Лучший исторический детектив (СИ) - Цветкова Ирина

Народ на кладбище собрался всё больше незнакомый: кое-кто скучал и ждал, когда могилу закидают и всех пригласят к столу поесть и выпить, кое-кто плакал, громко сожалея о безвременной кончине доброго доктора. «Знали бы вы его доброту, — кривился Мрозовский и неловко шевелил лопатками, пытаясь отлепить рубашку от спины. — Вам повезло, что у вас денег немного, а то бы и к вам пришел добрый доктор Зеленский с флакончиком яда вместо пилюли».

Большая часть гостей была из той части бедных родственников Зеленских, которых при обычных условиях в доме не жаловали. Теперь их всех намеревались впустить, но предварительно пани Роза приказала экономке навести в доме порядок.

— Марта, всё, что хотя бы немного ценное и легко можно вынести — спрячь в чулан.

— Стол сервировать, чем прикажете? Серебром и тем белым сервизом, что для торжеств?

— Ни в коем случае! — замахала руками Зеленская. — Серебро потом достанешь, когда эти попрошайки разойдутся, к вечеру. А им и оловянные ложки подойдут. Всё одно сопрут. Там же в чулане есть тарелки, что мой отец приказывал выносить тогда… Ну, ты помнишь!

Отец Розы всегда жаловал беднякам угощение в Хануку. Он чтил традиции, потому щедро угощал латкес — картофельными оладьями — всех желающих, а детям раздавали мелкие деньги каждый день, в течение всего праздника.

— А что делать с едой, что гости принесут с собой?

— С собой?! — Зеленская громко захохотала. — Увидишь, Марта, они наплюют на обычай и ничего не принесут. А зачем? Здесь поедят и ещё по карманам рассуют.

Пани Зеленская резко развернула кресло, и высокие колёса замелькали тонкими спицами, жалобно поскрипывая в глубине коридора. Марта подумала, что пани Роза не похожа на скорбящую жену, и что нужно будет немного порвать на ней платье, чтобы никто потом не говорил, что в этом доме не чтят традиции.

Толпа гостей тихо бурлила, переговариваясь и шурша обувью по полу. Марта заученно улыбалась, с тоской взирая на грязь, что оставалась на старинном дубовом паркете.

— Проходите, пожалуйста. Прошу, проходите, — она регулировала движение, направляя всех в гостиную. В коридоре, у уборной, стоял хлопчик, одетый как вся обслуга: в чёрный передник и белоснежную манишку, чтобы подвыпившие гости не начали думать, что они у себя дома. Марта считала, что всё предусмотрела и пани Роза останется довольна.

Гости в ответ молча кивали, не здороваясь и не заговаривая с домашними. У окна, на этажерке, горела лампада — поминальная свеча. Фитиль утопал в оливковом масле и, мягко подрагивая, рассеивал свой свет в чаше.

К большому столу в гостиной приставили парочку поменьше, всё прикрыли белыми скатертями. На столах плотными рядами теснились плошки с вареной чечевицей, блюда с яйцами вкрутую и круглыми булками хлеба.

От кладбища Мрозовский пришёл вместе со всеми, молча поглядывая по сторонам и присматриваясь к лицам. Что-то беспокоило его. Что-то безотчетное, интуитивное, какой-то живчик, сидящий внутри и не дающий покоя. Он нащупывал в кармане записку для Розочки, и принятое накануне решение не идти на прощальную трапезу потеряло очертания, стало расплываться и исчезать. Мрозовский встряхнулся, вытащил из кармана записку, перечитал её ещё раз и направился следом за высоким паном в шляпе с очень широкими полями. Ещё на кладбище этот пан показался странным: невнятно бормотал слова молитвы, чуть было не забыл омыть руки, а потом не понял слова ребе, предложившего ему бросить на могилу камень и попросить прощения у покойного. Хотя Мрозовский и старался заглянуть в лицо, но его никак не получалось рассмотреть, и вообще он вёл себя довольно глупо.

В конце концов, Мрозовский, подойдя к дому Зеленских, решился и шагнул в прохладу парадного.

Марта, увидев пана Эдварда, скривила губы в подобии вежливой улыбки и дёрнула белёсой бровью, тщательно подведённой чёрным карандашом.

— Проходите в гостиную, пан Мрозовский, — немного хрипло проговорила она.

— Я ненадолго, пани Марта, — сказал Мрозовский и смущённо пожал плечами.

