Бернард НАЙТ - В поисках заклятия
Де Вулф мысленно застонал, раздосадованный перспективой вновь развлекать гостя. Единственное, чего он сейчас хотел, это поесть и пойти в «Ветку плюща» повидаться с Нестой. Он бы даже предпочел просто посидеть с кувшином эля у камина, чем слушать треп жены и Жильбера о великолепии Нормандии.
Коронер опустился в кресло, освобожденное де Ридфором, севшим на стул напротив.
– Нет ли каких новостей? – настаивал бывший тамплиер.
Де Вулф устало покачал головой.
– Ничего. Зря съездили.
– А как насчет этого священника? И не появились ли в городе незнакомые рыцари?
– Я только что въехал в Эксетер, так что не было никакой возможности узнать, – раздраженно проговорил коронер. – После ужина мне нужно будет в замок, так что тогда я, быть может, смогу что-нибудь узнать.
– Кажется, мой брат идет вечером на пир в Гильдию кожевников, – сказала Матильда, возвращаясь к своему обычному невыносимому тону.
Однако де Вулф твердо решил бороться за свое алиби для посещения «Ветви плюща».
– Это будет позднее – и мне все равно необходимо доделать кое-какие дела в своей канцелярии, если так можно назвать эту нору в земле.
Вошла накрывать на стол Мэри, за которой приплелся, пошатываясь под тяжестью корзины поленьев, Симон. Затем он принес еще вина и эля, и весь последующий час был посвящен трапезе. Де Вулф сидел большей частью молча, стараясь пропускать мимо ушей настойчивые попытки Матильды выудить у де Ридфора подробности его жизни во Франции. Джону трудно было примирить образ сурового воина, знакомого по Палестине, с этим галантным и учтивым кавалером, явно умевшим, когда того требовали обстоятельства, обращаться с женщинами.
Де Вулф уловил в де Ридфоре затаенную тревогу, и заметил постоянные обеспокоенные взгляды, бросаемые на него гостем всякий раз, когда тому удавалось оторваться от назойливых расспросов Матильды. В конце концов, коронер сжалился над ним и поделился своими планами устроить его где-нибудь за городом.
– Я решил поселить тебя в своей родной деревне, где я родился и где у моей семьи родовое поместье, – предложил он.
Лицо француза просияло, его облегчение было очевидно, хотя злобный взгляд Матильды выдал ее чувства: она презирала свояков столь же сильно, насколько те недолюбливали ее.
– Ты уверен, что они меня примут, Джон? – спросил де Ридфор. – И где эта твоя деревня?
– В Стоуке, приблизительно в пятнадцати милях к югу от Эксетера, почти у самого побережья. Это всего несколько часов спокойной езды, если отлив позволит перейти реку у Тейнмута.
– Настоящая дыра, смею вас заверить, – фыркнула Матильда, – но признаю, это достаточно далеко, если вам действительно кажется, что следует оставить прелести городской жизни.
– Кроме вашего любезного гостеприимства, я ничего хорошего не вижу в Эксетере, мадам, – заметил Жильбер. – Я сижу весь день, как в тюрьме, на этом постоялом дворе, чтобы не привлекать к себе внимания.
Джон встал и потянулся: после целого дня в седле затекла спина. Зато нога, похоже, перенесла поездку отменно: не болела и практически не напоминала о себе.
– Я должен отлучиться на пару часов по делам. Ты остаешься или пойдешь к себе?
Матильда посмотрела на бывшего тамплиера, и от умоляющего выражения ее лица Джону стало тошно.
– Ты ведь сказал, что чувствуешь себя там, как в тюрьме, так что побудь еще, посиди спокойно у хорошего огня. Я велю слуге принести еще вина.
Де Вулфу было безразлично, изнасилует ли рыцарь Матильду на холодном каменном полу. Тем более что он подозревал, что даже столь бесстрашный крестоносец не позарится на такое сокровище. Направляясь к двери, Джон пообещал, что отвезет Ридфора в его новое убежище на следующее утро.
– Приготовь свою дорожную сумку и лошадь. Встретимся в «Ветке плюща» сразу же после рассвета.
И с этим коронер исчез в темноте переулка Св. Мартина, повернув в противоположном направлении от Ружмона и шерифа.
Давненько уже не имевший возможности разделить ложе с любовницей, коронер воспользовался некоторым затишьем в трактире, чтобы провести часок с Нестой в ее комнатушке наверху. В дымной харчевне, занимавшей весь первый этаж, было десятка два посетителей, большинство из которых Джон хорошо знал, но никто не комментировал его подъем по широкой лестнице в углу: отношения коронера с Нестой были слишком известны, чтобы заслуживать каких-либо замечаний.
Вместо обычного тюфяка в комнате Несты стояла настоящая кровать на коротких ножках. Де Вулф купил ее год назад, чтобы немного подняться над сквозняками, со свистом гулявшими по полу. За двенадцать месяцев кровать эта испытала немало, и, необходимо отдать должное французским столярам, ее ножки пока что выдерживали бурные схватки любовников.
И сейчас, когда они спокойно лежали в обнимку после любовного экстаза, уютно умостившись под покрывалом из сшитых овчин, Неста проказливо осведомилась о болях в пояснице.
– Еще бы, столько проскакать за день, сэр коронер, и на коне, и еще кое-где!
В отместку де Вулф ущипнул ее за голое бедро. Он расслабленно лежал, уткнувшись лицом в рыжеватые локоны на затылке любовницы.
– Интересно, как Жильбер де Ридфор справляется в этот момент с Матильдой? Удалось ли ему отбиться от ее распутных заигрываний?
Валлийка захихикала.
– Не могу представить подобных намерений в голове бедняжки, – ну разве что по отношению к тому жирному священнику в церкви св. Олафа.
Разговор о жене напомнил де Вулфу о том, что у него совсем нет времени.
– Мне лучше вернуться, пока она не стащила с бедняги тунику и штаны, – вздохнул он, отыскивая за кроватью свою одежду.
Неста выскользнула из-под одеяла на другую сторону и быстро оделась в темноте.
– А мне лучше заняться делом, или старый дурак Эдвин и эта полоумная прислуга разгонят всех моих завсегдатаев своей глупостью.
Отворив нестроганую дверь, она впустила тусклый свет рожка, зажженного для того, чтобы постояльцы могли найти дорогу к своим тюфякам.
– Спустись на последнюю кружку эля на дорожку – такого я еще не варила, хоть и грех себя хвалить.
Красивая женщина и пылкая любовница, Неста была еще прекрасной кухаркой и талантливым пивоваром. Де Вулф часто сетовал на то, что социальные барьеры и наличие супруги не позволяли ему жить с таким сокровищем.
Поднявшись с кровати, коронер натянул нижнюю рубаху и длинную серую тунику с прорезями спереди и сзади, сделанными для удобства езды верхом. Длинные черные шерстяные чулки, доходившие до бедер, остроконечные туфли и тяжелый ремень завершили его гардероб. Серый волчий плащ с капюшоном остался дома.
Спускаясь по деревянным ступенькам в пивную, освещенную мерцающим пламенем огромного камина и несколькими сальными свечами, де Вулф узнал у двери знакомую фигуру. Мимо пронеслась Неста, гнавшаяся за одной из своих нерасторопных служанок.
– Тебя уже десять минут дожидается Томас. Говорит, у него для тебя новость.
Валлийка упорхнула, а коронер подошел к маленькому писарю, тут же вскочившему на ноги и по-птичьи заглядывавшему де Вулфу в лицо блестевшими в свете свечей глазками.
– