Алексей Поярков - Ликвидация. Книга вторая
Гоцман неторопливо подошел к подъезду дома, где жил Кречетов, нерешительно взялся за ручку двери. И вдруг отпустил ее, полез в карман за папиросами. Закурив, закашлялся— дым нехорошо пошел по горлу… Присел на скамейку возле подъезда, но вторая затяжка пошла еще хуже, он неожиданно для себя снова разразился кашлем, только уже сухим, лающим…
Из подъезда появились под ручку Кречетов и Тоня. Гоцману показалось, что уголки губ майора странно дрогнули, но он тут же умело изобразил радость на лице. А Тоня так и вовсе сразу скуксилась.
— Не смотрите на меня, Давид Маркович! Я плохо выгляжу…
— То-о-оня… — укоризненно протянул Кречетов и кивнул Давиду: — Ты ко мне?
— Да, поговорить надо.
— Давай проводим Тоню до театра, — предложил майор.
Но Тоня вырвала руку из-под локтя Виталия и с силой пихнула его к Гоцману:
— Давид Маркович, заберите его к себе. А еще лучше — посадите суток на трое! Или даже на пятнадцать!.. Я отлично сама дойду!.. — Она поспешно отскочила на несколько шагов и, делая смешное коленце, уже издалека выкрикнула: — Целую, до новых встреч в эфире! Ваша Антонина Царько!..
Гоцман вопросительно взглянул на майора. Тот устало махнул рукой вслед артистке:
— Настраивается… Родит ребенка, и больше в театр ни ногой. А то я задушу ее когда-нибудь!
— Красивая женщина! — с какой-то наигранной интонацией произнес Давид.
— Красивая-то красивая, но сил уже больше нет… Зайдем ко мне?
— Не, пошли до управления…
— Ну, пошли…
Они шли центром Одессы, изредка замирая на перекрестках, чтобы пропустить машину. И Давид, и Виталий чувствовали, что в воздухе между ними повисла недоговоренность, что-то невыяснено, непонято, и поэтому оба молчали, время от времени сталкиваясь натянуто-веселыми взглядами, коротко улыбаясь и тут же отворачиваясь.
.— Считай, уже осень, — наконец выдавил из себя Кречетов, кивая на пожухлые от лютой жары каштаны на перекрестке улиц Красной Армии и Греческой.
— Ага… Сегодня уже третье?.. А каштаны падают, — криво ухмыльнулся Гоцман, извлекая из кармана папиросы. Но прогрохотавший мимо автобус взметнул порыв жаркого ветра, загасившего спичку.
Чертыхнувшись, Давид остановился, снова зачиркал по коробку. Закурил, поднял глаза… И аж губу закусил от досады — Кречетова рядом не было.
Он стоял, не зная что делать. И тут услышал короткий стук в стекло. Улыбающийся майор сидел за витриной коммерческого ресторана «Театральный», делая приглашающие знаки руками…
Гоцман, помедлив, отшвырнул только что прикуренную папиросу и, одернув пиджак, зашел.
Ресторан был нормальный до войны, Давид это помнил хорошо. Теперь же он явно не мог опомниться от недавних тяжелых времен — облезлые красные портьеры поела моль, картонные колонны по бокам зала, казалось, вот-вот рухнут под напором лет, а скрипач, тихо священнодействовавший в глубине зала, напоминал чудом уцелевшую в передрягах военного лихолетья большую седую крысу. Тем не менее публика в зале наличествовала — самое время для обеда, плавно переходящего в ужин. Тихо звякали по тарелкам вилки, булькал разливаемый по стаканам нарзан, изредка вспыхивал женский смех.
Кречетов, нетерпеливо барабаня пальцами по столу, сидел у окна. Скатерть, казалось, вся состояла из пятен.
— Садись.
— Нам в управление надо, — хрипло произнес Давид.
— Я есть хочу, — безмятежно ответил майор. — А поговорить мы можем и здесь… Ты же меня арестовывать пришел, правда?..
Гоцман ничего не успел ответить — к столику подкатила официантка, мрачная толстая баба с засаленным листом бумаги в руках.
— Добрый вечер, — произнесла она с таким видом, будто говорила: «Идите к черту».
— Добрый, — процедил Кречетов, — давайте меню. Официантка шлепнула на стол видавший виды листок.
Майор брезгливо взял его кончиками пальцев. Гоцман тем временем, откинувшись на спинку расшатанного стула, пробежался взглядом по залу.
За соседним столом сидела колоритная пара — откормленный лысый мужчина в вышитой украинской сорочке, с чавканьем поглощавший салат, и крайне раздраженная дама лет сорока. Уловив изучающий взгляд Гоцмана, она призывно улыбнулась, но тут же отвернулась от его тяжелых глаз и обратилась к мужу:
— Жора, а если тебе, к примеру, по кумполу дать лопатой, ты тоже будешь там молчать?
— Шо? — прожевал в ответ супруг.
— Ну надо ж как-то оживляться, нет?.. Уже ж потанцевали бы, ну…
Муж, не обратив внимания на призыв жены, продолжал звучно жевать.
