Георгий Персиков - Дело о Сумерках богов
Из переулка компания удивительно быстро выбралась к реке. Это была одна из первых гранитных набережных Вислы, которая находилась на Пражской стороне. Устроил ее генерал-губернатор граф Коцебу в целях не только эстетических, но в большей степени для того, чтобы устроить на реке с быстрым течением и многочисленными отмелями судоходный фарватер. Однако место это стало излюбленным для прогулок простых горожан, ведь так приятно совершить променад у реки теплым летним вечерком! Вот и сегодня довольно много местных жителей и гостей Варшавы вышло на прогулку – легкий бриз спасал от жары.
Русские шли спешно, но аккуратно, стараясь не привлекать к себе внимания. Максим с важным видом курил трубку, глядя вдаль, Георгий и Юленька шли рядом. Девушка то и дело нежно поглядывала на мужчину из-под полуопущенных ресниц. Родин ловил эти взгляды, и сердце его то и дело пропускало удар. Врач вынужден был признать, что, кажется, не на шутку увлекся юной Савостьяновой.
Как же Георгию хотелось сейчас остановиться, обнять девушку, утешить ее, приласкать, прогнать из ее взора тоску… Это были опасные мысли, ведь он все еще был женихом ее сестры, но стоило признать, что яркая, смелая, бойкая, умная не по годам Юленька подходила его горячей натуре намного больше строгой и скромной Полиньки. Нет, Родин любил свою невесту, искренне, всем сердцем… Проблема была лишь в том, что сердце это оказалось слишком большим и жарким, так что занять его целиком одной даме было не под силу. Против собственной воли Георгий раз за разом находил очарование одновременно в нескольких красавицах и никак не мог отдать первенство одной. Все женщины были такими разными! Кто-то пленял скромностью, кто-то пылкостью, одни эксцентричностью, а иные аристократичностью, манили его и простые, открытые, и загадочные, лукавые… Одним словом, он любил женщин такими, какими их создал Бог. Ничего от них не требовал, не желал изменить их натуру, лишь дарил свое восхищение и преклонение.
Великий Джакомо Казанова, известный тем, что испытывал самые искренние чувства ко всем соблазненным женщинам, как-то сказал, что любовь – «это род безумия, над которым разум не имеет власти». Также он утверждал, что любовь – «это болезнь, которой человек подвержен во всяком возрасте и которая неизлечима».
И Родин, идущий по булыжной мостовой Варшавы и глядящий на хрупкую юную Юленьку, был с ним полностью согласен! И даже готов был дополнить, с чисто медицинской точки зрения, что это чувство – вирус, причем чрезвычайно заразный! Ведь как часто наша влюбленность – всего лишь ответ на внимание другого человека. А Юленька, очевидно, была весьма неравнодушна к Георгию и не особо это скрывала. Более того, умная и начитанная барышня, несмотря на свой возраст, в совершенстве владела искусством обольщения. В женских чарах она была куда искуснее сестры. О, как томно она поглядывала украдкой на объект обожания, каким невинным румянцем заливались ее щеки, как нежно украдкой касалась руки возлюбленного, как многообещающе вздыхала порой… Ни одному мужчине не под силу противиться этой невинной и вместе с тем такой сладострастной игре!
Родин тяжело вздохнул. Неужели он так никогда и не остепенится? Неужели не найдет успокоения подле жены? Неужели ему не суждено стать отцом семейства? О, как сложен, как невозможен выбор!
– Que se passe ici?[12] – послышался грассирующий вскрик впереди.
И прежде, чем Родин успел понять, что произошло, в Максима на полном ходу врезалась какая-то юркая коренастая фигура. От неожиданности молодой человек выронил трубку и, чертыхаясь, попытался удержать равновесие. Фигура, тоже пробубнив проклятья, ринулась дальше, но Родин ловко ухватил ее за воротник сюртука, удерживая на месте. Савостьянов, как только пришел в себя, еще не успев поднять трубку и как следует разглядеть обидчика, громогласно проревел:
– Я вас поучу вежливости, месье!
Родин в этот момент, оттесняя добычу от разъяренного моряка, взглянул ей в лицо. Перед ним предстал бледный от испуга саратовский журналист Рабинов!
Да-да, тот самый щелкопер, который с месяц назад подслушивал под окнами Родина и которому Торопков чуть не намял бока. Ох и умел же этот прохвост ввязываться в неприятные истории! Будто на роду ему было написано совать нос куда не следует и получать за это тумаки.
