Далия Трускиновская - Государевы конюхи
— Тут ядра и колодец, — возразил Данила. — Которые Бахтияр покойный поминал.
— Он еще мышь поминал. А до Беклемишевской башни, сдается, далековато — ведь мы все больше к Спасской поворачивали, — заметил Богдаш.
— Мышь я как будто видел.
— Где?! — изумился Богдаш.
— У княжича пятно на роже, вроде мышонка.
— Тебе не померещилось?
— Есть у него такое пятно, — подтвердила Настасья. — Ничем не вывести.
— Стало быть, он и убил Бахтияра, — задумчиво сказал Башмаков. — А что, Соболев, не было ли при том и тебя?
Подьячий отвернулся.
— Был, твоя милость, — уверенно ответил вместо него Данила. — Потому-то Бахтияр и посылал меня в Приказ тайных дел, а не в Разбойный. Знал, бедный, что в Разбойном правды не добиться — Соболев не даст хода розыску, тем все и кончится.
— А отомстить за себя хотел, — добавил Богдаш. — Что бы там попы не толковали, а отомстить за предательство — святое дело!
— Так! — подтвердила Настасья.
И впервые после того, как сбежал Афонька Бородавка, они поглядели друг на дружку.
Башмаков прошелся взад-вперед, подтолкнул ногой небольшое ядро, оно не поддавалось, он нажал посильнее и прокатил ядро вершка на два. Стенька из любопытства проделал то же самое, и Башмаков усмехнулся его неуемности.
— Степа, узнаешь место? — спросил дьяк.
— Да, батюшка Дементий Минич, сюда мы с Мироном попали, когда по колодцу спустились. Там в стене ступеньки, но лезть было страх как боязно. Сорвешься — костей не соберешь.
— Показывай колодец!
Данила устремился за Стенькой первым, Богдаш — следом. Сарыч преспокойно ждал, пока им надоест бросать вниз кирпичные обломки, чтобы хоть как-то определить глубину, и мастерил веревочную петлю. Башмаков, присев тут же на ядро, деловито перезаряжал пистоль.
— Не булькает, сухой, стало быть, — сообщил Богдаш. — Ну, полезу я, что ли?
Но Данила не мог допустить, чтобы другой человек, пусть даже надежный товарищ Желвак, первым проверил его догадку. Он нырнул в петлю, затянул ее под мышками, сунул за пояс факел и ногами вперед стал вползать в колодец. Ступеньки нашарил не сразу, а потом в голове осталось лишь одно — движение, осторожное и непрерывное. Даже боль в плече словно растаяла от непомерного волнения.
Когда он сполз примерно на сажень, то услышал стук — стук неравномерный, то почти разом два удара, то после краткого перерыва — поочередно. Стук словно пробивался сквозь землю и камень, внушал тревогу, однако Данила усмехнулся — примерно такого он и ожидал…
Он спустился по меньшей мере на шесть сажен. Наконец нога попала в пустоту. Данила поднял голову, увидел в свете факела три лица — Башмакова, Желвака и Сарыча, — и крикнул, что, кажись, нашел вход в нижние подвалы.
Влезть туда оказалось несложно — просто Данила не знал, что кто-то разумный использовал вбитые в камень железные скобы и привязал к ним толстые веревки, за что хвататься. Когда удалось разжечь факел, он увидел это усовершенствование и сообщил наверх. После чего снял с себя петлю и, не дожидаясь, пока начнет спускаться Сарыч, пошел по очередному короткому ходу. Под ногами трескались и разваливались осколки старинных изразцов. Наконец он увидел дверь.
— Ну, Господи благослови! — толкнув ее ногой, сказал Данила.
Дверь отворилась, и он вошел в помещение, которое его сперва порядком смутило.
Это была огромная продолговатая каменная палата с достаточно высокими белокаменными сводами, чтобы поместились два яруса с деревянными помостами. И в ней было довольно светло, чтобы Данила мог обойтись без факела.
Стук, то сдвоенный, то раздельный, повторялся в дальнем углу. Данила бесшумно прошел вдоль стены и увидел мастерскую.
В деревянные столбы, подпиравшие помосты, были вбиты толстые гвозди, на них висела всякая загадочная железная утварь и одежда. На лавках громоздились мешки и короба. Был и стол, с толстыми ногами, с огромным подстольем — не иначе, дубовый. На столе Данила увидел моток проволоки. Проволока была толщиной с его мизинец, и уже не требовалось подсказки, чтобы понять — медная. Там же лежала кучка нарубленных медных кусочков.
Возле стола трудились два здоровенных мужика — каждый, коли взвешивать, потянул бы не менее восьми пудов. В плечах они были — как два Данилы, а его Господь плечами не обделил, и в заду каждый — как ядреная боярыня.
Мужики лупили молотами по большим и довольно высоким колодам, но не просто так — сперва они что-то на тех колодах укладывали, приспосабливали, и лишь тогда били что есть силы. У каждой колоды стояло по ведру, куда они вытряхивали свои произведения.
Данила вздохнул — он настолько не верил своей догадке о подземной мастерской, где чеканят воровские деньги, что никогда бы не сказал о ней вслух, ему все чудилось, будто такого быть не может. Уж где-где, но под Кремлем!.. Однако ж откуда-то они брались в Москве, брались в немалых количествах, и если сперва медный рубль шел в одной цене с серебряным, как и было задумано, то теперь на торгу серебряный уж соответствовал двум медным, и народ, чая от этого разнобоя в деньгах немалые беды, клял втихомолку тех, кто затеял делать медные деньги.
И сколько ни искали тайные мастерские, сколько ни посылали людей и от Приказа тайных дел, и от Земского приказа гулять ночью по Москве, слушать, где раздается этот особенный стук, сколько ни ловили злоумышленников, а ручеек фальшивой медной монеты не иссякал, да и только!
— Ф-фу, уморился! — сказал здоровенный мужичище и опустил молот наземь. — Епишка, ты, что ли, приплелся? И охота тебе через колодец лазить! Шел бы, как все люди…
— Пойдет он, как же! — вместо предполагаемого Епишки отвечал второй молотобоец. — Ты его спроси, куда из мешка деньги пропадают! Это не зерно, усушки да утруски нет! Он деньги таскает да через колодец выносит.
Мужичище повернулся.
— А тебе жалко, что ли? — буркнул он. — Сам будто не выносил… Эй! Ты кто таков?
Данила вышел на видное место.
— А вы кто таковы? — уверенно спросил он молотобойцев.
— Кто мы таковы — про то тебе знать незачем. А что ты сюда забрался — так себе на беду, — сказал молотобоец-ябедник и, держа молот наизготовку, уже примериваясь к удару, пошел на Данилу.
Увернуться было несложно — Данила просто-напросто заскочил за столб, подпиравший первый ярус помоста. Столбу и досталось со всей дури.
— Ах ты, блядин сын! — взревел молотобоец и много чего еще бы наговорил, но тут грянул выстрел — и он встал, словно бы в недоумении. Молот грохнулся оземь.
— Что ж ты творишь? — спросил в растерянности этот здоровенный дядька не своим, а каким-то жалобным, чуть не бабьим голосом. — Ты ж… ты меня…
— Ну, падай уж, что ли, — сказал Сарыч, входя.
В руке у него был дымящийся пистоль.
Следующим в подземную палату вошел Башмаков, за ним — Богдаш. Стеньку оставили наверху караулить Соболева и Настасью.
— Ну, вот она, правда-то, и объявилась, — негромко сказал Башмаков. — Ну-ка, поглядим, как они тут устроились…
И, словно не замечая второго молотобойца, подошел к столу, потрогал медные заготовки, нагнулся над ведром и достал горсть фальшивых денег.
— Ишь ты, новенькие, и маточник хорош, без изъяна. Это они не сами маточник резали, а с Денежного двора утащили.
— Стой смирно! — крикнул Богдаш, целясь во второго молотобойца.
— Погоди вопить… — Башмаков высыпал деньги в ведро, подошел к лавке, заглянул в короба и в мешки. — Надо ж, как славно потрудились… вот только не на того хозяина работали…
Данила дивился — почему дьяк не задает вопросов молотобойцам. И еще его смущала задумчивость Башмакова — казалось бы, что тут думать, нужно вязать этих голубчиков по рукам и ногам, выволакивать из подземелья, допросить с пристрастием…
— Прикажешь кончать, Дементий Минич? — спросил Сарыч.
— Да.
Тут же раздался выстрел. Пуля попала в голову второму молотобойцу, и он упал к ногам дьяка, к щегольским сафьяновым сапожкам.
Данила ахнул.
— А теперь, молодцы, все это следует уничтожить, — приказал Башмаков.
Он взял с колод маточники, в которые закладывать медную заготовку для чеканки монеты, увязал их в найденную тряпицу. Потом пошевелил мешок.
— Начнем понемногу избавляться, благословясь, — молвил он. — Тут этой меди пуда четыре, поди. Желвак, не стой столбом, тащи к колодцу. Данила! Помогай!
— А не вытащат из колодца? — спросил Богдаш, не слишком удивленный выстрелом Сарыча.
— Не вытащат, мы его сверху так забьем — умаются ковырять!
Дальше все было похоже на дурной сон — конюхи ведрами носили к колодцу медную воровскую монету и ссыпали вниз. Башмаков и Сарыч меж тем нашли другой вход в палаты и пошли поглядеть, куда он ведет.
— Что ж он их убить велел? — спросил Данила Желвака. — Их же допросить надобно! Пусть бы сказали, кто эту мастерскую устроил, кто и как их нанял!
