Иван Любенко - Супостат
— Вы так считаете? — прихлебывая горячий кофе, спросил Чертоногов.
— Безусловно.
— Но чего ему бояться? Разве полиция в это поверит?
— Поверит или нет — еще вопрос. А вот то, что следствие обратит на сей факт внимание, — сомневаться не приходится. Возьмут и займутся его alibi.
— Простите?
— Alibi — опровержение обвинения путем представления доказательства, что подозреваемый в момент совершения преступления находился в другом месте. И вот тут всякое может произойти. Я уверен в том, что человек, учинивший эти два злодеяния, не вполне уравновешен в психическом смысле.
— Маниак, что ли?
— Видимо, да. Нельзя исключать, что он попытается сделать все возможное, чтобы этот сеанс не состоялся. Проще всего — организовать покушение на вас. Собственно, поэтому я и решил встретиться с вами и предостеречь. Кто знает, что у него на уме.
Чертоногов откинулся на спинку стула и сказал:
— Знаете, у меня последние два дня какое-то нехорошее предчувствие. Оно усилилось после того, как позвонила ваша… знакомая — мадам Ардашева — и предложила провести сеанс у нее дома. И она же согласилась занять место покойной Вяземской, то есть задавать мне вопросы. Я почему-то уверен, что у нее должно получиться. Но дело даже не в этом. Все вокруг складывается как-то не так… И ваше предостережение — лишь одно из звеньев длинной цепи неудач, и неудач не только моих, а, если хотите, целой страны. У меня такое ощущение, что империя стоит на пороге краха.
Сделав глоток кофе, он осведомился:
— А вы, позвольте узнать, где служите?
— В МИДе.
— В МИДе? — собеседник удивленно вскинул брови. — Хм, и муж Ардашевой, я слышал, тоже в МИДе.
Клим Пантелеевич опустил глаза.
— Ах да, простите, — спохватился Эразм Львович. — Устал я сегодня на службе. Весь день готовили никому не нужные доклады, правили циркуляры… А зачем? Ведь наш поезд уже сошел с рельс. Мы летим в тартарары, а все думают, что это машинист прибавил ходу. Прав был Столыпин, когда говорил, что для России нет страшнее врага, чем собственная лень и бахвальство, особливо военное. Помню, в сентябре десятого года во время нашей с ним поездки по Сибири Петр Аркадьевич заметил: «Стране нашей, чтобы стать великой державой, надобно, прежде всего, привести себя в порядок, подтянуться, разбогатеть и, самое главное, — как можно дольше не воевать!» Но мы его не послушали, забряцали оружием, братьев-славян собрались выручать… А они, эти наши «братушки», продадут Россию за понюх табаку. Пройдет немного времени, и вы убедитесь в моей правоте. А мужик-то наш, тот самый, справный и домовитый, на которого Столыпин возлагал надежды, гибнет ежеминутно под германскими снарядами! А что дальше-то будет, когда ему в окопах гнить надоест? А?
— Катастрофа, — грустно ответил Ардашев.
— Вот-вот. Сегодня ночью мне снились жуткие кошмары. Давненько я такого страха не испытывал. Грезилось, будто дьявол присел на край кровати и смотрел на меня обреченно, как на покойника. А меня точно параличом разбило, и не хватало сил даже вскрикнуть, чтобы прогнать его. — Он помолчал немного и спросил: — А вы, стало быть, предлагаете мне до пятницы ходить с охраной?
— Можно и с охраной. Хуже не будет.
— А не лучше ли тогда вообще отказаться от сеанса? — нерешительно выговорил Чертоногов.
— Я не уверен, что это даст вам полную защиту от нападения. К тому же журфикс послезавтра. Вам следует поберечься всего два дня.
— Послушайте, Клим Пантелеевич, — от внезапно пришедшей мысли статский генерал выпрямился на стуле, — что ж получается, маниак — один из недавних гостей Вяземской?
— Это вовсе не обязательно. Он может быть знаком с кем-то из этого круга или просто хорошо осведомлен через третьих лиц.
— Слава Богу! А то я уже совсем расстроился. Пьешь, закусываешь, разговоры ведешь, а душегуб стоит, улыбается и все ждет, когда ты к нему спиной повернешься, чтобы стукнуть тебя топориком по темечку.
— Одно бесспорно: он — поэт. В последнем номере «Нивы» опубликовано его стихотворение. Можете полюбопытствовать, на тридцатой странице, называется «Метресса».
— Господи, поэт, да еще и в «Ниве»! — Медиум повернулся к Ардашеву и вперил в него стеклянный взгляд. — А вы, случаем, меня не подозреваете? Я ведь тоже там печатался и на сеансе присутствовал, следственно, слышал про предложение насчет матери модистки. И алиби у меня нет, потому что я уехал на извозчике один, а номера коляски — не помню. Может, потому вы и встретились со мной? Чтобы прощупать меня, порасспросить, а?
— Помилуйте, Эразм Львович, разве стал бы я в таком случае печься о вашей безопасности?
— Да, вы правы. Что ж, прислушаюсь к вашему совету. А на сеанс к Ардашевым вы не придете? — осведомился он и тут же осекся. — Ах, пардон, пардон, запамятовал. Простите за глупый вопрос.
— Ничего страшного. Еще кофе?
— Нет, нет, мне пора. Есть одно неотложное дельце. Надобно кой-куда заглянуть, распорядиться, тут неподалеку. Но это, поверьте, совсем безопасно, — поднимаясь, проговорил камергер. — Рад был знакомству. Если доведется встретиться, буду рад. Честь имею.
— Честь имею.
Высокий чиновник ушел.
Клим Пантелеевич заказал еще кофе. Он сидел, смотрел в окно и никуда не торопился. У дома напротив мерз филер. Переминаясь с ноги на ногу, он потирал затянутые в перчатки руки и приподнимал воротник пальто. Судя по тому, что агент уже дважды машинально вытаскивал из кармана пустой портсигар, папиросы у него давно закончились. Но бросить наблюдение он не отважился. Этот шпик из сыскного отделения ходил за Ардашевым уже несколько дней, и статский советник привык к нему. Но то ли от неприятного ощущения постоянной слежки, то ли от горького послевкусия рассуждений о будущем России на душе у дипломата кошки скребли. «Медиум прав, — подумал бывший присяжный поверенный. — Поезд уже сошел с рельсов. И не знаешь теперь, что лучше: находиться внутри или попытаться спрыгнуть?»
Ардашев позвал официанта. Расплатившись за стол и купив пачку «Императорских» — именно такие папиросы курил «топтун», — он прошел в гардеробную.
Тяжелая входная дверь захлопнулась. Клим Пантелеевич с удовольствием вздохнул свежего морозного воздуха и направился через дорогу прямо к агенту. Бедолага, поняв, что «объект» идет к нему, растерялся и повернулся спиной, делая вид, что рассматривает витрину.
— Я вам, сударь, курева купил. Вы, я вижу, совсем измучились, портсигар туда-сюда в руках гоняете, — протягивая коробку с гербом на крышке, проговорил дипломат и добавил с усмешкой: — А я — домой. Не вижу смысла меня провожать. Соблаговолите передать начальству, что не слежку надо за мной пускать, а шевелить собственными мозгами. Честь имею.
Филер развернулся и застыл на месте, точно каменный. Он машинально взял папиросы и открыл коробку.
Статский советник слегка поклонился и, выбрасывая вперед трость, зашагал к стоянке таксомоторов.
Полицейский курил и смотрел ему вслед до тех пор, пока автомобиль не скрылся из виду. И только тогда, втянув голову в плечи и глубже надвинув каракулевую шапку, он побрел к трамвайной остановке.
На улице зажглись фонари. Падал слабый снег. Старая огромная ворона, давно привыкшая к уличному шуму, уселась на трамвайном столбе, точно на корабельной мачте. Она била крыльями и каркала с надрывом, предвещая горожанам лютый мороз.
17
Четверг, 12 февраля
Вечером двенадцатого февраля, в четверг, Ардашев вышел из здания МИДа и, взяв таксомотор, поехал в ателье «Мадам Дюклэ».
С Балтики дул сильный ветер. Тени фонарей ложились на дорогу неровными силуэтами великанов, примороженных к земле злой ведьмой. Снег, который еще в полдень сползал по оконному стеклу мокрым гусиным пером, теперь стал похож на ячменную крупу, сыпавшуюся с неба, словно из прорванного мешка.
Настроение у статского советника оставляло желать лучшего. И хоть давно подмечено, что погода сильно влияет на расположение духа, но как раз ее-то «рыцарь плаща и кинжала» не замечал. Клима Пантелеевича беспокоили неутешительные сведения из Тегерана. Тайный посланник МИДа в Бендер-Бушире[15] не явился на встречу со связным, прибывшим на португальском судне «Санта Катарина». Агент будто в воду канул. Если он не объявится, то, вполне возможно, придется снова отправляться в эту древнюю страну и разбираться на месте. А этого очень не хотелось. И не только потому, что тайный посланник вернулся оттуда всего полгода назад. Нет. Просто в этом случае ему не удастся довести до конца руководство операцией по вербовке секретаря шведского посольства, который души не чаял в одной из солисток цыганского хора Варвары Паниной. Швеция, заявившая о своем нейтралитете в войне, на деле довольно активно поддерживала Германию, оказывая ей экономическую помощь. А в Персии протурецкие силы не только вооружались шведскими карабинами, но и подчинялись инструкторам шведской армии.
