Алексей Фомичев - Сам без оружия
О чем они там базарят? Какое дело обговаривают или просто языками мелют? Григорий осмотрелся. Легавый с корешем сидели в верхней части зала, а он внизу. Если пройти вдоль перил, можно оказаться неподалеку от них. Сверху его видно толком не будет, зато ему все будет слышно. Рискнуть?
Григорий встал, лениво поглядывая по сторонам, прошел несколько шагов. Немногочисленные в это время посетители на него внимания не обращали, официанты вообще делали вид, что их нет. Еще несколько шагов… и еще…
— …Это сценарий! Понимаете — сце-на-рий! Это… чертеж! База!.. — гремел чей-то взволнованный тенор.
Тот, патлатый. О чем это он? Ну-ка?!
— …Ваше дело — творить! Вам будет рукоплескать благодарная публика… Я останусь в тени, вам стоять на пьедестале!
Это голос легавого. Голосина что надо! Но что за бред? Какой пьедестал?
— …И не забудьте, поезд уходит в три. Приезжайте на вокзал на час раньше. Будет время спокойно устроиться и обсудить дело. Хорошо?..
Ага, поезд! Легавый провожает этого патлатого? Куда? А тот писатель, что ли? Пьедестал, публика… Сценарий! Фильмы снимает! Видел Григорий пару фильмов. Смешно было. Но при чем тут легавый и фильмы? Или он не легавый и Григорий ошибся? Черт, стрелять в постороннего — моветон. Нет, тут надо разобраться. Опа, легавый (или нет?..) уходит.
Григорий быстро дошел до своего стола, сел, вытащил часы и впился в них взглядом. Когда здоровяк прошел к выходу, Григорий мгновение подумал, но за ним не пошел. Есть более простой способ узнать, кто же все-таки этот фраер и что за сценарий такой.
Еще через полчаса, когда патлатый покинул зал, Григорий двинул следом, лихорадочно придумывая способ знакомства. Такого, чтобы этот scénariste сам рассказал все и по доброй воле. Ну не вытягивать же из него жилы!
Из «Донона» Зинштейн заехал в банк и положил полученные от Щепкина деньги на счет. Потом решил заглянуть к знакомому литератору, чтобы обсудить будущий сценарий. Но вместо этого бесцельно пошел по улице, глядя под ноги. В голове был сумбур.
Сценарий за неделю! Ну пусть за полторы! Ладно, напечатать, полсотни страниц или чуть больше — не проблема. А вот придумать! Любовь, романтика, приключения, погони, драки! Что возомнил себе этот нувориш?! Что сценарии, как бублики, пекутся в печи, раз — и готово? Что гениальную идею можно родить вот так, на ходу? Сыто отдуваясь после обеда и мечтая о славе? Трижды нет!
Ох уж эти богатеи-меценаты, радетели искусства! Горазды на выдумки и прихоти! Хотя нет… Василий Сергеевич хоть честно сказал, что ничего не понимает в синематографе и доверяет ему, режиссеру!
Хотелось, ох как хотелось Зинштейну гордо швырнуть пакет с деньгами на стол и сказать: «Сударь, я не создатель, за семь дней мир не сотворю! Я не способен явить людям чудо, ибо синема не занимается чудесами! И ваши деньги не станут эликсиром, как вода в фонтане Талии! Шедевр, как и жизнь, нельзя создать из ничего! И тем более нельзя купить!..»
Кстати, неплохое название фильма — «Жизнь нельзя купить!», нет, лучше так — «Цена жизни — грош!» Нет, слишком грубо…
Зинштейн отвлекся от обличительной речи, которую составлял в голове, и подумал, что любовная линия должна идти сквозь весь фильм и закончиться трагически. Но концовка фильма будет полна оптимизма. Парадокс, который оценит зритель. А чтобы он наверняка был потрясен, стоит добавить изюминку. Падшая женщина и отпрыск знатного рода! Или дочь обедневшего дворянина и молодой гордый моряк… который спасает ее из тенет рабства… рабства чего?..
Он остановился, вдруг поймав себя на мысли, что уже обдумывает идею фильма и что внутренне уже решил начать работу. В конце концов, сдаваться и отступать он не намерен.
Появление двух молодцов не вывело Зинштейна из задумчивости. И только когда чья-то рука рванула его вбок и швырнула в полутьму арки, он удивленно огляделся и возмущенно вскрикнул:
— В чем дело, господа? Что вам надо?
Один из молодцов вытащил нож и сунул его под нос режиссеру.
— Никши, тля! Еще вякнешь, и перо в бок!
— Какое перо?
Второй молодец рванул из рук Зинштейна несессер. Тот ойкнул, потянулся за вещью и получил удар в грудь.
— Да что вы себе позволяете?! Я полицию позову!
Последовал второй удар, по спине.
— Фраер, дырку в башке сделать? Умолкни, вошь! Выворачивай карманы!
Тот факт, что почти в центре города его грабят двое грязных пацанов, настолько возмутил Зинштейна, что он, позабыв про страх, вдруг тонко завопил:
— Пошли вон, христопродавцы! Иуды! Низринет вас бог да покарает мечом огненным!
С чего его повело на христианскую тематику, Зинштейн не знал сам. Вспомнилась роль одного из персонажей так и не доснятого фильма. Тот был проповедником и обличал судей.
Бандиты озадаченно замерли, услышав столь странные слова. Потом тот, что с ножом, опомнился и подступил к Зинштейну вплотную.
— Кончай его! — подзадорил товарища второй.
— То есть как кончай? — икнул от испуга Зинштейн. — Я только сценарий начал обдумывать! Мне же фильм снимать!
Он с ужасом смотрел на кончик ножа возле своего носа и не заметил возникшую за спиной бандитов тень.
— А ну, шавки, вернули весчь и свинтили быстро! Чтоб не дыша и не моргая!
Зинштейн вытаращил глаза. В проходе арки стоял молодой широкоплечий мужчина в дорогом костюме. Руки он держал за спиной, ноги широко расставил, являя собой уменьшенную копию Колосса Родосского, правда, без вскинутой руки.
— Хорь, щекотни его, — бросил второй бандит. — А потом этого уделаем и ноги.
Первый бандит — Хорь — отступил от Зинштейна и пошел на нежданного заступника, поигрывая ножом. Тот спокойно выждал, дал подойти Хорю ближе, потом вдруг выбросил вперед ногу и выбил ей нож из руки бандита. Хорь взвыл от боли и упал на колени. Нож мелькнул в воздухе и упал.
Второй бандит достал кастет, торопливо натянул его на руку и визгливо крикнул:
— Ща закрою!
И опять заступник дал подойти к себе, легко отбил удар бандита, хлопнул его по уху, добавил по лбу. Тот упал на колени и застонал.
— Еще, сявки?
Сявки расклад поняли, кое-как поднялись и рванули вглубь подворотни.
Молодой человек отшвырнул ногой нож и подошел к Зинштейну. Поднял упавший несессер, протянул его режиссеру.
— Вы бы хоть велодог[5] носили, что ли. Раз такие вещи яркие имеете, — добродушно проговорил он. — Шпана-то думает, там деньги.
— Б-благодарствую, сударь, — выдавил Зинштейн. — Совершенно г-глупая ситуация. Здесь и шпана! Откуда?
— Бывает… Пошли на свет, что мы, как тати, по углам.
Молодой человек вывел Зинштейна на улицу, осмотрел его, указал на грязный рукав. Режиссер попробовал отряхнуть его, бросил и сжал руку спасителя.
— Сердечно благодарен! Сердечно! Вы спасли меня от ужасной участи! Они могли меня зарезать! Да еще сейчас, когда я только… — он осекся, поправил ворот пальто. — Разрешите представиться — Зинштейн! Сергей Михайлович! Режиссер и сценарист! Да!
Молодой человек учтиво склонил голову.
— Григорий С-с… Скорин. Свободный художник. Пишу… гм… понемногу.
— Очень приятно! Очень! — Зинштейн схватил большую руку Григория двумя руками и затряс. — Очень прият… простите, кто вы?
— Художник! — блеснул улыбкой Скорин.
— Серьезно? Нет, правда! — заволновался Зинштейн. — Но это же судьба! Понимаете?
— Пока нет.
Скорин осторожно потянул пальцы из тисков рук режиссера. Тот не заметил этого, увлеченно заговорил:
— Это перст судьбы! Вы являетесь, как архангел Гавриил, спасаете мою душу… и грешное тело и оказываетесь тем, кто мне очень нужен! Теперь понимаете?
— Пардон, нет.
Зинштейн огляделся. Неподалеку, на другой стороне дороги была вывеска кафетерия.
— Уделите мне немного вашего времени? Прошу, не отказывайте, Григорий! У меня есть к вам деловое предложение! Не смейтесь!
Скорин перестал улыбаться, кивнул:
— Что ж, не стану возражать. Ведите, Вергилий.
Зинштейн радостно взмахнул рукой и устремился через дорогу, проигнорировав пролетку, которая едва не наехала на него. Не отвечая на ругань извозчика, режиссер увлеченно тащил спасителя за собой, пребывая в приподнятом настроении.
…Хорь и Скула сработали как надо. Подкатили к фраеру, взяли на нож, тряхнули. Правда, фраер едва не испортил дело, сам полез на сталь. Отчаянным оказался, хотя на вид хлипок. Ждать дальше Григорий не стал, явил себя. Хорь и Скула дружно бросились на него, получили лещей и отвалили. За кровянку и шишки Григорий им выдал по червонцу. И велел пропасть на неделю, а потом привязать языки намертво. Шавки солидно покивали и сделали, что велено. Молодцы.
Григорий рассчитывал на благодарность спасенного, но не ожидал, что тот проявит ее так пылко. И слова Григория о том, что он свободный художник, воспримет буквально. Патлатый представился Зинштейном, тут же сказал, что он режиссер и сценарист и пригласил Григория в кафетерий. Тот от неожиданности едва не выдал свою кличку. Вовремя исправился и назвал фамилию дядьки Митрофана — Скорин.
