Борис Акунин - Алмазная колесница. Том 1
Не агентка, это он понял сразу. Если сообщница, то невольная и ни во что не посвящённая. Правда, знает, где Акробата искать, но ни за что не скажет, потому что влюблена по уши. Не пыткам же её подвергать?
Здесь взгляд Эраста Петровича упал на телефонный аппарат, идея созрела в одно мгновение. Не может быть, чтобы у шпиона такой квалификации не было телефонного номера для экстренной связи.
Припугнув Лидину пострашнее, Фандорин сбежал по лестнице на улицу, взял извозчика и велел что есть мочи гнать на Центральную телефонную станцию.
* * *Лисицкий обустроился на новом месте с уютом. Коммутаторные барышни успели надарить ему вышитых салфеточек, на столе стояла вазочка с домашним печеньем, варенье, заварной чайничек. Кажется, бравый штабс-ротмистр пользовался здесь успехом.
Увидев Фандорина, он вскочил, сдёрнул наушник и с энтузиазмом воскликнул:
— Эраст Петрович, вы истинный гений! Второй день здесь сижу и не устаю это повторять! Ваше имя нужно высечь золотыми буквами на скрижалях полицейской истории! Вы не представляете, сколько любопытного и пикантного я узнал за эти два дня!
— Не п-представляю, — перебил его Фандорин. — В квартире три, дом Бомзе, Остоженка, какой номер?
— Секундочку. — Лисицкий затянул в справочник. — 37–82.
— Проверьте, куда звонили с 37–82 в минувшие четверть часа. Б-быстро!
Штабс-ротмистр пулей вылетел из комнаты и через три минуты вернулся.
— На номер 114-22. Это пансион «Сен-Санс», на Чистопрудном бульваре, я уже проверил. Разговор был короткий, всего полминуты.
— Значит, не застала… — пробормотал Фандорин. — Что за пансион? В мои времена такого не было. Учебный?
— В некотором роде, — хохотнул Лисицкий. — Там обучают науке страсти нежной. Заведение известное, принадлежит некоей графине Бовада. Характернейшая особа, проходила у нас по одному делу. И в Охранном её хорошо знают. Настоящее имя Анфиса Минкина. Биография — истинный роман Буссенара. Весь свет объездила. Личность тёмная, но её терпят, потому что время от времени оказывает соответствующим ведомствам услуги. Интимного, но не обязательно полового свойства, — снова засмеялся весёлый штабс-ротмистр. — Я велел подключиться к пансиону. Там зарегистрировано два номера, так я к обоим. Правильно сделал?
— М-молодцом. Сидите и слушайте. А я пока сделаю один звонок.
Фандорин протелефонировал к себе на квартиру и велел камердинеру отправляться на Чистопрудный бульвар — понаблюдать за одним домом.
Помолчав, Маса спросил:
— Господин, будет ли это вмешательством в ход войны?
— Нет, — успокоил его Эраст Петрович, немного покривив душой, но другого выхода у него сейчас не было — Мыльникова нет, а железнодорожные жандармы обеспечить грамотное наблюдение не сумеют. — Ты просто будешь смотреть на пансион «Сен-Санс» и сообщишь, если увидишь что-то интересное. Там неподалёку электротеатр «Орландо», в нем есть публичный телефон. Я буду на номере…
— 20–93, — подсказал Лисицкий, у которого к каждому уху было прижато по наушнику.
— Звонок, по левому! — воскликнул он минуту спустя. Эраст Петрович схватил отводную трубку, услышал вальяжный мужской голос:
— …Беатрисочка, душенька, горю весь, мочи нет. Сей же час к вам. Уж приготовьте мой кабинетик. И Зюлейку, непременно.
— Зюлейка с кавалером, — ответил на другом конце женский голос, очень мягкий и приятный. Мужчина заполошился:
— Как с кавалером? С кем? Если с Фон-Вайлем, я вам этого не прощу!
— Я вам мадам Фриду приготовлю, — заворковала женщина. — Помните такую, рослую, дивного сложения. Виртуозно хлещет плеточкой, не хуже Зюлейки. Вашему превосходительству понравится.
Штабс-ротмистр затрясся, давясь беззвучным смехом, Фандорин досадливо бросил трубку.
В течение последующего часа звонков было много, некоторые ещё более пикантного свойства, но все в левое ухо Лисицкого, то есть на номер 114-22, второй телефон молчал.
Он очнулся в половине двенадцатого, причём звонили из пансиона. Мужчина попросил дать 42–13.
— 42–13 — что это? — шёпотом спросил инженер, пока барышня соединяла.
Жандарм и сам уже шелестел страницами. Нашёл, подчеркнул строчку ногтем.
«Ресторан „Роза ветров“», прочёл Фандорин.
— Ресторан «Роза ветров», — сказали в трубке. — Слушаю-с?
