Эндрю Олвик - Следы апостолов
Он проснулся рано, прочитал молитву, после чего быстро побрился, принял душ и не завтракая, пешком через весь город отправился в костел Наисвятейшего Божьего Тела, чувствуя легкое волнение, которое, конечно же, не укрылось бы от внимательного взгляда случайного соглядатая. Однако внешность пана Бронивецкого была такова, что внимательно на него уже давно никто не смотрел, ну, разве что, его соседка — набожная вдова пани Немировская, чей пышный бюст мог смутить самого принципиального католика. Там в костеле, под скамьей в предпоследнем ряду справа, в соответствии с договоренностью его ожидал пакет с бумагами. Там же он должен был оставить и деньги, полученные им накануне от казначея аббатства в Кракове. Ему не нравилось, что в качестве места обмена был выбран дом Божий, к тому же служивший родовой усыпальницей князей Радзивиллов, чьи гербовые печати лежали на разыскиваемых Ватиканом документах. В этом было что-то легкомысленное, если не сказать — кощунственное. Тем не менее, спорить не приходилось, ибо такова была воля куратора, а значит и воля Святого престола.
Народу в костеле было немного. Пан Бронивецкий окинул присутствующих быстрым внимательным взглядом и прошел вперед. Его сотрясал нервный озноб. Чтобы как-то унять его, Ежи вынужден был крепко сцепить пальцы. Сидевшая рядом старушка то и дело с тревогой поглядывала на него, от чего он нервничал еще больше. «Неужели сегодня все наконец завершится? — мысленно вопрошал Ежи, поднимая глаза к великолепным фрескам кисти Гески, украшавшим стены и своды костела. Раньше он мог часами любоваться ими, но сегодня взгляд его скользил мимо, туда, где в туманной вышине перед алтарем кружилось какое-то насекомое. — Я, как это насекомое, перед лицом Всевышнего», — думал он, чувствуя, как струйка ледяного пота сбегает у него по спине.
Когда месса закончилась и все разошлись, он, выждав некоторое время, направился к заветному месту и, опустившись на скамью, прикрыл глаза, собираясь с силами. Его рука плавно скользнула вниз. Спустя какое-то мгновение пальцы пана Бронивецкого, наконец, коснулись бумаги, приклеенной куском скотча к нижней части скамьи. Вот оно, подумал он, осторожно освобождая находку от скотча. Ему даже показалось, что где-то под сводами костела послышался шелест крыльев его ангела-хранителя. Однако в следующий момент ему пришлось испытать сильное разочарование. То, что он извлек из-под скамьи, оказалось всего лишь сложенным вчетверо листком, вырванным из ученической тетради в клетку. Пан Бронивецкий опасливо огляделся по сторонам и, убедившись, что сзади никого нет, быстро опустился на колени и заглянул под скамью. Там больше ничего не было. Пораженный этим неожиданным открытием, Ежи с замирающим сердцем развернул записку. Его взгляд споткнулся о кириллицу. «Условия изменились, — сообщал автор послания, — мне надо немедленно покинуть город. Если вам все еще дороги ваши бумажки, то удвойте сумму. Это в ваших интересах. Не вздумайте хитрить! Жду до субботы».
20
Адам обернулся, позади стоял ухмыляющийся Антон Тычко. Давний недруг из далекого прошлого вжал в плечи крупную голову, всем своим видом показывая, что их детская неприязнь все еще жива и никуда не улетучилась за долгие годы.
Антон жил рядом, в соседней деревне. Вся пацанва в округе знала его как предводителя местной шпаны, державшей в страхе всю окрестную малышню, вынужденную совершать многокилометровые пешие походы в единственную на семь деревень школу. Доставалось всем, в том числе и Адаму, к которому Тычко и толпа его опричников относились с особой ненавистью. Однажды терпению Адама пришел конец. Он положил в карман маленькую подкову и потопал в школу, обдумывая по пути план мести. Ну, неужели они не понимают, что рано или поздно всему наступает предел? Разве не ясно, что человек не может всю жизнь бояться. Рано или поздно он взбунтуется, как Спартак в Древнем Риме, о восстании которого Адам недавно прочел в подаренной отцом книге. Будь что будет, если полезут — мало не покажется!
Из-за своих размышлений Адам опоздал к началу занятий. Поэтому разбирательства с врагом произошли на первой перемене.
«Отличный повод проучить этого хлюпика», — подумал Тычко, нехорошо в школу опаздывать! Адама быстро окружили друзья Тычко, а сам Антон толкнул его руками в грудь.
— Ты почему опоздал, дупек? — потребовал объяснений Тычко.
— Сейчас объясню, — ответил Адам. Он засунул руку в карман, достал свое грозное оружие и со всей силы ударил Тычко в живот. Когда тот упал на пол, и, задыхаясь, стал жадно глотать ртом воздух, два раза добавил подковой по голове. Зрелище было не для слабонервных. Адам не мог и предположить, что из головы Антона может вытечь так много крови. Именно это огромное оставшееся на полу красное кровавое пятно, по его мнению, и произвело наибольшее впечатление на тычковских друзей. Не будь его, Адама затоптали бы на месте.
Когда в повисшей тишине Адам смотрел на распластавшееся под его ногами тело, он сам здорово перепугался: а не убил ли он своего врага? Он разжал кулак, подкова выпала и тихо стукнула по дощатому полу. Адам поднял глаза и посмотрел на окружающих. «Похоже, что мне хана, — подумал он, — сейчас они набросятся всей толпой и убьют». Но опасения не оправдались. Малышня тихо жалась по углам, а отступившие на несколько шагов назад дружки Тычко даже не помышляли о расправе. Адам с облегчением вздохнул. В тот момент ему вдруг стало ясно, что отныне мучения закончились. А ведь все оказалось предельно просто — стоило ли так долго страдать, когда для решения проблемы хватило всего нескольких ударов? Адам поднял с пола подкову и положил ее в карман. «А ведь правду говорят, подкова — отличный талисман на счастье», — подумал он.
После этого происшествия Тычко несколько дней пролежал в несвижской больнице с проломленной головой, а Адам столько же времени провел у себя дома, залечивая зад от нанесенных сухой лещиной побоев. Отец не поскупился на экзекуцию, хотя было видно, что Ковальчик-старший горд за своего сына.
С тех пор в школьной среде воцарилось временное спокойствие, и даже старшеклассники косо посматривали на Адама, понимая, что этот на вид незлобный худой паренек способен за себя постоять. Некоторые, подражая Адаму, тоже стали носить в карманах подковы, намекая на то, что в случае драки непременно ими воспользуются. Со временем обиды забылись, и к концу семилетки Тычко с Ковальчиком не то чтобы стали друзьями, но во всяком случае не испытывали друг к другу видимой антипатии.
Вскоре семья Тычко перебралась в СССР и поселилась рядом с родственниками в небольшой деревне под Минском. Антон поступил на службу в Красную Армию, и июнь 41-го встретил в звании старшины одной из погранзастав под Брестом.
На рассвете 22 июня немцы артиллерийским огнем сравняли с землей небольшую заставу, добили из автоматов раненых бойцов, снесли бронетехникой полосатые пограничные столбики и устремились в направлении главного удара. Тычко чудом уцелел в этой бойне. Ночь накануне войны он провел у любовницы — недавно овдовевшей деревенской бабы, жившей на хуторе в нескольких километрах от заставы. Рано утром, услышав канонаду, он поспешил в расположение заставы, но оценив обстановку с дальнего пригорка, с которого все было видно, как на ладони, Антон решил вернуться на хутор.
Возвращаясь назад другой дорогой, Тычко подобрал винтовку «трехлинейку». Скорей всего, оружие принадлежало кому-то из бойцов, бывших в ту ночь в дозоре, подумал, а может — кому-то удалось уцелеть в битве за заставу, иначе — откуда здесь винтовка? Наверняка кто-то обронил, унося ноги. Неподалеку послышались выстрелы. Стреляли в районе одного из «секретов», расположенных в полутора километрах от заставы. Тычко проверил магазин винтовки. Пять патронов — не густо, но могло и этого не быть. Он расстегнул ворот гимнастерки и побежал на звук боя.
Картина, которую он увидел с опушки леса, была безрадостной. Двое бойцов его заставы, неумело отстреливались от наседающих на них немцев. Рядом с окопами лежал убитый пограничный пес Арамис, один из бойцов был ранен, патроны явно были на исходе. Один из немцев — здоровенный детина с автоматом в руках — обошел бойцов с тыла, пристроился для стрельбы с колена и навел ствол в спины пограничников, подставляя при этом свою спину Тычко. До немца было каких-то двадцать метров. Антон взвел затвор и прицелился.
«Ну что, грохну я сейчас этого немца, и как быть потом, — думал Тычко. — Вон их сколько, по-любому окружат и убьют. Ребятам все равно хана! А так хоть я один спасусь и потом за всех отомщу». Большим пальцем правой руки Антон отщелкнул затвор вверх, и, стараясь не шуметь, скрылся в лесу в направлении хутора. Сзади послышались две короткие автоматные очереди. Бой был окончен.
