Александр Бушков - Аргонавт
– Потому что вы вряд ли в этом разбираетесь, сэр. Я, впрочем, тоже не сообразил бы, если бы мне не растолковали. «Титаник» выжимает предельную скорость – хотя в этих местах как раз рекомендуется сбросить ход, потому что у берегов Ньюфаундленда попадаются айсберги… Мы успеваем, вполне, так заверяет капитан… Но у механика, должно быть, нервы не выдержали… Это бывает…
– Черт знает что, вот сюрпризы… – сказал Бестужев, испытывая чересчур сложные ощущения, чтобы разобраться в них с ходу. – Вы что же, этим хотели прижать Исмея? Но каким образом? Боюсь, в случае чего доступ к радиотелеграфу закроют не только вам, но и мне, если я вздумаю воспользоваться вашими сведениями…
– Ну, я же и говорю: здесь все бесполезно…
– Черт знает что… – повторил Бестужев. – В каюте первого класса этак запросто, словно коробка с сигарами, лежит бомба, в трюме горит уголь… Приятное путешествие на самом лучшем в мире и самом непотопляемом корабле.
– Я уверен, мы успеем добраться до Нью-Йорка, сэр. Ну, а в крайнем случае, шлюпок на всех хватит, мы как-никак не посреди океана, движение судов достаточно оживленное.
Бестужев встряхнул головой. Он все-таки никак не мог смириться с неприятными новостями. Исполинский красавец корабль и в самом деле представлялся неуязвимым плавучим городом, с которым ничего не может случиться.
– В общем, ничего невозможно сделать, – уныло заключил инспектор. – Я о Кавальканти. Он преспокойно доплывет со своим саквояжем до Нью-Йорка, а уж в гавани… Не верю я, что он везет бомбу в Америку кому-то в подарок – никак нельзя сказать, что там этого добра нехватка, в Америке куча анархистов, которые и сами давно научились мастерить какие угодно бомбы… И ничего нельзя сделать…
– Так-таки и ничего? – спросил Бестужев, улыбаясь несколько хищно. – Вы уже опустили руки, инспектор? Зря…
– Вы так уверены, что вам удастся убедить капитана или мистера Исмея?
– Я и не собираюсь к ним обращаться, – сказал Бестужев. – К чему, собственно? Если можно действовать на свой страх и риск?
– Вы о чем?
Бестужев сказал медленно:
– Когда я допросил каналью стюарда, выжал из него все, что он знал, мне пришло в голову… Короче говоря, я на всякий случай забрал у него служебный ключ. Универсальный ключ, который подходит ко всем замкам кают первого класса. Он заявит начальству, что ухитрился где-то его потерять, получит нешуточный выговор… и новый ключ из корабельных запасов. И, я уверен, будет молчать. Допускаю, что он с перепугу признается Кавальканти, что я его расшифровал… но вот корабельному начальству, ручаюсь, ни словечка не пискнет. Я к нему применил, быть может, не вполне юридически законные, но действенные средства убеждения. Короче говоря, у меня в кармане лежит ключ, которым вмиг можно отпереть каюту синьора Кавальканти. Благо означенный синьор только что удалился с теми двумя господами и, по вашим сведениям, надолго засядет за карточную партию…
Инспектор, зажав в кулаке погасшую трубку, уставился на него с отвисшей челюстью:
– Но это же… Это же… Мы на британской территории…
– Но я-то не британский подданный, – с обаятельной улыбкой сказал Бестужев. – И не обязан знать тонкости британских законов. Боже упаси, инспектор, я вовсе не приглашаю вас мне сопутствовать, я и один прекрасно справлюсь…
– Разрази меня гром, но это…
– Вы всегда соблюдаете закон, инспектор, не отступая от него ни на крошечный шажок, ни на йоту? – все так же обаятельно улыбаясь, продолжал Бестужев. – Мы же с вами полицейские и оба прекрасно знаем, как зыбки и непостоянны иные границы! Не так ли?
– Ну, вообще-то… Всякое бывает… Тем более бомба… И речь идет о чертовом иностранце…
– Вот видите, вы начинаете проникаться моей правотой, – сказал Бестужев. – От вас, собственно, требуется одно: не препятствовать мне. В конце концов, вы ничего не обязаны знать. В ваши служебные обязанности не входит наблюдение за каютами первого класса, наоборот, вам категорически запретили там действовать, так что совесть у вас чиста, а позиция ваша неуязвима. Вы ничегошеньки не знали. Откуда вам было знать? Все громы и молнии в случае чего обрушатся на меня… но, собственно, с чего бы им взяться? Кто узнает? Разумеется, если вы посчитаете, что обязаны мне воспрепятствовать…
У инспектора было свирепое лицо человека, принявшего важное для себя решение.
