Элиетт Абекассис - Сокровище храма
— По-твоему, он свободно унес Серебряный свиток, не сказав никому из бригады? — спросила Джейн.
— Вполне возможно. Но тогда он был знаком с его содержанием.
— Как ты думаешь, он согласится сотрудничать с нами?
— Я считаю, что следует больше узнать о нем и о Серебряном свитке.
Мы припозднились, и я попрощался с Джейн. Я решил вернуться в Кумран, повидаться со своими и рассказать о последних событиях, о печальных событиях, произошедших за эти дни.
Заранее взяв ключи от джипа Джейн, я сел в машину и взялся за руль. Захватил я и револьвер, который мне дал отец, но у моей туники не было карманов. Решение появилось само: я подвесил оружие на льняных нитках, вместе с талисманом, висевшим на молитвенном платке, с которым я никогда не расставался.
Луна освещала землю белым светом, выделяя глубокие трещины в скалах, и указывала путь горным речушкам к морю, в котором с одной стороны отражались Моавийские горы, с другой — заливы Иудейской пустыни.
На полдороге между этими двумя пиками Мертвого моря различалась мергелевая терраса, на которой вырисовывались руины; в скальных стенах пустыни, в выемках, выеденных водой, наши гроты были скрыты от чужих взглядов, к тому же их окружали валуны, спускавшиеся к морю.
В Кумране я отправился в синагогу, размещавшуюся в длинной пещере, в конце пещеры находился зал, служивший местом для собраний Высшего совета. Там уже были Иссахар, Перес и Иов — жрецы Коэны, и Асбель, Ехи и Муппим — левиты, а также Гера, Нааман и Ард — сын Исраэля, во главе с Леви.
Здесь, в этом зале, никогда не говорили раньше самого старшего, или раньше того, кто вошел в общину раньше, чем ты, или раньше того, кого спрашивали. И во время заседаний многочисленных никто не говорил раньше того, кто был их наставником.
Но я был помазанником, я был Мессией. Вот почему у меня было право сесть перед ними в белой одежде на каменную тумбу.
— У меня есть, что сказать многочисленным, — заявил я.
В этот раз речь моя не прерывалась ни выкриками, ни возней, и я все изложил в полнейшей тишине.
— Итак, — начал я, и голос звонко отскакивал от высокого потолка, гуляя по всей пещере. — Вот что я делал, что я видел, будучи в Иерусалиме.
Мой рассказ был подробен. Я поведал об убийстве семьи Ротберг, рассказал о людях, которые меня преследовали и хотели убить, сообщил о новых фактах в убийстве профессора Эриксона и то, что я узнал от своего отца: сокровище Медного свитка ушло из Иудейской пустыни, оно перепрятано, и следы его, может быть, содержатся в Серебряном свитке, хранившемся у самаритян.
Слова мои были встречены молчанием, все еще долго молчали, когда я кончил говорить. Потом встал Леви.
— Нам ли бояться злых духов, наводящих ужас. Да пребудет с нами Бог, непостижимый и всемогущий. Без страха соберись с силами. Не бойся никого, ибо к хаосу устремлены их желания. Никогда не забывай, что ты должен биться, что от тебя исходит мощь, ибо сказано было когда-то: Звезда сияла над дорогой Иакова, скипетр взметнулся над Израилем, и он разбивает вдребезги череп Моава, и опрокидывает всех сынов Сатаны.
Тут встал Асбель, наш интендант. Был он небольшого роста, несуетливый, с лицом цвета бронзы.
— Какая связь между сокровищем Храма и убийством профессора Эриксона? — задал он вопрос.
— Профессор Эриксон разыскивал сокровище Медного свитка. Думаю, поэтому его и убили.
— Считаешь ли ты, что среди нас есть предатель? — спросил простоватый Ард.
И в самом деле, профессора Эриксона убили во владениях наших предков, и это не случайно, потому что он нас искал, он знал, что ессеи избрали своего Мессию. Как он об этом узнал? О Боже, что все это могло значить?
— Все это выяснится. Но чтобы понять, я должен уехать. Мне предстоит длительное путешествие, так как Серебряный свиток находится в Париже.
— Ты хочешь уехать? — изумился Леви.
— Во Францию, в Европу, — ответил я. — Туда, куда потребуется.
— Это невозможно, — ответили левиты Ехи и Муппим.
— Невозможно?
— Ты не можешь уехать отсюда, — сказал Леви. — Твоя миссия — быть с нами, среди нас. Ты не должен подвергаться опасности. Ты сказал, что твой отец считает, что Шимон Делам использует тебя в качестве мишени. Если ты уедешь далеко, кто защитит тебя?
— Я должен уехать, — повторил я. — Так надо. Ради нас всех, ради нашей безопасности.
Встал Гера, председатель Совета.
— Когда в общине возникает проблема, — низким голосом сказал он, — собрание превращается в суд, ты это знаешь. Что касается приговоров, то они отличаются продуманностью и справедливостью. И когда в суде не меньше ста человек, наше решение неотменяемо. Для того, кто совершил серьезные проступки, — это исключение из общины. Исключенный умирает от истощения в страшных мучениях. Ибо, связанный клятвами и обычаями, он не может долго получать пищу других и, мучимый голодом, вынужден есть траву. Для того же, кто хулит слово Законодателя, предусмотрено наказание смертью. Чтобы разрешить тебе уехать и там продолжать свою миссию, нужно собрать суд.
