делать свое дело.
— Ни в коем случае, — Ванзаров говорит, — берите на себя спальню, а я кухней займусь. Как ваша сома может выглядеть?
— Да откуда мне знать! Что-то жидкое в чем-то стеклянном.
На том и разошлись.
Пошел я в спальню. Обыск — дело трудное. Особенно если нельзя следы оставлять. Заглянул в шкаф платяной, тумбочку обыскал, кровать обшарил, даже под ковер заглянул и подоконник осмотрел. Снадобий сколько угодно: Окунёв и сердечком страдал, и печень у него пошаливает. Во все банки залез. Ничего подозрительно. Обычные домашние лекарства.