— …колбаски какой-нибудь… — водя пальцем по бумаге, заказывал между тем Кречетов.
— Нет колбасы, — мрачно и непреклонно оборвала его официантка.
— Ну ветчины тогда, — покладисто кивнул майор, — и триста водочки. «Кубанская» есть?.. Отличненько. Ну и все, пожалуй, — с улыбкой договорил Кречетов. — И пожалуйста, побыстрее, мы очень спешим.
Не переставая улыбаться, он плавно опустил руку под стол, на кобуру, расстегнул ее. Гоцман, не сводя с него глаз, медленно извлек из кармана папиросы, из другого — спички. Задымил.
— Дава, ты подумал: Родю убили, а Кречетов был рядом… — неторопливо заговорил майор. — Пытались взять Чекана, Кречетов об этом знал — и Чекан ушел… Все время пропадают важные свидетели. Взяли Седого Грека — а его убивают… Теперь вот история с Идой. И опять Кречетов тут как тут!
— Еще за сожженное обмундирование вспомни… и за Фиму, — кивнул Гоцман.
— И об обмундировании я знал. И про расследование Фимы… Правда, еще за полчаса до его убийства я ничего о нем не знал и сидел рядом с тобой. Но это ведь мелочи, а?.. В целом картина, как ты любишь говорить, маслом!.. Просто все ходы и ниточки идут через меня… Ну чем не Академик?..
Кречетов деланно всплеснул руками и навалился грудью на стол. Правая рука незаметно нырнула под скатерть, выхватила пистолет из расстегнутой кобуры и направила на Гоцмана.
— А главное, — продолжил Виталий, — как только Арсенин спросил про Второй Белорусский фронт, он тут же исчез… А? Где Арсенин?.. Во-от. И никто не может его найти. Правда красиво?
— Не очень, — процедил Гоцман.
— Дава!.. — Голос Кречетова неожиданно дрогнул. — Я не был на Втором Белорусском… Это правда.
Гоцман, щурясь, смотрел сквозь дым на улыбающегося майора. Поискал глазами пепельницу, не нашел ее. Нашарил в кармане свою закрывашку. Рука в кармане повернула ТТ стволом к Кречетову.
— Это чистая правда, — продолжал Кречетов, — и еще аргумент!.. А где же был тогда Виталий Егорович Кречетов?.. А Виталий Егорович Кречетов…
Майор умолк — к столику подплыла мрачная официантка с подносом. Зазвенели тарелки с салатами, гнутые алюминиевые вилки, графин с водкой. Кречетов, Гоцман и официантка непроизвольно повернулись на звук бьющейся посуды к соседнему столику — это темпераментная жена лысого мужичка в украинской рубахе ахнула о пол тарелку и решительно направилась к пианисту, заказывать музыку. Муж, тяжело вздохнув, извлек из бумажника червонец, кинул на скатерть и вернулся к салату.
Скрипач заиграл танго так, как он его понимал. Раздраженная дама, поигрывая бедрами, подошла к столику Кречетова и Гоцмана.
— Товарищи мужчины! Разделите со мной танец!..
— Позже, — процедил Гоцман, разливая по рюмкам водку,
— А я — с удовольствием!.. — Молниеносно втолкнув пистолет в кобуру, Кречетов галантно вскочил, шутовски расшаркался перед просиявшей дамой. И не успела она опомниться, как майор уже ловко вел ее в танце, лавируя между столиками… прямо по направлению к служебному выходу.
Гоцман привстал. У самого выхода майор ловко опрокинул партнершу на руку, поймал взгляд Давида, усмехнулся, повел даму назад. Когда они проходили мимо столика спокойно жующего мужа, жена словно ненароком ухватила край скатерти и потащила ее за собой. Тарелки, графины, чашки, вилки со звоном полетели на пол…
Гоцман усмехнулся, наблюдая за тем, как муж с обреченным вздохом бросает на пустой стол кошелек, а затем аккуратно, хотя и решительно высвобождает супругу из рук Кречетова и тянет к выходу…
Майор, не торопясь возвращавшийся к столику, с улыбкой наблюдал за последней схваткой супругов в дверях ресторана. Наконец мужу удалось одолеть благоверную и выпихнуть ее на улицу. Кречетов уселся на свое место, поднял наполненную рюмку и, не чокаясь с Гоцманом, выпил.
— А Кречетов Виталий Егорович, Дава, — внезапно заговорил он, — с июля сорок первого по апрель сорок четвертого года находился в Одессе… Он входил в ячейку управления подпольем, вместе с одним из секретарей обкома и некоторыми другими, менее известными персонами. И сидел эдак метрах в пятидесяти под землей в районе замечательного села Нерубайского, выходя на поверхность по великим праздникам раз в полгода… Сведения о руководителях подполья до сих пор относятся к особо секретным — это, я думаю, тебе объяснять не нужно… Поэтому не удивлюсь, если даже у секретаря обкома в личном деле записан какой-нибудь Среднеазиатский округ или Забайкальский фронт…
