Далия Трускиновская - Государевы конюхи
— Экий ты нетерпеливый…
Данила полюбился Башмакову еще той зимой, когда искал и отыскал убийцу Устиньи Натрускиной. Заморыш, приставленный к водогрейному очагу, молчун, которого все конюхи считали придурковатым, показал такие качества, что имело смысл с ним повозиться, уберечь от Разбойного приказа, растить и дорастить до настоящего конюха, мастера конной гоньбы и рукопашной драки, исполнителя поручений Приказа тайных дел. Вырастил на свою голову! Теперь этот молодец сам ему приказывает: садись, Башмаков, в седло, скачи в столицу ловить изменника!
— Так твоя милость…
— Ступай, вели седлать мне… ну хоть Орлика. Его не вредно проездить, застоялся. И еще двух аргамаков, я людей с собой возьму. И ждите на берегу, за Вознесенским храмом. Я вместе со всеми войду, а как служба начнется, тихонько выйду. Грех, конечно…
Данила хотел было сказать, что упустить изменника — грех куда больше, но вместо того, набравшись духу, брякнул:
— Я, сдается, знаю, что там, под землей…
— И я, сдается, знаю, — ничуть не удивившись, молвил Башмаков. — Клад, поди?
— Нет, не клад, а хуже клада.
— Это ты верно заметил. А как свою правоту докажешь?
— Пойду с людьми под Водовзводную башню, лопаты возьмем. Найдем тот выход из барсучьей норы, через который Бахтияр пытался спастись.
— По-твоему, человек прополз барсучьей норой?
— Нет, человек-то ходом шел, да барсуки все изрыли. Может статься, он в ту нору случайно провалился да и напоролся на дырку. Барсуки ведь ночью выходят, бродят в потемках, мне Назарий Петрович сказывал. Так коли там окажется нора, через которую можно в подземные ходы забраться, то я прав. И там же его посох сыщется!
— И я даже знаю, что там, у норы, такое может быть. От Водовзводной к Москве-реке есть старый тайник, который никому более не надобен. Коли в него попасть, то наверх прокопаться уж нетрудно.
— Так, выходит…
— Ступай за конями!
Данила поспешил к конюшням и вскоре стоял за храмом, держа в поводу Голована и серого Орлика. Вместе с ним был конюшонок Васька, этот держал каурого Гирея и мухортого Султанку.
— Гляди, как он тебя слушает! — сказал Васька, знавший, как и все конюхи, про строптивый нрав тугоуздого Голована. — Верно говорят, что чалый конь всякому ко двору, а вороной — редкому.
— Когда еще у меня тот двор будет… — и Данила вспомнил Настасью. Ведь точно попытается по-бабьи перехитрить Богдашку! Да не на того напала — он теперь пуганый.
Башмаков появился, как и обещал, не один. С ним был молодой подьячий его приказа Семенов и еще один человек, которого Данила увидел впервые в жизни.
Это был мужичок лет сорока, сильно похожий на Семейку, только волосом чуть потемнее да бровями погуще, и глаза — не светлые, а карие, глубоко посаженные, одет же неприметно, в серый армячишко, обут в потертые сапоги, шапчонка на голове — как у побирушки. Однако сел в седло — как влитой, и по всей повадке видно было — мужичок непростой.
— Это Сарыч, — представил его Башмаков, да так, что вопросов задавать уже не хотелось. — Ну, на конь — да и с Богом!
Головану было трудновато гоняться за аргамаками. Однако сделал все, что мог.
— Дальше куда? — спросил, когда уж встали во весь рост кремлевские башни, Башмаков.
— К Боровицким воротам. Настасья у нас на конюшнях спрятана…
— Не удерет?
— Не удерет, там с ней Желвак.
Переправившись шагом через пустой в эту пору живой мост, связанный из больших деревянных брусьев толстыми веревками и малость гуляющий под ногами и копытами, они проехали под кремлевской стеной, миновали и Тайницкие ворота, и Водовзводную башню (Данила даже обернулся на нее), поднялись к Боровицким воротам, уже открытым, и въехали в Кремль.
— Жди меня у конюшенных ворот, — велел Башмаков. — Мы в Стрелецкий приказ едем. Когда вернемся — будем твою подземную загадку разгадывать.
Данила, не слезая с Голована, заступил на пост у забора и прождал довольно долго. Он наблюдал за кремлевскими жителями, спешившими с утра по делам в посад, и за посадскими, спешившими в кремлевские соборы. Их было немного — в основном богомольцы шли Троицкими и Спасскими воротами. При этом он еще водил пальцем по забору — вывел умозрительный треугольник Кремля и прокладывал ногтем от башни к башне большие и малые ходы.
Некоторое время спустя подъехали Башмаков, Семенов и Сарыч.
— Ждите меня тут, — велел дьяк спутникам. — Данила, веди к Настасье.
Конюшенный двор прибирался, но в меру. К Семейкиному с Тимофеем домишке следовало пробираться задами, обходя довольно высокую кучу навоза со ржаной соломой. Башмаков поглядел на свои щегольские сапожки и потребовал чистых жгутов соломы — обтереть. Данила крикнул конюшонка Алешку, тот принес жгуты, опустился на корточки и почистил дьяковы сапоги.
Увидев, кто первым входит в двери, Желвак, Настасья и Стенька встали с лавки и разом поклонились. Данила отметил: посередке сидел Стенька, по краям — Богдаш и Настасья.
— Ну, вот и встретились, — сказал Башмаков. — Опять шалишь, девка?
— Говорила уж, и вдругорядь скажу — врага своего извести желала. А он и государев враг и злоумышленник! — смело отвечала Настасья.
— Ясно. На том и стоять будешь?
— На том и стоять буду.
— Желвак, расскажи-ка, что тут у вас вышло. Этот ясный сокол молчит, как воды в рот набрал, — Башмаков весело глянул на Данилу. — Не выдает тебя! Так ты уж сам растолкуй, сделай милость.
— А то и вышло, твоя милость, что мы налетчика из ватаги Обнорского в плен захватили, а она ему бежать помогла, — доложил Богдаш. — Перед тем как бежать, он нам выдал, кто в Разбойном приказе покрывает Обнорского.
— Про то я известен. Сейчас его стрельцы из приказа возьмут и в надежное место отведут, — ни словом не упрекнув конюха за то, что упущен такой ценный пленник, отвечал дьяк. — Хорошо, что без промедления за мной послали. Но теперь дорога каждая минута. Коли тот беглец успел своих предупредить, может статься, они сейчас уже в подземелье, чтобы успеть хоть что-то унести. Настасья, откуда ты под Кремль приходила? Через какой ход?
Настасья не ответила, за нее сказал Данила:
— Шли под Неглинкой, твоя милость. Да я того дома не признаю, где ход открывается.
— Настасья! — строго окликнул Башмаков. Но она отвернулась.
— Твоя милость, Дементий Минич! Можно через ту нору, которой Бахтияр выбрался! — воскликнул Данила. — Она тут рядом! Лопаты у нас есть…
— Нет, барсучьей норой мы не полезем. Сарыч, ступай, добудь веревки, факелы, оружие и на конюшнях сыщется. Так, Богдан?
— Так, твоя милость, — отвечал Богдан, еще более угрюмый, чем Настасья.
— Семенов, ты ступай в Успенский собор, предупреди иереев, что пройдем через ризницу.
Молодой подьячий и Сарыч поклонились и вышли.
— Данила, ступай к деду, пусть даст какую-нибудь епанчу подлиннее и шапку помохнатее. Иначе нас с Настасьей даже в ризницу не пустят.
Тут и Богдаш, и Данила, и Стенька уставились на дьяка в великом недоумении.
— Из-под Успенского собора ход ведет к Тайницкой башне. В алтаре есть лаз в нижнюю алтарную казну, оттуда можно выйти в тот ход, — объяснил Башмаков. — Задумано, чтобы при нужде прятать храмовую утварь. Оттуда можно попасть в ход, что соединяет Никольскую башню с Тайницкой.
— Да как же бабу там вести?! — изумился Богдаш. — Это ж…
— Знаю, что нельзя. Однако спустить ее под землю надобно. Мой грех, мне и замаливать, — строго отвечал Башмаков.
— А коли не пойду? — хмуро спросила Настасья.
— А тогда за косу да в Разбойный приказ. Они там тебя давно поджидают, — отрубил дьяк.
Настасья вдруг повернулась к Даниле и размашисто поклонилась в пояс:
— Исполать тебе, куманек! Заманил в ловушку! За то тебя серебряной полтиной пожалуют!
— Ступай за епанчой и шапкой, Данила! — прикрикнул дьяк. — Не то она такого наговорит — в петлю от ее речей полезешь!
— Уж точно, — поддержал Богдаш. — Девка опасная.
Данила выскочил из домишки и побежал к конюшням. Щеки горели…
Он приволок тяжеленную проолифленную епанчу, в какой ливень и снег не страшны, а также дедов треух. Одновременно прибежал и Сарыч с мешком.
Богдаш накинул на девку епанчу, прикрыв длинную косу, нахлобучил шапку.
— Сойдет, — сказал дьяк. — Идем. Настасья, подымешь в соборе шум — тут же до Беклемишевской башни пташкой долетишь. Там на твою красу не посмотрят. И ты, ярыжка, с нами. Коли уж в это дело вляпался… Идем кучно, красавицу нашу от всех заслоняем. Ну, Господи благослови!
— Данила, так что там, под землей-то? — шепотом спросил Богдаш, когда шли по конюшенному двору.
— Там, Богдаш, измена, куда хуже той, что в Разбойном приказе, — тихо ответил Данила.
В Успенском соборе Данила бывал нечасто. Исповедовался и причащался, как многие конюхи, в Предтеченском храме. Туда же забегал поставить свечку Николаю Угоднику, а также святым Флору и Лавру, которые, как сказал дед Акишев, особо заботятся о конях. Тому же деду принадлежала такая мудрость:
