Катерина Врублевская - Первое дело Аполлинарии Авиловой
Но Жон-инли не послушался и полез на вершину. Он никому не сказал, что идет для того, чтобы украсть целительные слезы. Он даже построил плот, чтобы убежать. Но старейшины ему не дали этого сделать и убили его.
— Что это за слезы? — спросил я ее. — На что они похожи?
Тоа сняла с себя ожерелье из раковин, среди которых был маленький кожаный мешочек.
— Смотри, — сказала она и вытащила из мешочка семя-бусину. Точно такие же семена лежали у меня в холщевой сумке, завернутые в навощенную ткань. — Понюхай, как пахнет. Это запах Матери-Богини. От него у мужчин кружится голова, и они в любви становятся исполинами. А маленькая крупинка этого семени излечивает болезни, продлевает жизнь и отгоняет смерть. Это тайна нашего рода, которую хотел украсть белый Жон-инли. Теперь ты понимаешь, почему он табу и все, что он делал, — табу тоже?
У меня просто не повернулся язык сказать, что в моем мешке лежит целый плод, спрятанный английским миссионером. Я не знал, выберусь ли я отсюда, но моя находка явилась бы истинной ценностью для русской науки! Если одно семя излечивает болезни, то скольких больных можно вылечить лекарством, приготовленным по формуле препарата, извлеченного из этого плода! Я должен буду написать отчет в Географическое общество. И поэтому мне нельзя было пренебречь даже малой надеждой на спасение.
Обязательно нужно было вернуться и снарядить сюда научную экспедицию, проверить магнитное поле вокруг валуна, его влияние на панданус ароматный и химический состав плодов. Это был бы переворот в науке! После такого открытия можно было бы спокойно жить в N-ске с Полиной и более никуда не рваться, так как вершина моей жизни вот тут, на этом острове.
Но у меня не было ничего для определения координат острова. Если бы в мои руки попал секстант! Только по Южному Кресту я понимал, что нахожусь в южном полушарии, но это было ясно и по тому, что шторм разнес в щепки наше судно у мыса Доброй Надежды — самой южной точки африканского континента.
Девушка сказала, что ее племя прибыло сюда с большой земли, где водились крокодилы и гиппопотамы. Значит, я нахожусь возле Африки. Но где? И как отсюда выбраться?
— Тоа, — сказал я, умоляюще глядя ей в глаза, — ты должна мне помочь! Мне нужно уплыть с твоего острова. Особенно после того, как я побывал у Матери-Богини.
— Это она велела тебе покинуть меня?
— Да, она, — я решил сыграть на суевериях девушки, хотя внутренне чувствовал себя омерзительно, обманывая ее. — Мне обязательно надо домой. У меня там жена, я ее люблю.
— Она лучше меня? — Тоа подняла на меня глаза, полные боли. — Ты только скажи, и, если я тебе не нравлюсь, приведу тебе младшую сестру. Ндару еще не трогал мужчина — ты будешь у нее первым и поблагодаришь меня за то, что я привела ее тебе.
Тоа опустила голову, заплакала, и ожерелья затряслись на ее шоколадной коже.
— Я вернусь, милая, я обязательно вернусь, — шептал я ей. — Мне очень нужно побывать на родине. А потом я приеду на большой белой лодке и привезу тебе много красивых вещей — бус, тканей. И если захочешь, увезу тебя с собой. Только скажи мне, где находится та большая земля, откуда пришло ваше племя.
— Хорошо, — согласилась она, — я скажу тебе, но ты должен отплыть сегодня, пока все празднуют на другом конце острова. Я возьму каноэ, запас воды и сушеного мяса. Здесь, под горой, небольшая лагуна. Жди меня, я приплыву.
Не знаю, сколько прошло часов, уже совсем стемнело, но я сидел и ждал. Я не думал о предстоящем путешествии, мои мысли занимал странный метеорит, дерево с плодами жизни и непонятные физические явления вокруг него.
Послышался плеск, и я увидел силуэт девушки, светящийся на фоне полной луны.
— Тоа! Ты вернулась! Спасибо тебе! — я кинулся ей навстречу.
— Здесь немного воды, сушеного мяса и фруктов. Беги. Ты должен плыть туда, куда заходит солнце, и через три дня пути будешь на большой земле. Удачи тебе и знай, что я умру, если ты не вернешься.
Глядя на лодку, сулившую мне свободу и родину, я в последний раз обнял ее и мы замерли в долгом поцелуе.
Неожиданно она отпрянула:
— Опасность! — ее глаза смотрели в даль. Я обернулся: на нас неслись, потрясая копьями, туземцы. Первым бежал тот самый туземец, не пустивший меня за пределы деревни.
— Беги, Амрта! Тебя убьют! Беги! Мне ничего не сделают! Они идут за тобой!