– Вот так встреча… – протянул Родин, все еще закрывая писаку от Максима, который потирал руки, готовясь отомстить за нанесенное оскорбление.
– Вы задерживаете представителя прессы! – завизжал Рабинов, размахивая веснушчатыми руками, как пловец. – Я спешу на телеграф! Вы не имеете права! Мне нужно срочно передать новость в номер! Да отпустите же меня!
– Какую еще новость? – заинтересовался Георгий. – И каким ветром вас вообще сюда занесло?
Насупившийся журналист исподлобья глянул на Родина, которого, разумеется, узнал с первого взгляда, но, переведя взгляд на Максима, все же решил сотрудничать, поняв, что Георгий – его единственный защитник.
– Завтра на Висле будет проходить знаменитая парусная регата, я, собственно, командирован сюда освещать событие, – начал Рабинов нехотя. – Среди участников Варшавское гребное общество, Прусский яхт-клуб из Данцига и чемпионы Санкт-Петербургского речного яхт-клуба.
– Эка невидаль! – перебил его Максим.
Родин жестом призвал мичмана к молчанию и взглядом указал ему на валяющуюся на земле трубку, в надежде, что Максим отвлечется и не будет мешать.
Про регату он знал, кстати, тоже из газет.
Варшавское гребное общество возникло как клуб, объединивший по интересам представителей разных слоев польского столичного общества. В него, в частности, входили мелкие служащие банков, страховых обществ, представители ремесленных кругов, врачи, адвокаты, а также незначительное количество аристократов. Ежегодно в июне и августе проводились обязательные соревнования судов, а в сентябре – так называемая Рекордная гонка на парусных, гребных или моторных судах с особым призом. В качестве поощрений победители регат обычно получали золотые, серебряные и бронзовые значки и памятные медали.
– Да не сама гонка новость! – возмутился Рабинов, которого задело такое отношение моряка к своей персоне. Он пожелал восстановить журналистскую честь. – Я, знаете ли, не какой-нибудь дилетант! У меня обширные связи! Я умею найти подход ко всем! Вот давеча разговорился я в таверне с Коньковым, это наш русский чемпион, – эти слова он произнес со значением, дескать «разговорю кого угодно», – и он мне сообщил, что на нашем судне бермудский парус, а не гафельный.
Максим, уже нашедший трубку и осматривающий ее на предмет повреждений, захохотал.
– Эх ты, сыщик! Какая разница? Так это зависит от вооружения лодки – оно либо бермудское, либо гафельное. И неизвестно, какое скоростнее.
Оскорбленный в лучших чувствах «скандальный» корреспондент решил выложить все карты на стол.
– Коньков плавал у Бермудских островов и узнал секрет более удобного и эффективного паруса – это будет сенсация! Утренние газеты просто разорвут этот город!
– А ну-ка, дай-ка прочесть, что ты там написал! – потребовал Родин, который все еще не выпускал из рук сюртук Рабинова. – Давай-давай, мы по достоинству оценим твой талант.
Рабинов, смирившись с судьбой, достал из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и протянул его Георгию, а тот передал Максиму. Пусть оценит знаток.
Очередная провокация российской военщины. Как стало известно из достоверных источников, имперское величие снова не дает покоя нашим так называемым спортсмэнам. Так, русский чемпион Коньков (впрочем, мы уверены, что после дисквалификации он со своим чемпионством распрощается) решил снова выиграть, используя грязную игру. Варшавская Рекордная гонка может быть выиграна Коньковым, ибо использование им бермудского паруса может дать ему внушительную фору. Таким образом Коньков, опекаемый самим министром обороны, снова унизит империю в глазах Европы, ибо очевидно, что…
– Да я тебя в порошок сотру, сухопутная крыса! – проревел Максим, комкая листок.
Он сжал кулаки и готов был кинуться на писаку, который, съежившись, отступил за спину Родина, но Георгий остановил компаньона.
– Э-э-э, нет, – прошептал он ему на ухо, – мы его по-другому используем.
Наконец-то у Георгия созрел план. Пришло его время расставлять фигуры на доске и разыгрывать свою хитрую комбинацию.
– Ты, уважаемый дурак, – без обиняков начал он, – ну, скажи мне на милость, разве кто будет на первую полосу помещать статьи о парусах? Вот я удивляюсь: рыскаешь ты по городу, все чего-то вынюхиваешь, а главной сенсации не увидел. Ну да Бог с тобой. Иди, куда шел. Тебя только засмеют.
С этими словами Родин развернулся, делая вид, что готов уйти, но теперь уже Рабинов вцепился ему в рукав.
– Какая такая сенсация?
