Джулио Леони - Искушение Данте
Наконец он подошел со своим кортежем к еще не достроенному фасаду церкви. Здесь заканчивалась власть Магистрата Флоренции и начиналась территория Церкви. Приказав стражникам выстроиться у входа, Данте в одиночестве направился налево к монастырскому корпусу.
Большой квадратный двор, окруженный со всех сторон галереями, был открыт для горожан по случаю приемного дня. Во дворе было множество бог весь чего ожидавших мужчин и женщин. Поэт протолкался между ними к лестнице, стараясь не измять свои одежды и проклиная законы, не позволяющие разогнать этот сброд.
Данте перепрыгнул первую ступеньку, на которой бродячие торговцы разложили на тряпках свой товар, чуть не упал, но упорно стал подниматься вверх, стараясь ни с кем не столкнуться. Несколько раз ему приходилось пятиться, чтобы не упасть. Он воспользовался группой широкоплечих и решительных купцов из Ломбардии, которые прокладывали себе путь с яростью копейщиков, атакующих врага. Прячась за спины этих свирепых торговцев, Данте наконец поднялся на вершину лестницы. Там стояла вооруженная стража, опрашивала просителей и решала, впустить их или прогнать прочь. Командовал стражей внушительного вида арбалетчик в доспехах, напоминавших церковный колокол. Здесь все решал этот чурбан. Он восседал на бочке и произносил приговор невнятным хрюканьем, вялым жестом руки, а порой — простым движением бровью.
Данте зажала толпа, и ему хватило времени как следует рассмотреть арбалетчика. С теми, кто подходил к нему слева, он неизменно обходился мягче, чем остальными. Казалось, в его извращенном мозгу левая сторона связана с чем-то хорошим, а правая — с чем-то ужасно плохим. Как бы то ни было, Данте с трудом пробрался влево и наконец оказался перед бочкой.
— Я — Данте Алигьери, приор города, и требую немедленной аудиенции у нунция папы Бонифация, — произнес он самым торжественным тоном, выпрямился во весь рост. Арбалетчик не стал утруждать себя тем, чтобы подняться с бочки. Судя по всему, его имя и должность не произвели особого впечатления на стражника, который ограничился тем, что окинул поэта с ног до головы ленивым взглядом и пробормотал:
— Подождите…
И тут же добавил:
— Вы с вашей Флоренцией…
В этих словах прозвучало такое презрение, что в истинном отношении приспешников Бонифация к Флоренции не приходилось сомневаться.
Арбалетчик говорил с иностранным акцентом. Наверное, это был один из французских наемников кардинала.
Данте слегка согнул одно колено и оказался нос к носу с толстомордым воякой.
— Немедленно доложите обо мне кардиналу! Своей невежественной нерадивостью вы задерживаете решение вопроса, без которого не может восторжествовать справедливость и могут пострадать отношения между Флоренцией и престолом Святого Петра. Если это произойдет, вас и ваших головорезов повесят!..
— Да пошли вы к черту! — перебил Данте так и не поднявшийся на ноги арбалетчик и зевнул.
— Ах ты собака! — заорал Данте. — Немедленно доложи обо мне, или тебя тотчас же бросят в темницу!
Арбалетчик посмотрел на поэта как на сумасшедшего. Потом он, кажется, наконец заметил его пышные одеяния и стал тупо разглядывать его регалии. В этот момент к нему подскочил один из его подчиненных и стал что-то шептать ему на ухо. Может, стражник узнал Данте или заметил его эскорт, выстроившийся у входа. Старший арбалетчик о чем-то задумался, но пока явно не намеревался сдаваться. Потом он пожал плечами с таким видом, словно ему внезапно стало жалко просителя.
— Раз уж вы выдаете себя за важную персону, идите. Кардинал сумеет поставить вас на место. Входите. И ведите себя прилично.
Ослепленный яростью Данте не заметил, как вошел в дверь. Надо же! Какой-то французский мародер-наемник наконец-то разрешил ему войти в одно из зданий города, которым он управляет!
В этот момент любой попавшийся на глаза поэту человек немедленно обратился бы в камень. Во взгляде поэта сейчас было больше яда, чем у Медузы Горгоны. Кто-то из курии проводил Данте по короткому коридору до открытой лоджии в конце здания, где спиной к поэту стоял человек, разглядывавший распростершийся перед ним город. Как хозяин, изучающий свои владения.
Монах объявил о появлении Данте и бесшумно исчез. Высокий и грузный человек, стоявший в конце лоджии, обернулся. Его широкий крючковатый нос почти касался верхней губы. В глазах его угадывались многолетняя история интриг и беспринципная продажность.