— Милейший, подзовите-ка мне господина Мирошниченко, он сидит за столиком у окна, один, — попросил «Сен-Санс» мужским голосом.
— Сию минуту-с.
Долгое, на несколько минут, молчание. Потом на ресторанном конце спокойный баритон спросил:
— Это вы?
— Как условились. Готовы?
— Да. Будем в час ночи.
— Там много. Без малого тысяча ящиков, — предупредил пансион.
Фандорин стиснул трубку так, что побелели пальцы. Оружие! Транспорт с японским оружием, не иначе!
— Людей достаточно, — уверенно сказал ресторан.
— Как будете переправлять? По воде?
— Разумеется. Иначе на что бы мне понадобился склад на реке?
— Говорите, где склад.
В этот миг на столе перед Лисицким замигал лампочками аппарат.
— Это экстраординарный, — шепнул офицер, схватив рожок и крутанув рычаг. — Эраст Петрович, вас. Срочно. По-моему, ваш слуга.
— Слушайте! — кивнул Фандорин в сторону трубки и взял рожок. — Да?
— Господин, вы велели сообщить, если будет интересно, — сказал Маса по-японски. — Тут очень интересно, приезжайте.
Пояснять ничего не стал — видимо, в электротеатре было много публики.
Между тем разговор между «Розой ветров» и «Сен-Сансом» завершился.
— Ну что, назвал м-место? — нетерпеливо повернулся инженер к Лисицкому. Тот сокрушённо развёл руками:
— Очевидно, в те две секунды, когда вы отложили трубку, а я ещё не взял… Я слышал только, как этот, из ресторана, сказал: «Да-да, знаю». Какие будут приказания? Послать в «Розу ветров» и «Сен-Санс» наряды?
— Не нужно. В ресторане вы никого уже не застанете. А пансионом я займусь сам.
* * *Летя в экипаже вдоль ночных бульваров, Фандорин думал о страшной опасности, нависшей над древним городом — нет, над всем тысячелетним государством. Чёрные толпы, вооружённые японскими (или какими там) винтовками, стянут переулки удавкой баррикад. С окраин к центру поползёт бесформенное кровавое пятно. Начнётся затяжная, лютая резня, в которой победителей не будет, лишь мертвецы и проигравшие.
Главный враг всей жизни Эраста Петровича, бессмысленный и дикий Хаос пялился на инженера бельмастыми глазами тёмных окон, скалился гнилой пастью подворотен. Разумная, цивилизованная жизнь сжалась в ломкую проволочку фонарей, беззащитно мерцающих вдоль тротуара.
Маса поджидал возле решётки.
— Я не знаю, что происходит, — быстро заговорил он, ведя Фандорина вдоль пруда. — Смотрите сами. Плохой человек Мырников и с ним ещё пятеро прокрались в дом вон через то крыльцо. Это было… двенадцать минут назад. — Он с удовольствием взглянул на золотые часы, в своё время подаренные ему Эрастом Петровичем к 50-летию микадо. — Я тут же вам позвонил.
— Ах, как скверно! — с тоской воскликнул инженер. — Этот шакал разнюхал и опять всё испортил!
Камердинер философски заметил:
— Все равно теперь ничего не поделаешь. Давайте смотреть, что будет дальше.
И они стали смотреть.
Слева и справа от входа было по окну. Свет в них не горел.
— Странно, — прошептал Эраст Петрович. — Что они там делают во мраке? Ни выстрелов, ни криков…
И в ту же секунду крик раздался — негромкий, но полный такого звериного ужаса, что Фандорин и его слуга, не сговариваясь, выскочили из своего укрытия и побежали к дому.
На крыльцо выполз человек, проворно перебирая локтями и коленками.
— Банзай! Банзай! — вопил он без остановки.
— Пойдём! — оглянулся инженер на остановившегося Масу. — Что же ты?
Слуга стоял, скрестив руки на груди, немое воплощение обиды.
— Вы обманули меня, господин. Этот человек японец.
Уговаривать его было некогда. Да и совестно.
— Он не японец, — сказал Фандорин. — Но ты прав: тебе лучше уйти. Нейтралитет так нейтралитет.
Инженер вздохнул и двинулся дальше. Камердинер тоже вздохнул и побрёл прочь.
Из-за угла пансиона один за другим вылетели три тени — люди в одинаковых пальто и котелках.
— Евстратий Павлович! — галдели они, подхватив ползущего и ставя его на ноги. — Что с вами?
Тот выл, рвался из рук.
— Я Фандорин, — сказал Эраст Петрович, приблизившись.
Филёры переглянулись, но ничего не сказали — очевидно, в дальнейших представлениях нужды не было.
— Мозга с мозги съехала, — вздохнул один, постарше остальных. — Евстратий Павлович давно не в себе, наши примечали. А тут совсем с резьбы сошёл…
