Джинн Калогридис - Невеста Борджа
— Конечно! — тут же откликнулся посол.
— Мой отец покинул нас в час величайшей опасности, — продолжал Феррандино, — и украл из государственной казны значительную сумму денег. Мы явились, дабы вернуть ее.
Дядя Федерико, чье возмущение постепенно нарастало, окончательно утратил терпение.
— Вы дали приют преступнику! Мало того, что ваш король не поддержал нас войском…
Мой сводный брат повернулся к нему и резко произнес:
— Довольно, дядя. Вы не будете больше перебивать нас. Федерико поджал губы.
— Мы приносим вам наши самые смиренные извинения, — сказал дон Хорхе. — Когда его величество… его высочество Альфонсо прибыл сюда, мы предположили, что он сделал это для поправки здоровья, дабы воспользоваться нашей погодой. Мы, пребывая в заблуждении, думали, что семья знает о его поездке. — Он помолчал, оглядел нас всех, склонив голову набок, и сказал: — Вы все — особы королевской крови. Я уверен, что вам можно доверить самые конфиденциальные сведения.
— Совершенно верно, — подтвердил Феррандино.
— Я принес вам и всему Арагонскому дому хорошие новости. Ваш призыв о помощи был услышан, ваше величество. Папа, император, король Фердинанд, Милан, Венеция и Флоренция объединились и образовали Священный союз. Я прошу прощения за то, что мы не сумели сообщить вам об этом ранее, но слишком уж велика была опасность, что французы перехватят послание и узнают о наших планах. Но из Рима на юг вскоре двинется армия, превосходящая по численности армию Карла.
Лицо и взгляд Феррандино мгновенно смягчились, как будто он увидел что-то такое, что вызывало у него безграничную нежность, например, новорожденного сына или обожаемую возлюбленную. На миг мне показалось, что он может заплакать. Но все же, хоть Феррандино и был тронут до глубины души, он взял себя в руки и негромко произнес:
— Да благословит Господь Папу и императора. Да благословит Господь короля Фердинанда.
На следующее утро дон Хорхе предоставил нам экипажи для поездки в пристанище нашего отца. Однако же Федерико предложил Феррандино не ехать. Как он выразился, «не подобает королю выпрашивать то, что принадлежит ему по праву». План был прост: пристыдить, а если понадобится, то и припугнуть отца и убедить его явиться к новому суверену, принести клятву верности и, что самое важное, вернуть сокровища короны, которые по-прежнему были нам необходимы — если, конечно, мы хотели, чтобы наша армия сражалась бок о бок с войсками Священного союза. И уж конечно, они были необходимы для повседневного управления королевством, на что у нас теперь возникла реальная надежда.
Феррандино, как следует выспавшийся чуть ли не впервые за год и выглядевший теперь куда моложе, согласился с планом Федерико. Наши дядья хотели отправиться в одиночку, но мой брат переубедил их.
— Мы с Санчей должны поехать с вами, — настаивал Альфонсо. — Мы имеем право увидеть отца и мать и спросить, почему они так поступили.
Итак, мы явились во дворец, где теперь обитал бывший король Альфонсо II, — величественное здание, возведенное на пологом склоне над гаванью. К нашему удивлению, у незапертых ворот не было ни единого стражника. Наш собственный кучер спустился с козел и отворил ворота, завел экипаж во двор, а потом снова закрыл их.
Точно так же ни один слуга не встретил нас у дверей. Дон Федерико открыл их и принялся громко звать хоть кого-нибудь, пока издалека не отозвалось два женских голоса:
— Кто там?
Один из них принадлежал донне Елене, давней фрейлине моей матери, второй же — самой мадонне Трузии.
Дядя Федерико вступил на лестничную площадку и загрохотал:
— Арагонский дом! Мы пришли навести порядок!
В коридоре появилась Трузия. Выглядела она хорошо: сочные губы и красиво вылепленные скулы. Она была младше моего отца и лишь сейчас достигла полного расцвета женственности. Я невольно вздохнула: после разлуки меня заново поразила красота матери.
Завидев нас в дверном проеме, она просияла и почти бегом кинулась нам навстречу.
На лице ее была написана чистейшая радость, и померкла она лишь после того, как мать заметила нашу сдержанность и враждебность Федерико.
— Ваши высочества, — обратилась она к братьям, присев в реверансе. Потом вытянула шею, стараясь заглянуть им за спины, посмотреть на нас с Альфонсо. — И мои дети! Как я по вас соскучилась! Санча, как давно я тебя не видела!
Она распахнула мне объятия. И я, несмотря на свою обиду и неодобрение, шагнула к ней и позволила обнять себя, позволила поцеловать — но не обняла ее в ответ.
— Но как? — с горечью спросила я. — Как ты могла участвовать в такой ужасной затее?
Она отступила, явно озадаченная.
— Твой отец болен. Как я могла покинуть его? А кроме того, его стражник заставил меня сопровождать его.
Прежде чем я успела надавить сильнее, мать обняла Альфонсо. Он держался с большим доверием, хотя все еще отстранение Он явно верил, что она не способна ни на что дурное, но ждал объяснений.
Дядя Федерико был недоволен.
— Мы пришли сюда не ради воссоединения семейства. Произошло преступление против королевства, — преступление, мадонна, и вы в нем участвовали.
Мать побледнела и схватилась за горло.
— Да, верно, Альфонсо отказался от трона, но он не ведал, что творит. Клянусь Господом, ваше высочество, я не знала о его намерении бежать до той самой ночи, когда меня заставили следовать за ним под угрозой оружия. — Она ненадолго умолкла, потом выпрямилась и попыталась принять вызывающий вид. — Единственное его преступление — безумие. Он нуждается в моей помощи, дон Федерико. Обдумав это, я могу сказать, что последовала бы за ним и по собственной воле. Если здесь и есть какое-то преступление, то лишь мое — в том, что я не написала вам и не объяснила все. Но до нынешнего утра, пока стражники не сбежали, у меня не было такой возможности.
Федерико несколько мгновений буравил ее ястребиным взором. Трузия всегда нравилась ему. И вправду, она никогда не давала никому при дворе ни малейшего повода для недоверия. Наконец он заговорил, сдержанно и спокойно.
— Донна Трузия, давайте пройдем внутрь, куда-нибудь, где мы могли бы поговорить спокойно.
— Конечно.
Она провела нас в комнату и предложила присесть. Принц Федерико рассказал ей всю нашу печальную повесть: о пропаже сокровищ короны, о том, как Феррандино вернулся и обнаружил, что в Неаполе нет ни короля, ни денег на содержание солдат, о нашем полном опасностей бегстве от мятежников.
Трузия была потрясена, услышав это. Когда она взяла себя в руки, то сказала:
— Вы знаете, что я не склонна ко лжи. Я никогда не стала бы поддерживать столь гнусное воровство. Возможно, я дурочка и одна ничего не понимала. Сегодня утром я удивилась, обнаружив, что все слуги, кроме донны Елены, исчезли. Вчера вечером до нас дошли слухи о вашем прибытии в Мессину.
— Они узнали, — заметил мой брат, — и устрашились возмездия.
— Воистину, — с яростью перебил его Федерико, — если бы я застал их здесь, то позаботился бы, чтобы их повесили за измену!
Он заставил себя успокоиться.
— Теперь же мы должны вернуть сокровища короны. Надеюсь, никто их не уволок. Эти сокровища — наша единственная надежда. Без них у Феррандино нет ни малейшего шанса вернуть и удержать трон.
Ответ матери был прост.
— Говорите, что я должна сделать.
Нас провели в комнату, где теперь мой отец проводил свои дни — в одиночестве, как сказала Трузия, за исключением тех редких моментов, когда он требовал слугу или хотел что-то спросить у своей любовницы. Перед дверью мать остановилась и умоляюще взглянула на Федерико и Франческо.
— Вы помните, каким он был накануне нашего отъезда…
— Помним, — отозвался Франческо. Он держался мягче, с большим сочувствием, чем Федерико. — Больной. Запутавшийся. Но бывали моменты, когда мы могли давать ему советы — когда у него случалось просветление.
— Эти времена прошли, — печально произнесла мать. — Он не помнит, как попал сюда, и совершенно не понимает нынешнего положения дел. Вам потребуется дипломатичность и терпение, чтобы получить сокровища обратно.
Она открыла дверь.
За дверью оказалась большая комната почти без мебели. Самой примечательной ее деталью было широкое арочное окно от пола до потолка; из него открывался чудесный вид на гавань Мессины.
У противоположной стены стояло очень большое деревянное кресло, украшенное искусной резьбой. Над ним висел массивный кованый железный канделябр с двумя десятками тонких свечей. Вместе они напоминали трон под балдахином. В кресле сидел мой отец.
Его вид испугал меня. Его волосы из черных сделались почти седыми, а лицо — мертвенно-бледным, как у человека, избегающего солнца. Он сильно похудел, и его королевское одеяние — синий шелковый камзол, вышитый золотом, с орденской лентой, украшенной медалями за Отранто, — болталось на нем, словно на вешалке.