— Вот мы и встретились, мессир Данте. Я давно уже хотел с вами познакомиться. Но из этого не вытекает, что духовно мы еще не знакомы. Я знаю вас по вашей любовной поэзии, — заявил кардинал.
— Мое искусство попало в поле зрения Церкви? — удивился Данте.
— Да. Но ваши идеи и особенно ваши поступки не всегда вызывают у нас удовольствие. Нам бы хотелось, чтобы вы, как добрый христианин, обнаруживали больше сочувствия к нашим пожеланиям, каковые суть пожелания папы Бонифация и, следовательно, самого Господа Бога.
Поэт засверкал глазами, сжал кулаки и ответил лишь через несколько мгновений.
— Любопытный вывод, — сказал он миролюбивым тоном. — Но я различаю разницу между вечной и безграничной природой Бога, величием Церкви и кратким земным веком Бонифация. В остальном же, я и до того, как облачился в мантию приора, не боялся выражать свое несогласие с некоторыми намерениями папы.
Акваспарта поморщился.
— Вижу, вы никак не уйметесь, хотя важный пост, который вы теперь занимаете, должен был бы сделать вас более сговорчивым. Отчего вы так самонадеянны? Неужели вы думаете, что ваша принадлежность к партии «белых» защищает вас от капризов переменчивой фортуны? Сейчас вам покровительствует семейство Черки, а много лет назад вы ускользнули от правосудия благодаря помощи семейства Кавальканти. А ведь Святая Инквизиция изучает вопрос, не запретить ли вашу книжонку «Цветок», в которой вы позволяете себе непристойные намеки в адрес священнослужителей.
Данте и бровью не повел. Он давно уже ждал, что рано или поздно кто-нибудь догадается, что автор этих сонетов именно он, хотя они и были изданы без имени автора. При этом он не отрекся бы ни от одного своего слова перед лицом этих лицемеров.
— Кажется, я не кажусь своим согражданам таким чудовищем, раз они доверили мне свою участь, — сказал поэт.
— Возможно, ваши сограждане знают гораздо меньше нас. А вот мы недоумеваем, почему человеку, не способному как следует распорядиться собственным добром, доверили чужое. Теперь до нас дошли слухи о том, что вы занялись каким-то преступлением. Злодеяния следуют за вами, мессир Алигьери, как ваша тень.
— Или как смерть следует за теми, кто неугоден Бонифацию.
Кардинал побагровел и вскочил на ноги.
— Как вы смеете?! Наглец! Вы раскаетесь в том, что приравняли Его Святейшество к убийце. Вы, кажется, забываете, что еще не закованы в кандалы лишь благодаря бесконечному снисхождению Церкви!
Кардинал сунул прямо под нос Данте свой перстень для поцелуя. Данте тоже вскочил с намерением схватить кардинала за горло. Тот инстинктивно втянул голову в плечи, как испуганная черепаха. Поэт вцепился в складки жира на шее Акваспарты, а тот с остекленевшими от ужаса глазами пытался набрать хоть немного воздуха в грудь, чтобы позвать на помощь.
Правой рукой Данте нащупывал на столе у себя за спиной подсвечник, чтобы размозжить им голову кардинала, а Акваспарта обхватил его руками за пояс и стал тащить к дверям. Рукоятка спрятанного под одеждой кинжала уперлась поэту в ребра. Данте выхватил его и поднес к горлу кардинала.
— Вы не посмеете! В доме посланника наместника Бога на Земле! Вы не оскверните кровью этот порог! — прохрипел, задыхаясь, кардинал, чувствуя, как острие кинжала уперлось ему в кадык. — Вы… Вы не выйдете отсюда живым…
— Сейчас я вас прикончу! — прошипел Данте, пытаясь вцепиться зубами в ухо кардиналу.
Тем временем он лихорадочно прикидывал, как лучше поступить дальше. Ценой своей жизни избавить Флоренцию от одного из ее злейших врагов? Он мог убить этого негодяя, раздавить голову змее, свившей гнездо в его родном городе. Без доверенного лица во Флоренции Бонифацию придется пересмотреть свои планы!
Однако Данте тут же подумал о том, что Акваспарта всего лишь один из людей Бонифация. Что же — жертвовать жизнью ради того, чтобы отсечь одну из голов гидры, вместо которой тут же вырастут десять?
Поэт медленно опустил кинжал и сделал шаг назад. Кардинал тут же стал судорожно ловить воздух ртом, схватившись за шею, на которой отпечатались пальцы Данте. Бледный как простыня кардинал рухнул в кресло. После мимолетного колебания Данте сел перед ним.
— Покайтесь!.. Смирите свою лютую ярость перед нашим смиренным величием, и вы вновь станете нашим возлюбленным сыном! — пробормотал кардинал.
