Алексей Ракитин - Неоконченный пасьянс
Иванов подошел к грязному окошку дворницкой, глядевшему в закоптелую стену ближайшего дома, и уставился в него невидящим взглядом. Казалось, в эту минуту он забыл об остальных присутствующих.
— Скажи — ка, Прохор. — задумчиво начал он. — Только подумай как следует, прежде чем ответить… а утром двадцать четвёртого, до десяти часов утра где находился Дмитрий Николаевич?
— Дома, наверное, находился. В квартире, то есть.
— Во сколько ты его видел?
— Ну — у… почитай уже в одиннадцать часов. Барин уже завтракать собирались.
— А на службу он почему не пошёл?
— А у него встреча была назначена в полдень в Академии наук. Какой — то важный визит он согласовывал и поэтому ехал в Академию. Ему к двенадцати, значит, надо было туда прибыть. А это же совсем рядом, десять минут медленным шагом, если нога за ногу идти.
— Расскажи по минутам, как этот день прошёл.
— В тот день Дмитрий Николаевич меня с самого утра отправил с запиской к одному своему приятелю на Петроградскую сторону. Ещё и восьми часов не было, когда я ушёл, а вернулся — уже почти одиннадцать. Путь — то неблизкий, хм, а на извозчика барин не раскошелился. У него опять нехватка денег. Вернулся я, так ещё и нагоняй получил, что так долго ходил, дескать, уже и барин одетый, и мамзелька встала и кофею хочет, а меня черти где — то носят. Будто я нарочно!..
— Фамилию приятеля назови к которому ходил. И адрес, — приказал Иванов.
— Толоконников Иван Иваныч. Большая Дворянская, дом шесть, в бельэтаже.
Гаевский быстро чиркнул услышанное в маленькую книжицу.
— Итак, в промежутке с восьми часов утра до, скажем, без четверти одиннадцать ты барина не видел и видеть не мог… — подвёл итог Иванов.
— Конечно, не видел! — с готовностью согласился Прохор. — Я же говорю… — и он ещё раз взялся рассказывать свою историю про записку, но Гаевский его остановил:
— Не трынди, Прохор, хватит. Много текста!
Сыщики переглянулись.
— Вот что, Прохор, — рассудил Агафон Иванов, — ступай — ка домой, мы подойдём минут через пять, с барынькой этой поговорить. На тебя мы ссылаться не будем, на сей счёт не беспокойся. Сделай вид, будто нас не знаешь, и мы тебе подыграем.
— А как же меня… в Кемь? в Олонец? — задал беспокоивший его всё это время вопрос лакей.
— Ладно, высылать не будем, коли помог Сыскной полиции. Так что живи в столице, — милостиво разрешил Иванов.
Оставшись вдвоём, сыщики быстро перекинулись умозаключениями. Сошлись на том, что у Дмитрия Мелешевича был мотив для совершения преступления, и не было alibi. И если в десять часов десять минут он действительно покинул квартиру убитой им матери, то за тридцать пять — сорок минут вполне мог успеть добраться до своего дома на спором извозчике и встретить лакея одетым, готовым к завтраку.
— Бабенка эта, что живёт в квартире Мелешевича, подтвердит что хочешь, — резюмировал Гаевский. — Да только можно ли ей верить?
— Её в любом случае пощупать надо. Что Путилину скажем? Были, дескать, в доме, а сожительницу не раскололи? Он нас с перьями съест.
— Ну, тогда зови квартального и пошли в квартиру. Глядишь, сегодня и дело закроем.
Вместе с квартальным сыщики поднялись по ухоженной гранитной парадной лестнице в бельэтах. Массивная резная дверь и латунная вращающаяся ручка дверного звонка выглядели в высшей степени респектабельно. На трель колокольчика с заговорщическим видом выскочил всё тот же Прохор Ипатов, с которым сыщики простились лишь несколько минут назад.
— Дома ли… гостья барина? — нарочито громко спросил Иванов. — Доложите, что из сыскной полиции явились.
Ипатов распахнул пошире дверь:
— Сей момент, господа полиицейские. Сейчас приглашу.
Все трое со спокойной уверенностью вошли в переднюю, Гаевский бесцеремонно снял плащ и пошёл было вглубь квартиры, но неожиданно столкнулся в дверях комнаты с молодой женщиной в весьма соблазнительном пеньюаре и атласных тапочках с меховой опушкой на босу ногу. Волосы её ещё не были уложены и распущенными локонами выбивались из — под ночного чепца. В высшей степени миловидная обладательница пеньюара держала в одной руке кофейную чашку, а в другой мармеладную конфету, которую тут же сунула в рот. С искренним удивлением уставясь на вошедших, она бессловесно перевела взгляд на лакея, потом спросила:
— А кто это?
