Александр Бушков - Сыщик
Привратник отпер высокую калитку и отступил на шаг, согнувшись в поясном поклоне опять-таки на старинный манер…
— Дайте ему что-нибудь… — прошептал Вадецкий.
Подумав, Бестужев вынул золотой и соответствующим обстановке величавым жестом вложил его в руку выпрямившегося ряженого. Тот, кланяясь, разразился потоком слов на мадьярском, сразу видно, искренних.
Они с Вадецким направились к особняку. Там ярко освещены были все окна, доносилась музыка, слышались разговоры и смех. Атмосфера самая беззаботная.
— У меня появились сомнения… — тихо сказал Бестужев. — Уместно ли представляться русским князем? Ваша графиня, как я понял, мадьярка, а многие мадьяры русских недолюбливают за то, что мы в свое время помогли подавить венгерский мятеж…
— Не беспокойтесь, — хмуро откликнулся Вадецкий. — У графини на этот счет своя точка зрения, так что не будет никаких сложностей…
— Чтобы не терять времени, представьте меня графине сразу, а дальше уж мое дело…
— Сначала нужно будет разыскивать графиню по всему дому, — со знанием дела разъяснил Вадецкий. — Я же говорил — обстановка тут самая непринужденная, веселье пущено на самотек…
Похоже, так и обстояло: входная дверь оказалась распахнута, возле нее не было швейцара, а в ярко освещенном обширном вестибюле Бестужев не увидел ни единого лакея. Они прошли по анфиладе из нескольких великолепных залов, обставленных со спокойной роскошью, ничуть не похожей на ту глупую пышность, что заводят у себя скоробогачи, — и никто не обращал на них внимания, гости (среди которых почти не было, как и предсказывал Вадецкий, персон в смокингах и вечерних платьях) беседовали, угощались вином, играли в карты. Бестужев почувствовал себя человеком-невидимкой из того английского романа — но это ему пришлось по душе.
Вадецкий оглядывался направо-налево (со всем соблюдением светских приличий) — и Бестужев видел по его лицу, что графини его спутник среди присутствующих пока что не усматривает.
Он присмотрелся: ага, лакеи все-таки имелись, они бесшумно скользили среди гостей с уставленными бокалами подносами — обычная картина, если не считать того, что и лакеи поголовно наряжены по моде трехсотлетней давности. Графиня, следует признать, весьма последовательна в своем увлечении стариной…
— Спросите у кого-нибудь из этих… — прошептал Бестужев на ухо спутнику. — Иначе будем до утра бродить, как унылые привидения…
Вадецкий подошел к ближайшему лакею, что-то спросил, тот предупредительно ответил — и беззвучно заскользил прочь, отзываясь на небрежный жест какого-то франта, внешним обликом напоминавшего то ли индуса, то ли перса (да и на светло-серой его визитке сверкала незнакомая Бестужеву орденская звезда самого экзотического вида).
— Графиня изволит пребывать с фрейлейн Луизой в Дубовой зале, — исправно доложил Вадецкий, вернувшись. — Цитирую дословно.
— Вы знаете, где эта зала?
— Да, я там уже бывал.
— Отлично. Пойдемте. Хотя… — Бестужев остановился. — Мы, часом, никакой бестактности не совершим, ввалившись туда без приглашения? Мало ли как они там пребывают…
— Нездоровое воображение у вас, — ухмыльнулся Вадецкий.
— Да нет, — серьезно сказал Бестужев. — В наш век ни в чем нельзя быть уверенным, когда речь заходит о бомонде и богеме. Декаданс, сецессион и все такое прочее: новомодные нравы, шокирующие старое поколение развлечения…
Как столичный жандарм, он и в самом деле немало наслышан был о иных предосудительных забавах, бытовавших как в бомонде, так и среди богемы (при том, что обе эти категории частенько пересекались и смешивались).
— Вздор, — сказал Вадецкий. — То есть в Вене хватает всякого, но в данном случае вы угодили пальцем в небо. Идемте смело.
— Вам виднее, — проворчал Бестужев, поднимаясь следом за репортером на второй этаж, где они вновь углубились в анфиладу роскошных зал.
Вадецкий уверенно направился к показавшейся слева низкой двери в конце коридора, чуточку контрастировавшей с окружающей обстановкой: сбитая из солидных дубовых досок, скрепленных коваными фигурными полосами, она опять-таки выглядела перенесенной в относительно современную роскошь века из семнадцатого. Даже вместо ручки имелось массивное железное кольцо.
— Причуда старого графа, — пояснил Вадецкий. — Он себе курительную устроил на собственный вкус.
— Я вижу, вы здесь вполне освоились? — усмехнулся Бестужев.
