Валерия Вербинина - Эхо возмездия
– А кому именно Колозин сказал, что знает настоящего преступника?
– Доктор, – обиженно пропыхтела Нинель, – подслушивать вовсе не в моих привычках… Но мне кажется, это была Наденька.
– Их разговор мог слышать кто-нибудь, кроме вас? – Нинель заколебалась. – Полно, Нина Андреевна, вы ведь сами заявили, что убийца каким-то образом услышал слова студента. Вы заметили кого-нибудь поблизости?
– Никого. Но кто-то стоял под лестницей и курил. Я видела дым.
– Но не человека? Только дым?
– Увы, нет!
Волин задумался.
– С другой стороны, Наденька вполне могла потом пересказать кому-то слова Колозина, и они дошли до убийцы. Так что не факт, что преступник действительно находился возле лестницы.
– Не знаю, кому она могла их пересказать, – проворчала Нинель, исподлобья косясь на своего собеседника. – Половина гостей к тому времени уже разъехалась.
– А кто оставался в доме?
– Павел Антонович, его семья, мистер Бэрли, Колозин… я, конечно… эта назойливая особа – Любовь Сергеевна… Меркуловы… Ах да, еще Одинцовы.
– Боюсь, мне затруднительно представить кого-нибудь из членов семьи Снегиревых в качестве убийцы, – сказал доктор, пожимая плечами. – То же самое я могу сказать о мистере Бэрли и госпоже Тихомировой. Анна Тимофеевна, это просто нелепо, простите. Ее сын, по-моему, уже был сослан, когда произошло убийство в Петербурге… Одинцовы? Да ну, глупости…
– Но ведь кто-то же убил Колозина! – вскинулась Нинель. – И я… Георгий Арсеньевич, я просто не знаю, что мне делать! Я не люблю полицию… но ведь я свидетель! Я обладаю важной информацией…
Грудь ее бурно вздымалась, и на всякий случай Волин отодвинулся.
– Я думаю, вам лучше вернуться домой и ждать, когда Порошин вас навестит, – сказал доктор. – Ему все равно придется разговаривать со всеми, кто присутствовал на ужине. Рано или поздно очередь дойдет и до вас.
– А он не будет подозревать меня в убийстве студента? – с беспокойством спросила Нинель.
– Зачем ему это делать?
– Ну, к примеру, для того, чтобы замарать мое имя, – гордо ответила Нинель.
– У вас есть огнестрельное оружие? – спросил Волин.
– Нет, зачем оно мне?
– Тогда, полагаю, вам нечего опасаться. Возвращайтесь к себе, ждите Порошина и ничего не бойтесь.
Ему пришлось повторить эти слова в разных вариациях раз двадцать, прежде чем Нинель решила последовать его совету.
– Ах, доктор, – вздохнула она на прощание, – вы не поверите, как я завидую вам, что вы ушли с вечера раньше всех! С той минуты, как я узнала о гибели этого несчастного молодого человека, я испытываю ужасные душевные терзания… А следователи бывают так грубы, так бестактны!
«Господи, если бы эта несносная баба знала, как я вчера завидовал тем, кто остался на ужине!»
Но тут явился Поликарп Акимович, объявивший, что в больницу привезли роженицу, у которой уже начались схватки, и мысли доктора переключились на работу, которую ему предстояло сделать.
Следователь Порошин тоже думал о работе, поэтому он вернулся в свой кабинет и заполнил ровным, аккуратным почерком с длиннющими хвостиками девять страниц документов, которые должны были запечатлеть его служебное рвение. Если бы понадобилось, он написал бы еще столько же, однако ему пришлось прерваться из-за появления сухопарого блондина с глазами немного навыкате и усами щеткой. Это был товарищ прокурора Клеменс Федорович Ленгле, и знающие люди уверяли, что он далеко пойдет. Впрочем, говорили они это уже лет десять, и все эти годы товарищ прокурора оставался там же, где и был.
Ленгле витиевато извинился за опоздание, туманно намекнув на обстоятельства непреодолимой силы, вынудившие его задержаться в другом месте из-за предыдущего расследования. Порошин отлично знал, что обстоятельства непреодолимой силы жили в городе Александрове, что у них были прекрасные черные глаза и великолепные ножки, а также – что они не имели к расследованиям и юстиции вообще никакого отношения. Впрочем, следователь тотчас же забыл обо всем, как только Ленгле упомянул, что его уже атаковали газетчики.
– Удивительно пронырливый народ! – добавил товарищ прокурора, стягивая перчатки. – Откуда они узнали, что именно мы с вами будем заниматься убийством Колозина?
Он разоблачился, избавившись от шубы, шапки и шарфа, одернул мундир и протянул руку за отчетом – но, увидев, сколько Порошин успел написать, состроил легкую гримасу.