— Мы агенты столичной Сыскной полиции, — сухо сказал Гаевский, недображелательно всматриваясь в юное лицо, свежее и розовое после сна. — С нами, как видите, квартальный надзиратель.
Несмотря на неприязненный тон, Владислав не без внутреннего удовлетворения отметил, что вкус Дмитрия Мелешевича был весьма неплох. Гаевский любил работать с красивыми женщинами куда более, чем с некрасивыми. В этом его отношении не было вовсе никакого эротизма — оно основывалось на том широко известном мужчинам наблюдении, что красивые женщины очень восприимчивы к оценкам окружающих, а опытный сыщик всегда сумеет сыграть на такой непростительной слабости.
— А Дмитрия Николаевича нет дома, уже на службу уехал, — растерялась женщина.
— Вообще — то он в отпуске, — сухо поправил её Владислав. — Но вы, подозреваю, этого даже не знали. Но мы, собственно, не к нему, а к вам.
— Ко мне?
— Вот именно. Извольте предъявить паспорт и объяснить полицейским властям, почему вы проживаете здесь без надлежащей регистрации.
Барышня удивленно подняла брови, отступила в комнату:
— Я… моя фамилия Шапошникова. Елизавета Андреевна. А вот паспорт… паспорт сейчас отыщу.
Она выскользнула в смежную комнату, а полицейские, пользуясь её отсутствием, разбрелись и спокойно осмотрелись. Квартира, по всему видать, была не из дешёвых. Помимо удачного местоположения на 3–й линии Васильевского острова, что само по себе играло не последнюю роль, здесь были прекрасные элементы внутреннего декора: отличная лепнина по потолкам и стенам, в гостиной был виден изящный камин с большим зеркалом над ним, огроные окна, дававшие много света. Но самым замечательным украшением квартиры являлся эркер с двумя пальмами в кадках, рядом с которыми расположилась широченная оттоманка — диван без спинки — с десятком шёлковых подушечек. Так и хотелось на неё завалиться… Да, обитатель этой картиры любил удовольствия и вряд ли в чём себе отказывал.
На небольшом низеньком столике рядом с пальмами стоял серебряный поднос с кофейником, сливочник, под которым расплылась неаккуратная белая лужица и пустая кофейная чашка. Блюдце с забытой ложечкой одиноко стояло отдельно.
Дамочка впорхнула из смежной комнаты, держа в руке развёрнутый паспорт.
Иванов принялся внимательно изучать бумагу. Потом глянул строго исподлобья и, не поднимая головы, спросил:
— Почему живёте здесь без регистрации?
— Да я… Дмитрий Николаевич сказал… что можно так… да я притом только несколько дней, — сбивчиво ответила она. В описках поддержки женщина бросила быстрый взгляд на Прохора, но, прочитав злорадство в его лице, стушевалась ещё больше.
— Вы работаете? — спросил Гаевский.
— Что…? Э — э, пока нет.
— То есть вы на содержании Дмитрия Мелешевича, — резюмировал Владислав.
— Да как вы можете! Вы, батенька, хам!
— Но — но, сударыня, поаккуратнее в выражениях! — резко осадил её Иванов. — Перед вами сыскной агент при исполнении служебных обязанностей, возложенных на него присягой и приказом Градоначальника. Причём, отмеченный многими благодарностями и наградами. Но это так, к слову. Если вы проживаете за деньги мужчины и не являетесь его женою, вы — содержанка! Если подобный способ существования является для вас основным источником доходов, а я полагаю, что так оно и есть, то вы — проститутка. Поскольку ваш паспорт не сдан, а жёлтый билет — не получен, вы проститутка, нарушающая правила проживания этой категории лиц в столице.
— Вы …. что себе позволяете?! Явились и оскорбляете! — её подбородок задрожал, а лицо моментально пошло огромными красными пятнами. — Да как вы смеете такое в лицо мне говорить?
— Я вам скажу даже больше, — заговорил Гаевский, перехватив инициативу у коллеги. — Отсутствие у вас жёлтого билета и нарушение установленного порядка проживания влекут за собою административную высылку из столицы в течение суток. Вот так! Паспорт изымается, вручается на руки предписание покинуть город в двадцать четыре часа и — adios! — с узелком на Финляндскую железную дорогу. Причём, заметьте, на свои собственные деньги, поскольку казна не предусматривает расходов на транспортировку высылаемых. Вы нарушили закон, вам и оплачивать последствия этого нарушения. По — моему, честно…
Сражённая страшной угрозой, Елизавета Андреевна опустилась на пуфик и разрыдалась. Агафон, жестом попросив лакея принести стакан воды, опустился рядом со сломленной жертвой и уже примирительно заговорил:
