Лора Роулэнд - Синдзю
Сано шагал среди них, облаченный в церемониальный наряд — белое шелковое нижнее кимоно, черное шелковое верхнее с вышитыми золотом семейными гербами в виде четырех переплетенных летящих журавлей на спине, груди и полах, свободные черные штаны и черное хаори с накладными плечами. Мечи в знак уважения к усопшей были обернуты в черную ткань. Сано рассчитывал, что костюм поможет ему затеряться в толпе и госпожа Ниу его не заметит.
После ее предупреждения и выговора судьи Огю мысль о новой встрече с семьей Ниу наполняла Сано трепетом. Однако, узнав о связи Нориёси с этой семьей, он чувствовал, что должен еще раз встретиться с сестрой Юкико, Мидори. Возможно, доказательство, о котором она говорила, поможет выяснить личности жертв шантажа и убийцы. Как бывший учитель он знал, что дети часто выдумывают разные истории. Осторожность подсказывала, что необходимо воспринимать все, что Мидори говорит, с долей разумного скепсиса. И тем не менее вероятность того, что у нее в руках ключ к раскрытию убийств, была велика.
Существовали и другие причины, почему Сано хотел улучить момент и побеседовать с ней. Во-первых, Глициния: он должен доказать, что не отказывает Нориёси в правосудии по сословным предрассудкам. Во-вторых, судья: он должен проверить, используют ли Ниу, причастные к убийствам, Огю втемную. Как бы Сано ни относился к Огю, он принадлежал к длинной череде людей, готовых отдать жизнь за своих начальников. Он не мог позволить вовлечь Огю в сомнительные предприятия. Здесь его личные желания совпали с профессиональными обязанностями.
Молодой господин Ниу возглавлял похоронную процессию. Судья Огю находился ближе к передним рядам. Госпожа Ниу шла впереди женщин. Но как найти Мидори среди совершенно одинаковых белых кимоно и шапочек? А найдя, как поговорить с ней наедине?
Процессия миновала ворота, спустилась по каменной лестнице и остановилась на берегу реки. В центре просторной, обсаженной деревьями площади под соломенной крышей, которую поддерживали столбы, располагалась яма, заваленная дровами. Рядом были расставлены столы с закусками и напитками. От жаровен, смешиваясь с запахом благовоний и свежим речным ветерком, поднимался ароматный дым. Участники процессии окружили яму. Сано, воспользовавшись всеобщей перестановкой, протиснулся поближе к женщинам из семьи Ниу.
Носильщики опустили клетку с птицами на землю и открыли. С громким шелестом крыльев и щебетанием птицы взмыли в небо. Их полет символизировал освобождение души от земной оболочки и уход в мир духов. Сано увидел девушку, похожую на Мидори. Когда он пытался поймать ее взгляд, толпа снова передвинулась, и он обнаружил, что стоит на расстоянии вытянутой руки от судьи Огю. Сано поспешно подался назад.
Настоятель начал службу под аккомпанемент колокольчиков и барабанов. Сано, приподнявшись на цыпочки, нашел глазами девушку, которую принял за Мидори. Это была не она. Разочарованный, он опустился на пятки и набрался терпения.
Наконец, более чем через час, носильщики поставили гроб Юкико на уложенные в яме дрова. Господин Ниу поднес факел к поленнице.
Дрова вспыхнули со звуком, похожим на возглас ужаса. Огонь с треском и ревом моментально объял гроб. Повалил черный дым. Через считанные секунды обнажилось сидящее тело Юкико — маленькое, худенькое, спина прямая, голова обрита. Тело невыносимо долго покрывалось пузырями и чернело. Когда кожа на черепе начала обгорать, лицо превратилось в гротескную маску. Шипели выделения из тела, пахло горелым мясом… Ветер относил пепел в сторону реки.
Сано наблюдал за происходящим, испытывая, как всегда на похоронах, печаль по поводу преждевременно оборвавшейся жизни, инстинктивное отвращение к горящему телу и облегчение из-за того, что очистительный огонь делает свое дело. Поскольку Сано не знал Ниу Юкико, он не ощущал горя. Вместо него у Сано возникло острое чувство долга перед духом умершей девушки. Все: и любовь, и ненависть, и счастье, и горе, и боль, и удовольствие — имеет свой конец. Но истина и справедливость, верил Сано, продолжают жить и после смерти.
«Я найду твоего убийцу», — мысленно пообещал он Юкико.
В ожидании, когда огонь поглотит тело, Сано изучал лица присутствующих. Возможно, на одном из них отразится стыд, или радость, или другая эмоция, не соответствующая моменту. Изобличающая убийцу. Увы. В соответствии с погребальной традицией лица были бесстрастны. Госпожа Ниу сохраняла обычное спокойствие, которое сидело на ней как часть наряда. На лице господина Ниу вроде мелькнуло нетерпение, впрочем, оно могло быть плодом воображения Сано или игрой отсвета пламени.
