Александр Бушков - Сыщик
— Мне просто хотелось посмотреть, как вы поведете себя за рулеткой.
— И каковы впечатления?
— Любопытный вы человек, князь, — сказала графиня. — У вас на лице не было и тени азарта, все это вас нисколько не занимало, вы словно выполнили некую повинность, будто билет предъявили кондуктору…
— Я вас разочаровал?
— Ну что вы. Просто я полагала, что сибирский князь должен быть человеком азартным…
— Я азартный человек, графиня, честное слово, — сказал Бестужев. — Но, по моему глубокому убеждению, этот нехитрый механизм ничего общего с азартом не имеет. Ну откуда там возьмется азарт? Число лунок давным-давно строго оговорено, как и красное-черное, чет-нечет… Это всего-навсего случай. Слепой случай.
— А что же тогда для вас азарт?
— Приключения, опасности… одним словом, то, чей исход зависит исключительно от человеческих усилий. Когда сам человек только и влияет на ход событий.
— Ах вот как… Любите приключения?
— Что скрывать… — сказал Бестужев с полузабытой уже лихостью черного гусара.
И подумал, что приключений в его жизни, если разобраться, было исключительно мало. Вполне возможно, кому-то стороннему многое им пережитое и могло показаться чистейшей воды приключениями, но для самого Бестужева это были либо исполнение служебных обязанностей, либо непростые жизненные ситуации, в которые лучше бы не попадать. Нет, не был он любителем приключений, терпеть их не мог…
— Я тоже, — призналась графиня. — Пойдемте?
Бестужев шел за ней, не задавая вопросов. Лестница на четвертый этаж уже была совершенно темной, и он едва различал ступеньки под ногами — но каблучки графини цокали уверенно, словно она могла видеть во мраке. Очередная анфилада, бледные пятна картин, странная, уродливая фигура справа… Бестужев едва не шарахнулся, но глаза успели привыкнуть к полумраку, и он сообразил, что видит полный рыцарский доспех.
Графиня внезапно остановилась, повернулась к нему:
— У вас богатое воображение?
— Не знаю, могу ли похвастать…
Она придвинулась, насколько позволяло пышное платье, понизила голос:
— Попробуйте представить, что никакого двадцатого века нет. Турки как раз движутся к Вене… кстати, старое крыло дома построено года за четыре до знаменитой битвы… но она еще не произошла, польский король еще не спас Европу, и никто пока не знает, как повернутся дела…[6] — Илона положила ему руку на плечо. — Попробуйте представить, что мы с вами там и тогда… У вас получится…
Она замерла, загадочно посверкивая глазами. Понемногу Бестужев стал погружаться в какое-то странное состояние: он, разумеется, не верил, что можно этак вот, запросто, перенестись в прошлое — но в том-то и дело, что здесь, сейчас совершенно ничего не осталось от двадцатого века: не доносилось ни одного звука, присущего исключительно этому прогрессивному и многообещающему столетию, старинная мебель и картины были почти что современниками битвы под Веной, а рыцарские доспехи и вовсе старше ее на несколько веков, перед ним стояла молодая женщина, чей пышный наряд ко дню славной битвы уже давным-давно вышел из моды, и его не носили даже старухи… Если поддаться полету фантазии, поневоле начинает казаться…
Он вздрогнул, стряхивая наваждение. Графиня медленно убрала руку. Она откровенно улыбалась:
— Прониклись? Вас начало уносит ь… Князь, вы не считаете меня сумасшедшей?
— Господи, с чего бы вдруг? — искренне удивился Бестужев.
— А вот некоторые считают, вполне искренне.
— Пренебрегите.
— Я так и делаю, — улыбнулась графиня. — Конечно, я взбалмошная, не без чудачеств — но до сумасшествия мне еще далеко… Ну, может быть, когда-нибудь… Идемте.
Она уверенно направилась в глубину темного коридора. Бестужев шел следом, уже не пытаясь гадать, что она на сей раз выкинет. Впрочем, он был искренен и сумасшедшей эту очаровательную чудачку не считал — иначе пришлось бы зачислить в сумасшедшие и добрую дюжину лично ему знакомых шантарских богатеев, развлекавшихся порой так звонко и замысловато, что красавице Илоне, пожалуй, и в голову бы не пришло…
Она остановилась перед самой обычной, ничем на вид не примечательной дверью — узорчатые панели, затейливая ручка — открыла ее без труда и властно повела рукой:
— Заходите.