Через некоторое время, поковыряв в чечевице и съев шмат хлеба, он обнаружил, что того господина, что был в шляпе с широкими полями, в комнате с гостями нет. Мрозовский протиснулся к выходу, предполагая неприятную беседу с экономкой, но её тоже не было видно.

У выломанной двери в уборную Мрозовский обнаружил всех, кого искал. Из полумрака коридора выступали высокие колёса кресла пани Розы. На подлокотниках белели тонкие пальцы, по обыкновению нервно постукивающие по отполированному дереву. Он заглянул внутрь и увидел хлопчика, которого приставили караулить гостей. Тот лежал в тёмно-красной луже, запрокинув голову назад, и показывал распахнутую кровавую щель в горле, похожую на широкий, беззубый, смеющийся рот. Глаза убитого смотрели удивлённо, или даже растерянно. Белоснежная манишка покрылась, успевшими потемнеть и обветриться, пятнами и была безнадёжно испорчена. Пани Марта стояла здесь же: бледная, она держалась одной рукой за горло, а второй сжимала ручку двери. Не заметные раньше веснушки на лбу у пани Марты, проступили россыпью тёмных пятнышек на белой коже. Мрозовский достал из кармана платок и брезгливо закрыл им нос — в уборной сильно воняло.

Очень скоро ребе получил от пани Розы щедрую помощь для синагоги, выпроводил гостей и удалился сам. Сама пани Роза держалась достойно, не выказывая никаких эмоций. Она потребовала срочно вынести труп из дома и велела Марте проверить всё ли цело, и нет ли взломанных замков.

Мрозовский, дожидаясь телегу из мертвецкой, имел время на раздумья о бренности бытия. Думалось ему, что неисповедимы пути господни. Ведь не мог заранее мальчишка знать, чем для него обернётся работа на поминках в доме у Зеленских? И вот имеем: из одних похорон выплыли другие. А для Зеленской на руку только, что мальчишка там оказался. Если убили, значит, помешал, а если помешал, значит, не смогли ничего вытащить. Или почти ничего…

За этими мыслями и застал его помощник Кулика из городского морга.

— Прикажете сейчас забирать или ещё обследовать хотите? — спросил помощник.

На Мрозовского смотрела пара нетрезвых остекленевших глаз, в которых жизни было не более чем в глазах убитого.

— Забирайте, — махнул рукой Мрозовский и вышел из квартиры Зеленских, не прощаясь.

На утреннем небе не виднелось ни облака, солнце жарило пожухлую траву у обочин и раскаляло брусчатку.

Подул ветер, и горячий воздух задрожал зыбким маревом над дорогой. Рузя выглянула в окно, оглянулась, зевнув, на смятую постель, на спящего Яна.

— Засуха надоела, хоть бы дождик пошел, — грустно сказала Рузя.

Ян неожиданно обхватил её за талию, повалил на постель и прижал всем телом.

— Зачем тебе дождь? Быстро сознавайся!

Рузя расхохоталась в лицо, а он накрыл её рот поцелуем. Рузя млела от поцелуев, которыми её осыпал Ян, и мечтала, что когда-нибудь он останется с ней навсегда и сделает её счастливой. Например, подарит колечко и предложит руку и сердце. Рузя наивно думала, что эта любовь не закончится никогда и представляла себя в окружении детишек и рядом заботливого мужа.

— Ты почему не спишь? — спросила она, вырвавшись из его крепких рук.

— Так утро уже, — улыбнулся Ян и сдул белое пёрышко, налипшее на верхнюю губу. — Мне на службу пора. А ты чем заниматься весь день будешь?

— В лавку пойду, — задумчиво ответила Рузя, соображая, чем бы сейчас позавтракать. — Сейчас кофе сварю, а ты пока умоешься. У нас вчерашняя колбаса осталась и хлеба кусочек. Он, наверное, засох, размочить придётся.

Пропустив мимо ушей рассуждения о хлебе насущном, Ян начал тормошить Рузю по другим вопросам.

— Лавка твоя пустует за зря. Надо бы что-то в ней продавать. Что скажешь? — он задал вопрос и заглянул в глаза в ожидании ответа.

Рузя удивлено вскинула брови, но спорить не стала.

— Я об этом пока не думала, — ответила она, и на самом деле впервые задумалась о том, что же у её кавалериста, кроме жалования, за душой. Получалось, что он был беден, как церковная мышь.