— Пока что моя скромная персона графине не наскучила, — не моргнув глазом ответил Вадецкий.
Когда они подошли к двери, Бестужев расслышал странные звуки, долетавшие изнутри: словно кто-то размеренно грохал увесистым молотком по деревянной стене. Приоткрыл дверь… и понял, что это выстрелы бахали внутри. В первый миг сработала профессиональная ухватка: он шарахнулся, бросил руку в потайной карман, коснулся кончиками пальцев браунинга…
— Бросьте вы! — шепнул Вадецкий, бесцеремонно подтолкнув его локтем. — Ничего страшного, тут и не такое бывает…
С сомнением покрутив головой, Бестужев убрал руку от пистолета и осторожно вошел. И действительно, не увидел ничего тревожащего: спиной к ним посередине залы стояли две женщины, и та, что справа, держала пистолет в вытянутой руке, размеренно нажимала на спусковой крючок — и в дальнем конце залы звонко разлетались на куски небольшие расписные горшки, рядком стоявшие на протянувшейся от стены до стены полке.
Приходилось признать, что незнакомка стреляла отлично — всякий раз, когда раздавался выстрел, очередной горшок взлетал кучей черепков. В помещении стоял кислый запах свежей пороховой гари, в руке у незнакомки легонько подпрыгивал большой вороненый револьвер неизвестной Бестужеву модели.
Действительно, Дубовая зала… Стены и сводчатый потолок обиты дубовыми панелями, довольно скупо украшенными незатейливой резьбой, посреди красуется массивный дубовый стол, для переноски коего с места на место потребовалось бы не менее взвода солдат, вокруг — такие же грубовато исполненные, неподъемные кресла, сложенный из неотесанного камня камин в дальнем углу. Судя по общему стилю, старый граф предпочитал даже трехсотлетней древности моду — скорее уж попахивало самым натуральным рыцарским Средневековьем, когда мебель была такова, что у самого буйного упившегося гостя не хватило бы силенок ее разломать, не говоря уж о том, чтобы ею драться…
Стрелявшая положила револьвер на стол, и Вадецкий деликатно откашлялся. Обе женщины обернулись.
Та, что стреляла, довольно красивая светловолосая девица, была одета по самой последней парижской моде (Бестужев уже видел в Вене немало дам, носивших подобные фасоны) — да и причесана на современный манер. Зато вторая… Вот ее-то наряд к современным никак нельзя было отнести: пышная юбка, пышные буфы на плечах и рукавах, шнурованный лиф, глубокий вырез, отделанный кружевами. Великолепные черные волосы уложены в затейливую, красивую, но тоже не имевшую никакого отношения к дню сегодняшнему прическу. Одетых примерно таким образом дам Бестужев видел разве что на французских иллюстрациях Мориса Лелуара к «Трем мушкетерам» Дюма — ну да, платье времен Людовика XIII и грозного кардинала Ришелье.
Учитывая все виденное прежде да и слышанное от репортера, не будет ошибкой предположить, что он наконец оказался лицом к лицу с хозяйкой особняка. Бестужев почему-то считал, что она окажется гораздо старше (все эти причуды, он полагал, были уж скорее свойственны пожилой даме, на склоне лет принявшейся чудить). Однако очаровательная синеглазая брюнетка была явно моложе его на несколько лет: несомненно, капризная, взбалмошная, как сто чертей, по глазам и общему выражению лица видно — но прелестная, как чертенок. Даже в этом дурацком наряде, вышедшем из моды в незапамятные времена.
— Позвольте представить, — церемонно сказал Вадецкий. — Графиня Илона Бачораи — князь Иван Партский из Сибири.
Бестужев поклонился. Ну да, самая что ни на есть русская фамилия, не без иронии подумал он. Учитывая, что Вадецкий всю свою сознательную жизнь прожил в Лёвенбурге, где немалый процент жителей относится ко всевозможным славянским нациям, мог бы придумать фамилию, гораздо более подходящую для русского князя. А впрочем, какая разница и кто оценит? Подобного рода «русские» фамилии, режущие слух русского как визг пилы по стеклу, во множестве встречаются у европейских романистов, по невежеству своему свято убежденных, что русские себя именуют как раз подобными ужасными буквосочетаниями…
— Чрезвычайно интересный человек, графиня, — продолжал Вадецкий с непринужденностью старого друга дома. — Владелец золотых рудников, известный охотник на медведей…
Графиня подняла руку (тонкие пальчики были усыпаны огромными самоцветами), Бестужев ее поцеловал, не ударив в грязь лицом — хотя княжеским (да и вообще каким бы то ни было) титулом он не мог похвастать, господа офицеры российской императорской гвардии, даже бывшие, недостатком галантных манер не страдают, в грязь лицом не ударят…