– Лопни мои глаза, я не намерен вам препятствовать, господин майор… И в самом деле, с какой стати? Откуда мне об этом знать? Меня форменным образом выставили из первого класса, запретив интересоваться его обитателями, так какого черта? – Его грубоватая физиономия озарилась улыбкой, определенно носившей следы некоей мстительности. – Мысли я, что ли, угадываю?
– Вот и прекрасно, – сказал Бестужев, вставая. – Вряд ли в каюте есть тайники, с какой стати? Думаю, я быстро управлюсь. А вы ждите меня…
– Нет уж, сэр, – инспектор решительно поднялся вслед за ним. – Выставили меня или не выставили, а в коридоре я все равно побуду. Неподалеку. Мало ли как может обернуться дело, что ж вам одному-то вляпываться… Мы оба полицейские, в конце-то концов…
…Как и следовало ожидать, коридор был пуст. Инспектор присел на один из многочисленных мягких диванчиков, чуточку нервно озираясь.
– Ведите себя естественнее, – негромко сказал Бестужев. – Если он все же появится… Ладно, там будет видно.
Он быстрым, привычным движением достал и проверил браунинг – мало ли какие сюрпризы могли ожидать его в каюте в отсутствие хозяина, учитывая крайне специфический род занятий этого самого хозяина. Не колеблясь, повернул ключ в замке, открыл дверь и проскользнул внутрь. Прижавшись к стене, обратился в слух. Тишина. По размерам и меблировке каюта мало чем отличалась от его собственной, и Бестужев уверенно направился к гардеробу, распахнул дверцы.
Кожаные чемоданы с наклейками каких-то отелей… Аккуратненько в сторону… Еще чемодан… Изящный несессер с серебряной отделкой… Ага!
Он решительно подхватил за ручку коричневый саквояж, едва не уронил его – саквояж оказался неожиданно тяжелым, фунтов в десять, а то и поболее – успел вовремя напрячь мускулы, удержать на весу, но по спине все равно прошел ледяной озноб.
Аккуратно поставил его у гардероба, попробовал никелированные замочки. Оба оказались запертыми, но впадать от этого в уныние не следовало – самые обычные замки самого обычного саквояжа, не банковский сейф, в конце-то концов…
Перочинный нож со множеством предметов, купленный еще в Вене, как всегда лежал у Бестужева в кармане – чрезвычайно полезная вещь за неимением лучшего. Вполуха прислушиваясь к происходящему в коридоре (где, собственно, ничего не происходило, стояла полная тишина, лишь единожды нарушенная звонким и веселым женским голосом), он, чуточку подумав, открыл затейливый крючок размером с мизинец (по объяснениям предупредительного приказчика, служивший для извлечения застрявших в лошадиной подкове камешков), сунул его в замочную скважину, пошевелил, примериваясь, нажал, повернул…
Что-то жалобно хрустнуло внутри, никелированный язычок замка отскочил. И ничего не произошло с саквояжем – ну конечно, с какой стати? Ободренный успехом, Бестужев уже гораздо быстрее совершил насилие над вторым замочком, набрал в грудь побольше воздуха, выдохнул и открыл саквояж.
Там, внутри, не оказалось ничего, кроме продолговатого деревянного ящичка с ручкой для переноски на крышке – бронзовой, новехонькой, крайне удобной. Взявшись за нее, Бестужев извлек добычу, поставил ее на стол, присмотрелся.
Да, никаких сомнений, это она и есть… Ящичек был сработан едва ли не как произведение искусства – безукоризненно оструганные дощечки точно подогнаны друг к другу, уголки в медной оковке, тщательно прибитой крохотными гвоздиками с рифлеными шляпками. На обращенной к Бестужеву боковой стороне, красовались две несомненных замочных скважины, опять-таки с бронзовыми накладками и круглая бронзовая, чуть выпуклая крышка.
Заметив сбоку узкий язычок, Бестужев подцепил его ногтем, и крышка легко отошла, открыв белый циферблат с черными римскими цифрами: все, как полагается, часовая стрелка, минутная, секундная… Согнулся в три погибели, приложил ухо – как и следовало ожидать, гробовая тишина, часы не заведены…
«Европа…» – подумал Бестужев с невольным уважением. Всевозможных взрывных устройств он навидался достаточно, но впервые столкнулся со столь тщательным исполнением – хоть отводи почетное место в полицейском музее… А говорят, что итальянцы – народец легкий и ленивый, способный лишь бренчать на гитарах и просиживать штаны в кафе…
Он приоткрыл дверь, высунулся в коридор. Было в его лице, должно быть, что-то такое, отчего инспектор, не колеблясь, вскочил с диванчика и кинулся в каюту, наплевав на законоустановления британской Фемиды. Не без гордости Бестужев продемонстрировал свою находку. Первым делом инспектор, как давеча он сам, нагнулся к часам, прислушался, ткнул указательным пальцем в окаймлявший циферблат ободок с выкрашенным в черный цвет узеньким углублением:
