Джефф Эббот - Опасный поцелуй
Когда судебные разбирательства закончились», Уит прошел по отдельному коридорчику в свой маленький кабинет, стянул с себя мантию, под которой были надеты спортивная рубашка с короткими рукавами, джинсы и сандалии без задников, и аккуратно повесил ее на плечики. Сегодня после обеда, в коротких перерывах между заседаниями, он сделал три звонка в отдел медэкспертизы округа Нуэсес. Оказалось, что они еще не вскрывали тело Пита. Дело осложнялось тем, что вчера вечером в Корпус-Кристи сорвалась какая-то сделка с наркотиками и трое двадцатилетних парней сгоряча перестреляли друг друга. В Инглсайде была найдена задушенная женщинами, очевидно, у Пита Хаббла, сына сенатора округа, не было никаких особых аргументов, чтобы пробиться в первые ряды этой очереди из трупов. Помощник медэксперта Лиз Контрерас пообещала, что перезвонит Уиту, как только у нее будут какие-нибудь подробности.
Внезапно раздался необычный, почти музыкальный стук в дверь.
– Привет, Уит! – В проеме появилась голова Бадди Вира; на его лице сияла лучезарная улыбка, адресованная многоуважаемому оппоненту.
– Привет, Бадди. Чем могу помочь?
«Было бы неплохо, если бы ты освободил этот кабинет для меня через пару недель», – примерно такой ответ, как показалось Уиту, промелькнул сейчас в мыслях Бадди, но вместо этого он дружелюбно протянул руку судье Мозли.
– Хочу сделать предложение. Предлагаю провести дебаты – между тобой и мной.
Уит пожал протянутую руку, и Бадди без приглашения сел напротив него. Он напоминал Уиту опустившегося плюшевого мишку, перешагнувшего тридцатилетний рубеж. Он был скорее коренастым, чем полным; каштановые волосы на голове разлохматились и непослушными прядями свисали на лоб. В своей предвыборной кампании Бадди много улыбался, словно растягивать губы в улыбке было для него так же естественно, как и дышать. Ему нравилось выкрикивать лозунг своей странно сформулированной платформы: «Настоящая справедливость в суде!», хотя Уит вел все дела с неподкупностью знаменитых Салемских судов над ведьмами.
– А по поводу чего конкретно мы будем дебатировать, Бадди? – спросил Уит. – Ты собираешься подписывать ордера на арест по-новому, не так, как это делаю я? – Вероятно, собирается. Рядом с его подписью будет нарисована маленькая счастливая рожица.
Бадди покачал головой.
– Нет. Я имею в виду критические замечания избирателей. Без обид, Уит, но твой шустрый папаша посадил тебя в судейское кресло с помощью каких-то выкрутасов, и наши избиратели практически ничего не знают о тебе. – Как будто на Бадди лежала вся ответственность за то, чтобы уладить столь щекотливый вопрос, а когда он это сделает, Уита – уже без мантии – тут же выбросят на улицу. – Кроме твоей приверженности слишком легкомысленно одеваться, – улыбаясь, добавил оппонент.
– Избиратели не знают меня? Я ведь живу здесь почти всю мою жизнь, а моя семья приехала сюда, когда Техас был еще частью Мексики. Что тут еще знать?
– Понимаешь, сегодня я сидел в заднем ряду и наблюдал. Ты приговорил этих малолетних курильщиков к общественным работам. А мог ведь выписать штраф по двести долларов.
– Все эти ребята из семей, которые живут в районе загородного клуба Порт-Лео, и общественные работы произведут на них большее впечатление, чем денежный штраф. Им нужно немного поработать руками и испачкать их.
– Что ж, мы можем легко обсудить и эту тему, – удовлетворенно констатировал Бадди.
Уит заметил, как он поглядывает на черную мантию, висящую в углу.
– Бадди, разве ты уже не получил хорошую работу?
– Конечно, получил. – Бадди был администратором единственного в Порт-Лео дома для престарелых, который находился на излучине бухты Святого Лео.
– Тогда почему тебе так хочется получить еще и мою работу? Это ведь не принесет тебе особых заработков, какие ты получаешь сейчас.
– Я хочу влиять на судьбы людей, – напыщенно заявил Бадди.
– Честно говоря, я совершенно не знаю, о чем мы можем дебатировать с тобой. Я приговорил к общественным работам – ты бы назначил штраф. Большое дело.
От такого богохульства улыбка на лице Бадди померкла.
– А как насчет того, чтобы поговорить о моральных устоях?
– Моральные устои? Я против. Только если они помогают при раке прямой кишки.
– Я слышал, что ты водишь компанию с одной дамой не самой кристальной репутации.
– Ты имеешь в виду приятельницу Пита Хаббла? – «Господи, только не Фейс», – подумал Уит.
– Да.
