Эдвард Марстон - Голова королевы
Как только прибыл переписчик, они втроем уселись за работу. Подробный сценарий, подготовленный Николасом, оказал неоценимую помощь и подстегнул память Худа.
Следующим пришел Лоуренс Фаэторн. Он изливал свой гнев на труппу Банбери, приписывая преступление им. Однако неистовая ярость смешивалась с облегчением: ужасное происшествие спасло его от допросов Марджери.
Поскольку Лоуренс исполнял главную роль, то его копия дала переписчику обширный материал для работы. Большую часть пробелов заполнили с помощью текстов, полученных от актеров. Когда запыхавшийся Джордж Дарт принес их, Николас аккуратно рассортировал и разложил все по порядку. Но одного фрагмента не хватало.
— Ты зашел к Кричу? — спросил Николас.
— Его не было дома, мистер Брейсвелл, — ответил Дарт.
— Ближайший бар — вот его дом. — вздохнул Фаэторн.
— Я и туда зашел, сэр. Там его тоже не оказалось.
— Иди и найди его, — приказал Фаэторн. — В спектакле есть сцена, где он играет с двумя моряками, и у нас не хватает этого текста. Вытащи его хоть из преисподней!
Испуганный Джордж Дарт убежал искать в ночи Бенджамина, а Худ, Фаэторн и Николас продолжили восстанавливать пьесу по кусочкам. Перо переписчика ни на секунду не переставало скрипеть.
Когда рассвет постучался в окна, перед ними лежала заново созданная рукопись. Переписчик Мэтью Липтон стонал от усталости, а правая рука его безвольно лежала у него на коленях. За дело взялся Николас. С помощью сценария и своей памяти он добавил в текст все условные сигналы, реплики к началу действия, выходы и уходы, реквизит. После семи часов титанического труда уэстфилдцы восстановили суфлерский экземпляр.
— Мне нужно отдохнуть хоть немного, — простонал Худ.
— Поздно спать, — решительно сказал Фаэторн. — Лучше позавтракаем вместе и пораньше отправимся в «Куртину». — Он обратился к Николасу: — Дорогой мой, мы будем охранять тебя, не отойдем ни на шаг.
— В этом нет необходимости, мистер Фаэторн. Теперь я постоянно буду начеку.
— Это все происки Банбери! — воскликнул Фаэторн.
— Но зачем им до такого опускаться? — с сомнением спросил Худ.
— Ну, раз они опустились до того, чтобы нанять Рандольфа, значит, готовы на все.
— Да уж, накануне премьеры, — кивнул Худ. — Это подкосило бы любую труппу.
— Но только не уэстфилдцев! — с гордостью заявил Фаэторн. — Мы славно потрудились сегодня ночью, джентльмены. Ник, конечно, молодец, что так быстро собрал нас по тревоге.
— Это самое меньшее, что я мог сделать, — смущенно ответил Николас. — Вина за утрату пьесы лежит на мне…
— Не вини себя, — великодушно возразил Фаэторн. — Когда два злодея нападают на ничего не подозревающего человека, то он может чувствовать возмущение, но никак не вину. Чудовищно! Да, мы привыкли к плагиату, но это преступление иного толка! Предательство самого духа театра! Труппа Банбери поплатится за это!
— Если это они, — скептически заметил Николас.
— А в этом, сударь, нет никаких сомнений! Кто еще выиграл бы от нашего провала? Только Рандольф и кучка негодяев, которые имеют наглость именовать себя труппой.
— Ты предъявишь им обвинение, Лоуренс? — спросил Худ.
— О, нет. Сначала мы должны втайне провести наше собственное расследование. Сделаем вид, словно ничего не произошло, Эдмунд. Покажем этим мерзавцам, что насилием и подлостью «Уэстфилдских комедиантов» не остановишь. Мы несокрушимы!
Тут кто-то поскребся в дверь. Николас открыл, и внутрь вполз Джордж Дарт. Мальчик буквально падал с ног от усталости, но все же притащил то, за чем его посылали. Он протянул текст Фаэторну в ожидании похвалы, но, увы, похвалы не последовало.
— Почему так поздно? — скривился Фаэторн. — Где ты был?
— Бегал, сэр. Взад-вперед.
— Нашел Крича?
— Да, в первом часу ночи, — Джордж зевнул.
— Что же тебя задержало?
— Я не мог его разбудить, сэр. Как только Крич проснулся, мы отправились к нему домой, и он отдал мне свой экземпляр. — Мальчику так хотелось, чтобы его похвалили за труды. — Я молодец, сэр?
— Нет, — отрезал Фаэторн.
— Еще какой молодец, — поправил Николас.
Джордж Дарт улыбнулся впервые за неделю. Он протянул листы Фаэторну и тут же крепко закрыл глаза.
— Спокойной ночи, джентльмены…
Николас едва успел поймать мальчика, когда тот стал оседать на пол.