Надо сказать, что Бестужев какой-то миг все же колебался — мало ли какой сюрприз могла устроить очередному гостю эта взбалмошная особа. Но тут же устыдился собственных страхов: на дворе стоял двадцатый век, не имевший ничего общего с иными авантюрными романами, так что там, внутри, не могло оказаться ни голодного медведя на цепи, ни провала с острыми копьями на дне. Что за вздор…
Он сделал несколько шагов и остановился. Сзади послышался жесткий шелест старомодного платья, захлопнулась дверь — и в следующий миг справа вспыхнула неяркая электрическая лампа, розовый стеклянный шар на стене.
Ровным счетом ничего экзотического и уж тем более опасного. Обыкновенная дамская спальня, разве что роскошная, как и приличествует графине старинного рода, явно далекой от разорения.
— Триста лет назад, могу тебя заверить, нравы были чертовски незамысловатые, — сказала графиня, улыбаясь с лукавым вызовом. — Я перечитала массу старинных хроник, так что поверь уж на слово?
— Зачем? — только и нашелся сказать Бестужев.
— Потому что я так хочу. Ты наконец назовешь меня просто Илоной? И скажешь, что я — чудо?
— Ты чудо, Илона, — сказал Бестужев именно то, что думал. — Просто чудо. Но что, если…
— Глупости, — решительно оборвала она. — У тебя нет ни очаровательной молодой жены, в которую ты до сих пор влюблен, ни столь же обожаемой возлюбленной, с которой ты счастлив. У тебя усталые и грустные глаза совершенно одинокого человека. Как бы ты ни прикидывался веселым и довольным жизнью…
Самое печальное было, что она оказалась кругом права — видела его насквозь, как это женщины умеют. Ну а бежать отсюда — жандармский офицер в роли Иосифа Прекрасного, вот смех! — означало бы провалить все дело. Да и совершенно не хотелось бежать.
Илона придвинулась, насколько позволяло платье, закинула ему руки на шею и нетерпеливо прильнула к его губам. Какой век стоял на дворе, уже было решительно непонятно. Быть может, и вправду семнадцатый.
…Он определенно задремал, уставший и вымотанный последними событиями. Встрепенулся, открыл глаза, с некоторым трудом возвращаясь в реальность, осязаемую и, надо сказать, достаточно приятную. Илона, опершись на локоть, разглядывала его внимательно и серьезно.
— У тебя было странное лицо, — сообщила она без улыбки. — Беспомощное и жестокое одновременно.
Ее великолепные волосы ниспадали роскошными волнами — и как же она была очаровательна в этот миг…
— Не надо на меня так смотреть, — сказала она тихо. — Я не желаю, чтобы в меня влюблялись… да и ты этого не хочешь. Так что не нужно. Мне ужасно понравилось, что ты не стал нести романтический вздор, и уж тем более клясться в чем-то таком возвышенном… С чего бы вдруг? Конечно, я красавица и умница, но вряд ли могу кому-то за столь короткое время внушить возвышенные чувства… Лучше мысленно меня назови каким-нибудь нехорошим словом…
— Не смогу, — сказал Бестужев чистую правду. — Это жизнь. Се ля ви…
— Вот именно. А еще это — наследие предков. — Она отрешенно улыбнулась. — Моя прапрапра… в общем, очень далекая прабабушка во времена славного короля Матяша Корвина исключительно по своей инициативе завела любовную историю, о которой сплетничал весь двор. Как выразилась бы мисс Луиза с ее американским просторечием, закрутила сногсшибательный роман. Пренебрегая всеми тогдашними традициями и моральными устоями…
— И что?
— Прадедушка ее убил. Снес голову мечом средь бела дня, в своем дворце в Буде. Ему, конечно, ничего за это не было — такие стояли времена, правда, король Матяш запретил ему появляться при дворе год… А меня даже убить некому, такая скука… Я ведь должна перед тобой извиниться.
— Это за что же? — искренне удивился Бестужев. Я тебя поначалу приняла за одного из этих международных авантюристов. Когда ты только что появился. Здесь уже был один такой, представился черногорским князем, но, как очень быстро выяснилось, вульгарно подбирался к моим брильянтам… Хорошо, хорошо… — Она прикрыла ему губы ладонью. — Не нужно возмущенно доказывать, что у тебя и в мыслях ничего подобного не было, я и так верю. Испытание рулеткой и вообще… Я очень быстро сообразила, что ошиблась. Может быть, и никакой ты не князь Партский… очень уж дурацкое имя, кстати, у меня немало знакомых среди русских дворян, их имена звучат совершенно иначе…
«Скотина Вадецкий, — подумал Бестужев. — Следовало уговориться предварительно…»