– Что ж, а я слышал, что ты водил компанию с Питом Хабблом и его подружкой Велвет. – Как в детской песенке: «Я слышал, что она сказала, что ты сказал, что они сказали».
Улыбка Бадди приказала долго жить.
– Ты бы лучше не шпионил за мной.
– Так это правда?
– А почему бы тебе просто не вызвать меня официально по этому делу? – спросил Бадди, и Уит уловил запах грязной политической игры.
– Бадди, я не собираюсь вызывать тебя в суд повесткой, поскольку мы оба участвуем в предвыборной гонке.
Бадди поджал нижнюю губу, делая вид, что его вынуждают рассказывать сплетни.
– Ну… Я ходил агитировать, а Пит остановил меня. Он хотел посоветоваться, как ему снова сблизиться со своей семьей. Он осознавал, что является для них большим разочарованием, и пытался изменить ситуацию.
– И что ты ему сказал?
– Чтобы он уезжал из города. Никто не хочет, чтобы он опять появлялся здесь.
Глава 16
В кабинете сенатора штата Люсинды Хаббл на верхней полке стояла коллекция масок. Президентов представляли Джонсон, Никсон, Картер, Рейган, Буш и Клинтон; от губернаторов Техаса там были Джордж В. Буш, Энн Ричарде, Марк Уайт, Билл Клеменс и Дольф Бриске. Все они ухмылялись, напоминая обезглавленных клоунов. Резиновая кожа без опоры изнутри провисала; их рты с фальшивыми губами были полуоткрыты, изображая что-то между радостной улыбкой и застывшей гримасой. Была у Люсинды и собственная маска, дополненная фирменным пышным париком и очками в голубой оправе.
Уит приехал несколько минут назад, в начале пятого. Домоправительница, серый строгий вьетнамский воробушек, сообщила, что Фейс нет дома, Люсинда говорит по телефону, а сам он, если не возражает, может подождать в кабинете сенатора, а заодно чем-нибудь перекусить и выпить. Столы в кухне и гостиной ломились от стоявших там всевозможных блюд – салатов и пирогов – принесенных соседями, представительницами церкви и местной элиты демократической партии. Но на похороны пришли всего несколько человек – они стояли кучкой и сочувственно кивали, испытывая неловкость.
Уит подумал, что, видимо, правда о Пите постепенно просачивалась наружу, словно шипящий воздух через маленькую дырочку в воздушном шарике. Фейс обратилась к нему, вероятно пытаясь проконтролировать возможные последствия. Что могут сказать Люсинде ее избиратели? Как жаль, что ваш сын погиб? Как жаль, что он закончил так плохо? Демократы в гостиной выглядели раздраженными. Уит последовал за домоправительницей и, усевшись в кресло, принялся изучать кабинет.
Ниже выстроенных в ряд резиновых масок стоял старый игральный автомат, пускавший шарики, которые, скатываясь, должны были попадать в лузы; он назывался «Большой транжира», и на нем был изображен жирный котище, разбрасывающий банкноты восторженной толпе мужчин и женщин, одетых в стиле 20-х годов. На видном месте, позади письменного стола, стояли в рамках пожелтевшие от времени сертификаты медсестры, принадлежавшие хозяйке. На стене висел ряд фотографий: Люсинда Хаббл с президентом Бушем, с президентом Клинтоном, с Уилли Нельсоном и Энн Ричарде, с целым взводом техасских знаменитостей. На всех снимках Люсинда радости держала большой палец вверх, словно отмечала таким образом очередное успешное достижение.
Этот кабинет, учитывая, что его хозяйка была политиком, действовал слишком расслабляюще. Такой уютный, располагающий к дружеской беседе. Здесь сенатор могла встретиться с простым народом и продемонстрировать, что она добрая и милая, совсем своя.
Он не увидел фотографий ее сыновей. Только пара снимков Фейс и Сэма, да и то очень официальные – такие дарят на Рождество в золоченых рамках. Фейс торжественно улыбалась, словно она только что сдала последний экзамен на диплом аудитора. Сэм выглядел так, будто минуту назад покинул заседание Национального почетного общества: серьезный, скучный очкарик. Идеальный внук политика. В этом смысле оба сына Люсинды не оправдали ее надежд.
В углу находился небольшой музыкальный центр, из которого лилась мягкая фортепьянная мелодия. Уит подошел к стереосистеме и взял коробку от игравшего сейчас компакт-диска. Бах, «Гольдберг-вариации» в исполнении Гленна Гульда.
– Я нахожу в музыке Баха большую поддержку, – сказала появившаяся в дверях Люсинда Хаббл. Она выглядела опустошенной и усталой. На ней была выцветшая оливково-зеленая кофта на пуговицах и старая военная форма цвета хаки, как будто она только что перебирала книги в библиотеке или пересаживала на клумбу зимние анютины глазки.
