Джанет Глисон - Гренадилловая шкатулка
Мы вошли в дом через боковой вход и оказались в тесном коридоре, который вел в небольшой темный холл. Чиппендейл открыл дверь в отделанную дубом комнату.
— Подожди меня в гостиной, — сказал он. — Мне нужно сходить в свой кабинет.
Полагаю, необычная реакция Чиппендейла на известие о гибели Монтфорта и Партриджа поразила меня. Я знал, что главная страсть его жизни — это его ремесло; все остальные свои привязанности он расценивал как развлечения. Мы с Партриджем часто слышали, как он разглагольствовал в кофейне Слотера на противоположной стороне улицы, излагая свои взгляды на профессию каждому, кто внимал ему. Он находился в зените славы, но его оскорбляло, что ремесло краснодеревщика считается второсортным занятием. «Какой несправедливый судья постановил, что художники, зодчие, серебряных дел мастера, часовщики и изготовители фарфора — это гордость монархов, а краснодеревщики — так себе, подручный материал? Чем дерево хуже металла, камня, холста или глины? Изготовление мебели — столь же благородное искусство и не меньше достойно внимания людей с изысканным вкусом. Какой толк от величавых зданий и прекрасных полотен, если нет мебели, позволяющей человеку любоваться ими? — кричал он, стуча кулаком по столу, так что дребезжали кофейные чашки и блюдца. — Без стульев, диванов, столов и кроватей особняк или дворец не более привлекательны и гостеприимны, чем склеп».
Если кто-то пытался оспорить его утверждение, он устраивал ему строгий экзамен. Метая искры из-под насупленных черных бровей, он требовал «назвать хотя бы одно искусство, которое бы столь точно выражало характер человека». В ответ на молчание оппонента он победоносно заключал: «Яркий пример тому — вы не станете отрицать — стул. Табурет подчеркивает незначительность слуги, трон — статус короля. А в промежутке самые немыслимые по размеру и форме вариации — каждое изделие приспособлено под индивидуальные особенности человека. Какое другое искусство может претендовать на столь высокую значимость?»
Но приверженность Чиппендейла собственному делу не служила оправданием его бездушной реакции на известие о смерти Партриджа, которая взволновала его гораздо меньше, чем судьба его эскизов. Неужели жизнь столь мало значит для него? Особенно жизнь человека с таким талантом? Почему стопка эскизов имеет для него столь высокую ценность?
Когда он вернулся, я по его виду не мог определить, зачем он пригласил меня. Волосы его были приглажены, облегая череп, будто черная скорлупа, на руках безупречный маникюр, лицо, как всегда, — каменная маска. Только напряженный взгляд стальных глаз, мерцавших в отблесках камина, выдавал его волнение. Он выдвинул свой любимый стул — из красного дерева, с резной спинкой, похожей на окно в соборе.
— Разумеется, как и большинство неприятностей в жизни, это тоже произошло из-за денег, — неожиданно начал он. — Я говорю о том, как к Монтфорту попали эскизы из моего альбома, благодаря которому я упрочил свою репутацию и стал известен по всей стране, от Эдинбурга до Труро.
Здесь я должен кое-что пояснить. Два года назад Чиппендейл решился на величайшую авантюру. По примеру прославленных архитекторов и литераторов он издал альбом собственных эскизов под названием «Справочник краснодеревщика. Большая коллекция самых элегантных и практичных моделей бытовой мебели в готическом, китайском и современном стилях». На страницах этого солидного труда были представлены гравюры с изображением стульев, диванов, кроватей, комодов, письменных столов, жирандолей, ширм, зеркал, подсвечников, книжных шкафов и множества других предметов. Его книга была призвана поразить воображение общественности. Ни один лондонский краснодеревщик еще не заявлял о себе таким образом. Некоторые из его знакомых, с которыми он проводил время в кофейне Слотера, не преминули осмеять его самонадеянность: «Ба, да Чиппендейл-плотник у нас теперь человек вкуса. Мы должны преклоняться перед ним. Скажите же, господин Чиппендейл, как вам готический стиль и мода на китайские безделушки? Они достаточно экстравагантны? Вы одобряете?»
На подшучивания острословов Чиппендейл ответил вызовом, написав во введении к своему альбому: «Я не страшусь судьбы, на которую обычно обрекает любого автора, впервые выступающего на литературном поприще, горстка критиков, никогда не упускающих случая позлословить по поводу чужого успеха. На их ехидство я отвечаю презрением».
Только теперь я понял, что для публикации книги Чиппендейлу требовалась солидная финансовая поддержка, которую его постоянный поручитель, торговец из Шотландии, недавно ссудивший ему большую сумму на приобретение помещений на улице святого Мартина, не мог обеспечить.
Чиппендейл смотрел на языки огня, пожирающего угли. Казалось, он забыл обо мне и разговаривает сам с собой, будто исповедуется:
— Вскоре после того как я открыл здесь новую мастерскую, меня навестил Генри Монтфорт — знаток искусств, нуждавшийся в хорошей мебели. Как принято в таких случаях, я поехал в Кембридж, чтобы сделать замеры и обсудить с ним в деталях его заказ. Мои предварительные наброски произвели на него впечатление, и, ободренный его лестью, я признался, что хочу издать альбом своих эскизов. Он выразил готовность поддержать меня деньгами и предложил всю требуемую сумму. Его условия я счел приемлемыми, проценты он просил весьма скромные. Но в качестве залога он потребовал, чтобы я оставил ему оригиналы, с которых сделаны гравюры.
Чиппендейл замолчал и посмотрел на меня, словно оценивая мою реакцию. Я отвечал ему безразличным взглядом.
— Все это случилось два года назад. С тех пор, как тебе известно, книга была опубликована, имела большой успех, и заем был выплачен в соответствии с оговоренными условиями. Но эскизы он мне так и не вернул. — Чиппендейл глубоко вздохнул, словно в душе у него шла борьба. — Каждый раз, когда я поднимал этот вопрос, Монтфорт упирался, ссылаясь на то, что еще не выполнены новые заказы, которые не имели отношения к первоначальному договору. Я старался никоим образом не обижать его, ибо Монтфорт был влиятельный человек и мог нанести невосполнимый ущерб моей репутации. Но я также знал, что на волне успеха первого издания должен выпустить второе, иначе конкуренты последуют моему примеру и возьмут надо мной верх.
Вопреки здравому смыслу я проникся участием к Чиппендейлу.
— Ну и что же, что Монтфорт не отдал ваши эскизы? У вас остались гравировальные формы. Разве нельзя опубликовать новое издание?
— Да, но у Монтфорта осталась фактически вся моя коллекция. Там эскизов гораздо больше, чем издано в альбоме. Многие из них уникальны, ибо я не делал с них копий; среди них — самые лучшие, самые оригинальные мои идеи, которые я намеревался использовать для второго издания. Потребуются годы, чтобы повторить их все, а к тому времени я уже утрачу преимущество над конкурентами.
— Но почему лорд Монтфорт нарушил соглашение и не вернул вам эскизы?
— Монтфорт, как ты, наверно, заметил, был человеком непредсказуемым, зачастую сумасбродным. Он также слыл заядлым коллекционером, любил собирать сокровища для своего дома. Поскольку моя книга имела успех, он понял, что оригинальные эскизы вскоре приобретут огромную ценность, станут воистину жемчужиной его коллекции. Возможно, он хотел выкупить их у меня. Что касается других эскизов, которые не вошли в альбом, полагаю, он, видя, как я настоятельно добиваюсь их возвращения, решил использовать их в качестве средства давления на меня — дабы библиотека была закончена быстро и удовлетворяла всем его требованиям. Вне сомнения, если бы не смерть, теперь он вернул бы мне эскизы.
Я подумал, что это маловероятно, но не стал высказывать свое мнение, ибо сейчас оно было некстати.
— Кто-нибудь еще знал о вашей договоренности?
— Только я и Монтфорт. Мы оформили письменные договоры; некоторые у меня здесь. — Чиппендейл показал на конторку. — А теперь о решении, которое созрело у меня, — собственно, затем я и доверился тебе, Натаниел.
— Что вы имеете в виду?
— В связи со смертью Монтфорта я, вероятно, не получу денег за библиотеку, но относительно эскизов появились радужные перспективы. У его родных нет причин оставлять их у себя. Я располагаю всеми документами, подтверждающими мои права. Я хочу, чтобы ты немедленно отправился в Хорсхит-Холл с этими документами и письмом от меня, показал все это поверенному Уоллесу и забрал мои эскизы. На том неприятный инцидент будет исчерпан.
Я почесал за ухом.
— Есть одно обстоятельство, которое может воспрепятствовать скорейшему возвращению ваших эскизов.
— Какое обстоятельство?
— Оно касается Партриджа.
— Партридж не имеет к этому отношения.
— Думаю, имеет, сэр. Разве я не говорил вам, что нашел его мертвым на территории Хорсхит-Холла? Как бы то ни было, мне стало известно, что за несколько дней до смерти Партридж приходил к лорду Монтфорту.