С неожиданно громким треском рухнула крыша над погребальным костром, подняв тучу искр и дыма. Присутствующие подались назад. Сано еле выбрался из тесной толпы. Он обогнул народ и оказался прямо за семейной группой. От женщин Ниу его отделяло пять или шесть рядов. Мидори видно не было. Однако рядом стоял кто-то знакомый.
Хлопчатобумажное кимоно служанки. Заурядное лицо, плоский нос, маленький рот. Если бы не покрасневшие от слез глаза, Сано никогда не узнал бы о-Хису, служанку из имения Ниу.
— О-Хиса, — шепнул он, дернув женщину за рукав. — Где барышня Мидори?
Служанка скользнула по нему пустым взглядом.
Впереди в неприятной близости маячила спина госпожи Ниу.
— Мы встречались два дня назад в доме, — поспешно объяснил он. — Я ёрики Сано… помнишь меня? Я должен переговорить с барышней Мидори. Это очень важно. Где она? Покажи.
Теперь о-Хиса его узнала. Глаза и губы округлились от страха.
— Нет… мне очень жаль… я…
Невнятно бормоча, она сделала движение, словно намеревалась убежать в сторону ворот. Сано загородил дорогу.
— Пожалуйста… — начал он.
О-Хиса нырнула в толпу. Народ заволновался, послышались удивленные и раздраженные голоса.
Сано в смятении наблюдал за переполохом, произведенным о-Хисой: женщины отряхивали пыльные следы на подолах, старик поднимался с земли. Сано собрался спрятаться среди мужчин от греха подальше, и тут на его плечо легла тяжелая длань судьбы в виде руки Эии-тяна. Глуповатое лицо слуги госпожи Ниу было совершенно неподвижным, зато маленькие глазки угрожающе блестели.
— Что все это значит? — раздался надменный женский голос.
Госпожа Ниу собственной персоной приближалась к Сано, величественная и взбешенная. Ее сопровождали три вассала мужа, суровые и решительные. Толпа расступилась. Пение монаха оборвалось. Колокольчики и барабаны смолкли. Лишь огонь продолжал потрескивать как ни в чем не бывало.
Сано оцепенел от страха: что с ним сейчас сделают? Он огляделся по сторонам. Все головы были повернуты к нему, в том числе голова судьи Огю. Сано взмолился, чтобы госпожа Ниу проглотила его имя.
Так она и поступила. Или забыла, как его зовут, или не пожелала известить друзей, что похороны ее дочери сорвал полицейский офицер.
— Я вас однажды предупредила и не стану предупреждать снова. — Сказано было очень тихо. В прекрасных глазах злость и страх. — Эии-тян, выпроводите этого человека.
Резкая боль пронзила руку Сано до самого плеча. Только врожденная осторожность помогла ему не закричать — просто застонать. Только опасение, что судья Огю узнает его (если еще не узнал) заставило прижать подбородок к груди, а не вырваться из тисков. С заломленной под лопатки рукой, почти теряя сознание от боли, Сано поплелся прочь от взволнованной толпы, подгоняемый Эии-тяном. Словно сквозь туман до него долетали слова госпожи Ниу, приносящей извинения собравшимся, и пение монахов, возобновивших службу. Стыд усиливал физическое страдание: Сано, кажется, ощущал, как сотни зевак наслаждаются его унижением.
Добредя до лестницы, то есть отойдя достаточно далеко от траурного места, Сано остановился и изо всей силы ударил пяткой по подъему ступни Эии-тяна, врезал локтем свободной руки в живот. Бугай не пошелохнулся. Сано предполагал, что Эии-тян сделан из плоти и крови. Отнюдь. Тот казался вырубленным из камня: твердого, немого и бесстрастного. Живой истукан чуть ли не на руках начал поднимать Сано по лестнице.
— Погодите, Эии-тян.
Сквозь мрак окутавшей боли Сано увидел молодого господина Ниу, который стоял на верхней ступени — маленький, но гордый.
— Вы не хотите нас оставить в покое. Да, ёрики Сано? — Господин Ниу прислонился к столбу ворот. — Думаю, теперь вы понимаете, что чрезмерное любопытство способно обернуться очень крупными неприятностями. Да? Нет?
Сано, сдерживая очередной крик боли, промолчал. Словно вспомнив нечто пустячное, господин Ниу добавил:
— О, Эии-тян, отпустите его.
Бугай повиновался. Сано, поморщившись, потер плечо и руку. Кажется, ничего не сломано. Злость забурлила в его жилах. Не к Эии-тяну — орудию пытки. К молодому Ниу.
Тот мог раньше остановить слугу, но решил дать Сано помучиться. Садистский огонек в глазах Ниу подтверждал это. Сано захотелось отплатить за оскорбление, швырнуть в ненавистное лицо обвинение и угрозу: «Кто-то из ваших убил Нориёси и Юкико, и я докажу это!» Но он сдержался, вспомнив слова Токугавы Иэясу: «Смотри на гнев как на своего врага».