На следующее утро жизнь в Шордиче кипела как обычно, и толпы прохожих сновали туда-сюда под палящим солнцем. К полудню зрители начали стекаться в «Куртину», чтобы увидеть новый спектакль. Одним из первых прибыл невысокий нервный молодой человек в темном костюме и шляпе. Он заплатил пенни, чтобы войти в театр, и еще два, чтобы с удобством устроиться в мягком кресле первого ряда галереи второго яруса. Идеальное место для его цели.
Глядя вниз, на пустые подмостки, юноша ощущал волнение и неприязнь. Его пьеса принадлежала театру, но жестокий мир сцены немилосердно отверг ее. Пришло время напомнить о себе, и он сделает это самым эффектным способом, какой только смог придумать.
Роджер Бартоломью жаждал мести.
Глава 10
Атмосфера за кулисами «Куртины» накалилась, нервы у всех были натянуты, словно струны лютни. Труппа и так волновалась по случаю выступления, но история с похищением рукописи взбудоражила всех. Сама мысль о неведомом, но столь решительном враге тревожила не на шутку, звучало множество догадок, кем могли быть загадочные преступники. В итоге актеры пребывали не в лучшем расположении духа перед премьерой. Многих тяготили суеверия, и Барнаби Джилл выразил опасения большинства:
— Что дальше, хотелось бы знать? Бог троицу любит… Происшествие с Диком Ханидью — раз. Похищение пьесы — два. — Он понизил голос на октаву. — Какое еще происшествие ждет нас сегодня?
— Твое выступление, — пробормотал Сэмюель Рафф себе под нос, и несколько человек, стоявших рядом с ним, хихикнули.
Лоуренс Фаэторн хотел разрядить обстановку, но сделал только хуже. Собрав труппу в гримерке, он произнес короткую речь о том, что нужно дать отпор врагам, выступив как можно лучше. Его увещевания сплотили актеров для достижения их общей цели, но посеяли тревогу, похожую на боязнь сцены.
— Сэмюель?
— Да, сынок?
— Мне плохо…
— Дыши поглубже, Мартин.
— Это платье меня душит.
— Выпей воды.
— Я ни за что не смогу спокойно стоять на сцене.
— Все будет в порядке, — заверил Рафф. — Как только выйдешь на сцену, все тревоги исчезнут. В день премьеры актер чувствует себя, как перед битвой: даже самый храбрый воин боится за свою жизнь. Но когда оказываешься на поле брани, все страхи как рукой снимает. Выступление — тоже своего рода битва, Мартин. Ты будешь достойно сражаться, я знаю.
То, что Мартин Ио обратился за поддержкой к Сэмюелю Раффу, выдавало его волнение. Мальчик три года выступал с «Уэстфилдскими комедиантами», набравшись за это время самоуверенности, местами переходящей в высокомерие, но сейчас он совсем растерялся. Его окружали актеры с такими же вытянутыми лицами и пересохшими ртами, как и у него, и Ио выбрал человека, которого раньше всегда недолюбливал. Самообладание Раффа выделяло его на фоне остальных, и Мартин, как и большинство коллег, черпал силы в его спокойствии. Он даже решился поведать Сэмюелю страшную тайну.
— Знаешь что, Сэмюель? Не думал, что я скажу такое, но…
— Ты хотел бы, чтобы вместо тебя сейчас роль Глорианы исполнял Дик?
— Да… Как ты догадался?
— Ну, это нетрудно, сынок, — улыбнулся Рафф. — А знаешь, что я тебе на это скажу? Если бы Дик стоял сейчас в этом костюме вместо тебя, то думал бы то же самое.
Николас благодарил Господа, что хоть кто-то в труппе сохраняет хладнокровие и успокаивает других. У большинства актеров во взгляде застыла паника, а Эдмунд Худ пал первой жертвой всеобщей истерии. Проработав всю ночь, он рисковал сейчас полностью утратить самообладание. Сначала Худ сомневался, хороша ли его пьеса, потом принялся размышлять, так ли уж талантлив он сам, после чего перешел к более глобальным рассуждениям о пользе театра.
Плавным противодействием этой истерике был сам Николас. Пусть и с перебинтованной головой, он как обычно следил за последними приготовлениями и успокаивал членов труппы. Пока суфлер был с актерами, труппа двигалась в заданном направлении, и это внушало воодушевление. Николас нашел теплые слова для всех, кто нуждался в моральной поддержке, и пока его подопечные носились туда-сюда по гримерной, подбадривал их:
— Вчера музыка звучала просто превосходно, Питер.
— Благодарю.
— Лучше просто не придумаешь… Томас…
— Да, мистер Брейсвелл?
— Не подведи нас сегодня, вся надежда на тебя.
— О Боже. — пробормотал старый смотритель сцены.