Она оттолкнула лодку, и я принялся грести от берега с силой, на которую был способен. Мне вслед полетели копья, но ни одно копье не долетело — они падали в воду позади лодки и тонули.
И вдруг раздался крик, полный боли и отчаянья. Я понял — Тоа погибла. Погибла за меня, нарушившего табу ее острова и укравшего тайну Матери-Богини. Не будет мне оправдания за мой проступок…
Долго я всматривался в силуэт острова, пока тот не пропал в темноте тропической ночи.
* * *Я прогневал своей ложью богов — мне не дали провести эти три дня в спокойном плавании. На рассвете погода резко ухудшилась, налетел шквальный ветер, и меня стало относить на юг. О западном направлении не могло быть и речи.
Сколько я ни вглядывался в горизонт — земли не видел. Я находился в самом центре шторма, под проливным дождем, в ночном бушующем океане. Негде было скрыться, переждать буйство стихии. Все мои усилия были направлены на то, чтобы только удержаться на плаву. И хотя мне было легче, чем в прошлый раз — все-таки у меня была вода, пища и лодка, я из последних сил держался, чтобы не впасть в отчаяние.
Ближе к рассвету ветер достиг такой мощи, что я просто лежал на дне лодки, прикрывая телом свои вещи и молился — больше ничего не оставалось делать.
Когда рассвело, я понял, что не знаю, куда мне плыть. Небо затянулось тучами, никаких ориентиров, и вскоре мне стало понятно, что найти путь к земле, о которой говорила Тоа, будет весьма затруднительно.
Вдобавок ко всему водную гладь вблизи от моего каноэ стали вспарывать акульи плавники.
Чтобы немного отвлечься и не дать панике захватить себя, я стал менять курс. Плыл в одном направлении, потом делал поворот и плыл прямо на акул, вводя себя в какое-то бесшабашное состояние. Я отгонял от себя мысли, что лучше бы мне остаться на острове и ждать подходящего момента. Что верхом глупости было пускаться вот так, без руля и без ветрил, в морскую стихию. Волны побрасывали меня на высоту башни и низвергали вниз — я чувствовал себя, словно катился в санках с горки, и от этого, как в детстве, перехватывало дыхание и сердце падало куда-то глубоко в пятки.
И вдруг, поднявшись на гребне особо мощного вала, я увидел на горизонте очертания судна. Теперь у меня была цель — я знал, куда мне плыть.
— Только бы успеть! Только бы корабль не ушел далеко! — молился я и греб, греб ожесточенно, не помня себя.
Судьба смилостивилась надо мной, подул попутный ветер, и расстояние между каноэ и кораблем неуклонно стало уменьшаться.
Меня заметили! Спустя некоторое время я уже был на палубе небольшого торгового судна, идущего из Мапуту в Кейптаун с грузом табака и фисташек. Судьба жестоко посмеялась надо мной. Я снова направлялся к мысу Доброй Надежды, как и в начале моего странного путешествия.
Это известие настолько поразило меня, что до самого порта я лежал ничком в тесном кубрике, прижав к себе сумку с семенами, и не отзывался на расспросы матросов. Меня не трогали — подозревали, что я слегка тронулся умом.
Когда судно пришло в порт назначения, капитан с облегчением простился со мной. Я остался на пирсе один, без денег, документов, в старой матросской одежде с чужого плеча, ведь меня выловили из моря в одной набедренной повязке и с драгоценной сумкой. Нужно было срочно найти русского консула, но еще раньше — переночевать, день клонился к закату. Мне было не привыкать, и утро я встретил на берегу океана.
Консул встретил меня приветливо. Веселый, подвижный человек, похожий на Чичикова. И звали его Павел Витальевич. Он соскучился по землякам из России, а последний корабль, с офицерами которого он говорил по-русски, убыл из гавани три месяца назад.
— Поживите у меня, Владимир Гаврилович, у меня здесь, как на даче. Вы пробовали местное вино? Сам Наполеон Бонапарт был изрядным поклонником вин из Констанции. Они пахнет медом. Угощайтесь!
И я пил терпкое кейптаунское вино, дышал океанским бризом и страдал, не находя себе места — так мне хотелось вернуться на родину, к тебе, Полина!
* * *Мое плавание проходило из Кейптауна, мимо острова Мадагаскар, Могадишо, потом «Святая Елизавета» повернула на запад в Баб-эль-Мандебский пролив и пошла Красным морем, а там, через Суэцкий канал, и в Средиземное.
Я педантично и упорно работал над бусами, высверливая, словно червь—камнеед, отверстие для шелковинки. Полученную пыль ссыпал в склянку, которую одолжил у кока.
Однажды, прогуливаясь по палубе, я услышал крики — несколько матросов окружили своего товарища, которого била падучая. Ему вставили между зубов деревянную палочку, чтобы он не прикусил язык, и держали за плечи.
