Александр Бушков - Комбатант
Так что Бестужев свои внутренние протесты держал поглубже, не позволяя им вырваться наружу. Сидел, развалясь в экипаже, взирая на коловращение жизни вокруг с тем наивно-удивлённым чванством, какое и полагалось костромскому купчику, впервые в жизни посетившему Париж: он и ошеломлён здешним шармом, чужим весёлым и красочным многолюдством, но в то же время полон пресловутого купеческого ндрава, спесиво подумывая: это всё очень красиво, конечно, ишь, мельтешат, только мы у себя дома заслуженный почёт имеем, шапки перед нами за квартал сдёргивает всякая шушера, так что зря строят из себя эти прыткие, юркие французишки на тонких ножках…
Выражаясь военным языком, меры по маскировке были предприняты убедительные. Бестужев вот уже третий час щеголял в дурно сидящей на нём, зато дорогушей пиджачной паре и чересчур уж пёстром, на манер персидских узоров, цветном жилете, категорически не гармонировавшем с костюмом. Галстук был чересчур пышный и опять-таки не гармонировал, брильянты в булавке и перстне посверкивали натуральные, но вульгарно великоватые, на чересчур массивной часовой цепочке позвякивала целая связка увесистых брелоков, серебряная рукоять трости весом в добрый фунт представляла собой голую женщину в вызывающей позе, лаковые штиблеты сверкали, как сапоги только что выпущенного кавалергарда, волосы напомажены, взбиты коком, усики подстрижены на тот же фатовской манер, что у Сержа. Одним словом залетела ворона в высокие хоромы, выбрался в блестящий Париж незатейливый волжский купчик… Самое пикантное, что Бестужев несколько раз подмечал в проезжавших экипажах и на бульварах типусов, похожих на него, как две капли воды — без всякого сомнения, эти-то были настоящими. Хорошо ещё, что парижане, по его наблюдениям, давненько притерпелись к подобным российским парвеню, перестали считать их чем-то экзотическим и не обращали ни малейшего внимания. Тяжеленько пришлось бы, если бы обитатели французской столицы на него пялились, как детишки на дрессированного медведя где-нибудь в российской провинции…
— И что теперь? — спросил Бестужев, перехватив смешливый взгляд юной француженки с тротуара и в который раз почувствовав себя то ли идиотом, то ли клоуном от Чинизелли.
— А теперь мы посетим одно интереснейшее местечко, — с загадочным видом ответил Серж, сидевший в столь же небрежной позе. — Я думаю, вам будет интересно…
— Точнее?
— Позвольте уж сделать вам сюрприз, ротмистр…
На сей раз Бестужев страдальчески вздохнул, уже не скрываясь:
— О господи! Серж, я же просил…
И недвусмысленно показал взглядом на спину кучера в белой шляпе, пресловутого «вуатюр де гран ремиз». Ему поневоле вспомнился клятый Густав, из-за которого всё кончилось столь печально…
— Ну, это вы напрасно. Ни словечка по-русски не понимает, лягушатник, давно проверено.
Бестужев сказал менторским тоном:
— Бережёного бог бережёт. Излишняя осторожность в нашем весёлом и увлекательном ремесле ещё никому не повредила, а в вот пренебрежение оною… Вот кстати. Я надеюсь, вы знаете имя и точный адрес этого субъекта? Я Аркадия Михайловича понял так, что он давно вами привлекается…
— Да, конечно…
— Уточните смысл ваших слов, — сказал Бестужев прямо-таки ледяным тоном. — Ваше «да» означает первое или второе?
— Да и то и другое, собственно…
— Значит, имя и адрес вам известны?
— Разумеется. А зачем вам?
— Наберитесь серьёзности, Серж, — сказал Бестужев тем же холодным, непререкаемым тоном — Я понимаю, вы все чуточку разленились в прекрасном Париже, но ситуация сейчас, напоминаю, особенная. Дело предпринято по инициативе государя, лично им взято под особое внимание. К тому же в игре анархисты, а они народ серьёзный. Да и полиция французская, как любой полиции изначально положено, может приставить к нам соглядатая.
— Ой, господи! Да они у Аркадия Михайловича из рук едят…
— Полиция, философски выражаясь, есть вещь в себе, — сказал Бестужев. — У неё есть свои внутренние побуждения, незыблемые правила. Как бы они ни были прикормлены, могут и любопытство проявить, каковое им положено. Вы, я слышал, получили некоторое образование? Значит, хоть краем уха наслышаны об условных рефлексах, открытых господином Павловым? Ну вот, у полиции, как и у собак учёного, есть свои условные рефлексы. Это очень хорошо, что вы знаете имя и адрес…
— А что такое?
— У меня самые широкие полномочия, милый Серж, — оказал Бестужев без тени улыбки. — Собственно, мне позволено всё. Если выяснится, что этот молодчик к нам приставлен шпионить, я без колебаний готов пойти и на крайние меры. Соображаете? Тайна должна быть абсолютной…
— Шутите? — осведомился Серж с чуточку вымученной улыбкой.
— Ни капельки, — заверил Бестужев серьёзно. — В конце концов, это не министр и даже не постовой полицейский, а вульгарный полицейский шпик, крапюль, так их, кажется, тут именуют добрые парижане? Если ударить ножом вот сюда, — он небрежно, легонько коснулся спины кучера, — всё будет кончено мгновенно. Нож следует оставить в ране, иначе будет сильное кровотечение, исполняющий может запачкаться… Хотя… Нет нужды прибегать к таким, я бы сказал, мелодраматическим методам. Человека можно быстро и качественно придушить в три секунды, а Сена — река глубокая. Я так полагаю, и в Париже бывают случаи, когда подвыпивший кучер сверзится в реку так неудачно, что захлебнётся и пойдёт ко дну… Парижское простонародье, мне говорили, закладывает за ворот не хуже нашего…
Он зорко наблюдал за извозчиком, ни разу не обернувшимся к ним — и мог бы поклясться, что спина того примечательным образом напряглась, голова непроизвольно вжалась в плечи, вся поза стала словно бы застывшей — будто острёхонький нож уже был нацелен в спину, точнёхонько под левую лопатку. Понимаешь по-русски, сукин кот, с весёлой злостью подумал Бестужев, прекрасно понимаешь, видывал я людей, нутром почуявших опасность — и чрезвычайно ты мне их сейчас напоминаешь. Ошибки быть не может. Интересное открытие, знать бы, где его место в головоломке…
— Ну вы уж, право, через край, Алекс… Иван Савельич, — промолвил Серж, определённо виляя взглядом. — Занесло вас неведомо и куда…
— Ничего подобного, — сказал Бестужев, упираясь в него тяжёлым взглядом. — Инструкции, мне данные, предусматривают и подобные крайние варианты — а я, милейший Серж, стараюсь инструкции всегда выполнять от сих и до сих. Мы с вами подвизаемся не в обществе призрения немощных актёров и к благотворительным ведомствам вдовствующей императрицы Марии Федоровны отношения не имеем, наоборот. Это вы у нас, простите великодушно, человек сугубо цивильный, разомлевший на парижских бульварах, — а я воевал, мёртвых насмотрелся, к смерти приобвыкся, мне хоть дюжину таких кучеров в Сену отправить головой вниз, спать буду спокойно и аппетит не испортится…
Он косился на кучера. Кучер был скован. Мысленно усмехаясь, Бестужев сказал уже благодушнее:
— Да не смотрите вы, Серж, взглядом испуганной газели, авось и обойдётся без крайних мер… ну, а ежели что, я вас не заставлю его за ноги держать, не бойтесь, в одиночку справлюсь, мне не привыкать… Ну, далеко нам ещё до вашего любопытного местечка?
— Да, собственно, прибыли уже… Вон та вывеска, видите?
Выходя из экипажа, Бестужев вновь вспомнил Вену, Густава, всё то, к чему привело барское безразличие к прислуге. Украдкой бросил взгляд на смирнёхонько восседавшего на козлах кучера, изучая его лицо. Он, конечно, мог и ошибаться, физиономия была чистейше выбрита на европейский манер, и причёска, конечно же, здешними мастерами сделана, но всё равно, невозможно отделаться от впечатления, что эта курносая, чуточку конопатая физиономия гораздо более уместно смотрелась бы где-нибудь в Кинешме, Муроме или той же Костроме. У французов рожи другие, трудно объяснить словами, в чём заключается различие, но именно что другие…
Вывеска гласила: «Кафе Весёлый драгун». Что-то начало всплывать в памяти у Бестужева, определённо, но он так и не вспомнил, в связи с чем это название звучало. Решив не ломать над этим голову, спустился вслед за Сержем по узенькой каменной лестнице с большими выбоинами посреди каждой ступеньки — за долгие годы оставлены подошвами бесчисленных посетителей, стало быть, заведение, похоже, существует давненько и, судя по первым впечатлениям, отнюдь не относится к числу фешенебельных, — в полуподвале расположено, кухней явственно припахивает, причём незатейливой…
Едва он сделал шаг в обширное помещение со сводчатым каменным потолком — есть стойкие подозрения, в вовсе уж старинные времена здесь располагался винный погреб — как был оглушён гомоном, мало свойственным парижским заведениям такого рода, которые он уже успел посетить. Табачного дыма под потолком витало чересчур уж много для французского кафе, люди за столиками гомонили и жестикулировали отнюдь не по-здешнему…