– Давайте покороче и на словах, – сказал товарищ прокурора. – Подозреваемые?
– Василиса Матвеевна Печка и ее муж, отставной штабс-капитан Терентий Емельянович Печка. Дама – сестра убитой Арины Изотовой, – пояснил Порошин. – Они считали, особенно жена, что Колозина зря оправдали и он и есть убийца. Оба идеальные кандидаты, особенно муж, но беда в том, что у них алиби.
– Надежное?
– Не идеальное, но вполне убедительное. Тем не менее я запретил им уезжать вплоть до завершения следствия.
– Другие варианты?
– Пока никаких.
– Вы уже были у Павла Антоновича?
– Н-нет, – после легкой заминки признался Порошин. – Думаю, нам стоит поехать к нему вдвоем.
– Почему? Думаете, он заартачится?
– Дело весьма щекотливое, – признался Порошин, помедлив. – И я бы хотел, чтобы на допросе присутствовал свидетель. А то вдруг в газетах напишут, что власти притесняют уважаемого че-ловека…
– Осторожничаете? – Ленгле метнул на Порошина быстрый взгляд. – Полагаю, вы правы: осмотрительность нам не помешает. Что показало вскрытие?
– Жертва убита из дешевого тульского револьвера, один выстрел сзади в голову, смерть наступила мгновенно. – Следователь продемонстрировал пулю, которую Волин извлек из головы Колозина. – Клеменс Федорович, скажу вам честно: пока концы с концами не сходятся. Я навел справки – студент никогда прежде не бывал в наших краях. Он приехал только вчера, появился на ужине у Снегирева, ночью куда-то вышел и сразу же был убит. Кстати, тело с места преступления увезли и зачем-то подбросили Одинцовым.
– Трудности на то и даются, чтобы их преодолевать, – изрек товарищ прокурора. – Не думайте, милостивый государь, что награды достаются просто так. Дело будет громкое, аппетитное… Если мы с ним справимся, возможен перевод не то что во Владимир или Москву, а прямиком в Петербург…
– Хорошо бы сразу в Петербург, – брякнул Порошин. – Столица империи… Я там учился…
Ленгле кашлянул и напустил на себя безразличный вид.
«Разъедусь с женой… дам ей столько, чтобы она оставила меня в покое… Буду жить с Варенькой, и баста… Какие у нее ножки, какие глазки! Этот осел Порошин только о карьере и думает… За лишний орден удавится, хотя я тоже не против орденов… но Варенька, однако же, лучше…»
«Вот сухарь немецкий, – мрачно думал Порошин, – небось только и думает, как бы меня объегорить, когда мы раскроем дело… Хорошо этим прокурорским! Следователь делает всю грязную работу, а они знай снимают сливки… Мне бы только в Петербург перебраться, я на все согласен, чтобы его рожу больше не видеть…»
Тут, однако, охотников делить шкуру неубитого медведя прервали, потому что явился служащий и принес телеграмму.
– Из Петербурга… срочная…
Ленгле удивленно приподнял брови, взял телеграмму и распечатал ее, после чего как-то старчески крякнул и протянул текст Порошину.
Следователь прочитал телеграмму, удивленно заморгал и на всякий случай прочитал еще раз, но текст остался ровно таким же и ни на знак не переменился.
– Что это такое, Клеменс Федорович? – возмутился Порошин. – «По делу Колозина ничего не предпринимать», «ждать приезда следователя по особо важным делам», «выполнять инструкции, которые он привезет»? Да за кого они нас держат?
– М-да, – вздохнул его собеседник. – Крупное дело, сударь, оно, как тарелка варенья. Всякая муха так и норовит к нему приложиться.
Следователь вытаращил глаза. Он и раньше замечал, что сухарю Ленгле присуще своеобразное чувство юмора, но не ожидал, что товарищ прокурора рискнет высказаться столь прямо.
– Но… Клеменс Федорович! У нас в губернии есть свой следователь по важнейшим делам, если уж на то пошло… Почему Петербург? Зачем присылать к нам не понять кого? Возьмите меня или хотя бы вас: мы знаем в уезде всех помещиков, их семьи, знаем, кто на что горазд… А следователь из Петербурга, что он будет делать? И вообще это… Это вмешательство в нашу юрисдикцию, между прочим!
– О, я вижу, вы намерены сопротивляться, – усмехнулся товарищ прокурора. Он подошел к окну и, заложив руки за спину, смотрел на заснеженный двор. – Послушайте моего совета, Порошин: даже не пытайтесь. Я служу дольше вас, и на моей памяти это первый случай, когда человека присылают из Петербурга – а ведь, между прочим, у нас тут всякое бывало. Случались и преступления, по сравнению с которыми убийство студента – так, сущие пустяки, и, однако же, в столице никто по этому поводу даже не шелохнулся.