— Ну а теперь, — прервал его Асбель, — время принимать пищу.
И они пригласили меня с собой в большую пещеру, служившую столовой.
Я благословил вино, потом преломил хлеб. Эти жесты, которые я выполнял много раз с тех пор, как жил в Кумране, вдруг показались мне странными. Глаза сотни людей устремились на меня. Они смотрели так, будто своими взглядами старались удержать меня, и я понял, что они не хотели меня отпускать.
Ночью мне не спалось, несмотря на усталость, и я вышел. Муппим и Гера прохаживались возле входа. Вероятно, их поставили, чтобы помешать мне уйти, чтобы я не сбежал.
Не сказав им ни слова, я прошел в Скрипториум. Луна была полная, и я видел, как между камнями промелькнула тень. Я ощущал присутствие Муппима.
На столе лежали пергамента, скребки, все мои принадлежности. Надо писать, подумал я, надо писать, потому что слова жгут меня. Желание сказать что-то — это все, что остается, когда все потеряно. Я посмотрел на пергамент, на котором писал. Это был не тот, об Исайе, который я переписывал, а тот, незаполненный: пергамент моей жизни.
«Тет», девятая буква алфавита, обладает качествами цифры 9 и олицетворяет основание, фундамент всех вещей. Впервые она встречается в Библии со словом «Тов», что значит «хорошо». И «Тет», перемена состояния, является единственной буквой, открытой вверху. Вот почему «Тет» означает убежище, защиту, скопление сил для спасения жизни. Поближе рассматривая «Тет», я заметил, что в ее середине имелась
— «Йод», окруженная опрокинутым
— «Каф», цель которого — защитить ее.
Возле меня было сиденье в виде табурета, сделанное из небольшой деревянной дощечки, поставленной диагонально, а сверху горизонтально лежала еще одна дощечка.
Имитируя «Тет», я приложил ее к скальному выступу в углу, нажал, и передо мной открылась узкая щель, выход наружу.
Я взобрался на табурет, проскользнул в щель и вылез из грота.
Когда я вышел, в ночи меня поджидали десять из многочисленных.
ПЯТЫЙ СВИТОК
СВИТОК ЛЮБВИ
Она предстала передо мной во всем великолепии,
И я ее узнал.
Из цветка лозы вырастает виноградина,
А виноград дает вино, веселящее сердца.
По ровным дорогам шагал я,
Ибо знал ее и был молод.
Я услышал зов души ее и понял его.
Она была той, что напоила меня.
И я благодарен ей,
Я любовался ею,
Я так желал ее,
Но никогда не скрыл лица своего.
Я возжелал ее
До глубины души,
Открыл я дверь,
Дабы постигнуть тайну.
Я очистил себя,
Чтобы в чистоте познать ее,
Чисто и сердце мое,
Ничем не осквернено оно.
Кумранский свиток. «Псевдо-Давидовы псалмы»Над гротом в лунном свете я разглядел десять членов Совета.
— Что вы здесь делаете? — спросил я, увидев, что они окружают меня. — Разве я не Мессия, не ваш Мессия?
— Мы избрали тебя для выполнения своей миссии, — ответил Леви, — и ты наш Мессия. Но ты должен следовать нашим текстам. Ты наш Мессия, а не царь, ты наш посланец, а не губернатор. Ты наш избранник, но выбираешь не ты!
Круг смыкался вокруг меня, и я ничего не мог поделать. Они посматривали на меня, можно сказать, угрожающе. От отчаяния, в паническом состоянии, я совершил невероятное. Я сделал то, чего не сделал бы ни один Мессия в мире. Я сунул руку под тунику, развязал узелок, которым крепился револьвер, вытащил его и наставил на Леви.
— Не двигаться! Дайте мне пройти!
Они недоверчиво уставились на меня.
— Ну! — приказал я. — Дайте мне пройти!
Они расступились. Не опуская револьвер и не поворачиваясь к ним спиной, я стал пятиться под спасительное прикрытие скал.
Скрывшись таким образом, я побежал в пустыню, над которой разливался рассеянный и беспокоящий свет. Все было завуалировано каким-то тревожным маревом, сквозь которое видны были тени, покачивавшиеся, как фантомы, в тени кустов, камней затаились мелкие ночные животные — скорпионы и змеи — и я боялся, как бы ессеи не бросились в погоню. Было холодно, даже очень, и тело мое дрожало под белой туникой, как высохшее деревце. Запах серы с Мертвого моря был сильнее, чем днем, удушливый, почти пьянящий. Меня окутывало глубокое ночное безмолвие, и я пугался скрипа песка и камней под ногами. Я беспрестанно оборачивался, уверенный, что за мной гонятся; но это были всего лишь гиены, желтые глаза которых я замечал изредка и слышал их пронзительный вой. Вокруг меня была ночь, я продвигался с полузакрытыми глазами, смертельно уставший, почти засыпая на ходу. Покинув свою общину, угрожая им оружием, я шел к неизбежному наказанию.
