Филипп Ванденберг - Сикстинский заговор
Понедельник после первого воскресенья Великого поста
В Ватикане был только один человек, знавший больше, чем остальные. Он относился к тому роду людей, на которых осведомленность накладывает обет молчания. Он знал больше, чем любой христианин, занимающий самую высокую должность, потому что половину своей жизни провел вблизи источника знаний. Но он знал цену безмолвию. Он умел молчать о вещах, которые другой бы сделал смыслом жизни, как из благочестивых, так и из низких побуждений. Этим человеком был отец Августин. Его считали человеком со странностями – человеком, которому совсем не к лицу черная сутана. Короткие седые волосы и морщинистое лицо делали его похожим на клеща. Казалось, что если однажды он вцепится в задачу, то уже не отпустит ее, пока не решит. Неудивительно, что этот неприметный и трудолюбивый человек бросался выполнять работу с энергией быка. Не раз Scrittori по утрам находили его спящим на паре папок, подложенных под голову вместо подушки, потому что возвращаться в монастырь на рассвете, когда он завершил работу, казалось отцу Августину слишком сложным и вовсе бессмысленным. При этом Августин Фельдман никогда не считал свой труд работой – это было для него исполнением долга перед Господом. Ораторианца выручала феноменальная память, объем которой невероятно увеличился за тридцать лет службы и позволял ему легко находить любые папки, когда-либо направленные в архив. В отличие от стареющих дирижеров, которым отказывает слух, Августин и в старости сохранил отличное зрение, поэтому очки ему были без надобности. Теперь, после трагической кончины преемника, его срочно призывали снова на службу. Это было понято им как официальное принесение извинений, и уже на следующий день Августин, не заставляя себя долго ждать, выполнил пожелание кардинала-государственного секретаря. Но сейчас вернувшийся на свой пост Августин очень отличался от прежнего. Он не забыл своей преждевременной отставки и понимал, что как только он выполнит задание, то снова окажется не у дел. Наверняка его отошлют в монастырь, как это уже случилось однажды. Бесстрастно и беспощадно Касконе выслушал его мольбы о том, что он не может жить без своих папок. Августин в этот момент опасался, не стоит ли за государственным секретарем сам дьявол. По крайней мере, в речах кардинала не было ни на йоту христианской добродетели.
Конечно, отец Августин догадывался и даже знал наверное, по какой причине Касконе выгнал его из архива. Тот, кто тридцать лет пьет из источника познания, в курсе всех дел. На полках архива хранилось множество вещей, которые вроде бы и существовали, но которых в то же время словно и не было. То есть они, конечно же, существовали, однако никто не обращал на них внимания. Табу было наложено на срок жизни людей, которых они касались. И только один христианин знал почти обо всех тайнах архивных папок – отец Августин. Касконе, имевший представление лишь о малой толике документов, боялся, что разгадывание ребуса приведет к секретным документам, о которых не хотят слышать в курии.
Месть не красит человека, но разве не сказал Господь Моисею: «Мне отмщение, Я воздам»?[112]
Кардинал Йозеф Еллинек тотчас же пригласил ораторианца на священное собрание, где кардинал восседал за массивным письменным столом. Августин не очень любил Еллинека, но, по крайней мере, не испытывал к нему такой ненависти, как к Касконе.
– Я попросил вас прийти, брат во Христе, – обстоятельно начал кардинал, – потому что хочу выразить свою радость по поводу вашего возвращения, о котором мы уже и не мечтали. Несомненно, вы самый знающий человек, когда-либо служивший в архиве, и сможете помочь нам в решении проблемы более, чем кто-либо. Честно говоря, мы ничуть не приблизились к разгадке со времени вашей отставки.
Августину понравилась искренность кардинала. Он хотел было спросить, почему же его в такой спешке отозвали, почему отняли у него работу, без которой, как известно, такой человек, как он, не может жить? Но промолчал. – Вы умнейший человек, – снова заговорил кардинал, – нам нужно поговорить с глазу на глаз. Как вы думаете, в чем может скрываться разгадка, отец? Я хочу сказать, у вас есть предположения?
Августин ответил:
– Свои предположения я уже обнародовал на консилиуме. У меня нет конкретных подозрений. Видимо, правда находится в секретных комнатах, но туда у меня нет доступа. – В голосе ораторианца прозвучала обида: – С другой стороны…
– С другой стороны?
– Настоящие тайны – не в секретном архиве, они доступны всем. Однако никто не знает, где их искать, и в этом, по-моему, кроется причина волнения и смущения, которые царят в Ватикане с того момента, как нашли надписи в Сикстинской капелле. Буду с вами искренен: в курии есть несколько различных группировок и объединений. Не сообщу вам ничего нового, господин кардинал, но думаю, что теперь одни боятся откровений других.
Еллинек, ничего не говоря, вынул пергамент из ящика стола и протянул Августину:
– Однажды вечером я нашел это на полу архива. Должно быть, кто-то обронил. Вы можете предположить, кому такое могло понадобиться?
– Мне знаком этот документ, – ответил Августин, прочтя бумагу.
– Он может быть как-то связан с самоубийством отца Пио?
– Не могу себе представить как. Но об одной детали в связи с этим документом я упомяну. Этот пергамент вносится к тем документам, которые постоянно перемещаются.
– Как это понять, брат во Христе?
– Очень просто. Существует ряд документов, которые я определил в настоящие Fondu и некоторые из этих Fondi исчезли, появившись совсем в другом месте. Все Scrittori божатся, что никак с этим не связаны. В любом случае, этот документ относится к тем, которые странным образом перемещаются по архиву. Вы знаете, какой хаос царит в архиве со всеми его системами и шифрами. Гарампи в свое время отнес этот пергамент к периоду правления папы Николая III; но этот человек был папой всего несколько месяцев и не оставил ни одного документа, кроме этого. Поэтому я перевел его в специальный Fondo, для которого он больше подходит и в котором он не затерялся бы. Я выделил в отдельную рубрику документы, созданные папами или о папах, которые умерли внезапно или правили несколько месяцев, недель или дней. Со времен избрания Целестина IV на первом конклаве в 1241 году было больше двенадцати умерших подобной смертью.
– Странный отдел архива, брат во Христе.
– Может, вам это и кажется странным, Ваше Высокопреосвященство, но после внезапной смерти Джанпаоло это стало для меня необходимостью. Все, кто был папой кратковременно, могли умереть насильственной смертью.
– Но доказательства этому имеются лишь в некоторых случаях, отец Августин.
– Именно поэтому я собрал воедино множество доку! ментов. Целестин умер через шестнадцать дней после избрания, Джанпаоло – через тридцать три дня. Я не очень верю в Божественное провидение в данных случаях.
– Доказательства, отец, доказательства!
– Я не криминалист, Ваше Высокопреосвященство, я только собираю документы.
Кардинал Еллинек сделал невольное движение рукой. Августин не отходил от темы:
– До сих пор не выяснено, куда пропали документы, которые монсеньор Штиклер принес Его Святейшеству вечером перед его загадочной смертью. И до сих пор неясно, куда пропали тапочки и очки Его Святейшества.
Еллинек взглянул на ораторианца. По его спине пробежал холодок, будто кто-то сдавил руками его шею. Кардинал сделал глубокий вдох:
– То есть пропали не только документы?…
– Нет, также тапочки и очки. Не знаю, правда, что бы это значило.
– Что бы это значило… – механически повторил кардинал.
– Думаю, ничего нового я вам не рассказал, Ваше Высокопреосвященство? – осторожно поинтересовался ораторианец. – Это ведь всем известно.
– Да, – ответил Еллинек, – об этом известно.
Он почувствовал себя совершенно несчастным. Сердце у него сжалось. Глубоко вздохнул, но облегчения не наступило. Словно невидимые тиски сдавили легкие. Разве уже одно то, что ему, Еллинеку, послали тапочки и очки, означало, что Иоанн Павел действительно был убит? Но если так, кто же его убил и какой смысл было запугивать кардинала Еллинека смертью?
– Я тогда еще не был членом курии, – сказал Еллинек, будто пытаясь оправдаться. – Но какой смысл могло иметь исчезновение тапочек и очков Его Святейшества?
Кардинал потерял уверенность. Может, Августин знает олльше, чем сказал? Может, он просто хотел его проверить? Какой камень за пазухой у этого всезнайки?
Августин ответил:
– Исчезновение папок с финансовыми документами можно объяснить, Ваше Высокопреосвященство. Папе их принес монсеньор Штиклер, а следовательно, он знал об их содержании. Не очень приятном для курии, господин кардинал. Иоанн Павел I был честен, а многие теперь говорят, что и наивен. Он был благочестивым, почти святым. Стремился только к благочестию и святости. Для него существовало лишь две противоположности – добро и зло, а между ними – ничего. Он был настолько наивным, что игнорировал то, что лежит между добром и злом. А именно это и составляет нашу жизнь. Он забывал, что самые ужасные события истории были вызваны не злом – они возникали из-за благих побуждений. Папа планировал осуществить грандиозную реформу курии. Если бы Джанпаоло реализовал свои планы, многие ее члены не были бы сейчас на своих постах. Ваш друг Вильям Штиклер может назвать конкретные имена, Ваше Высокопреосвященство. Но загадкой остается исчезновение тапочек и очков. По крайней мере, разумного объяснения этому нет.
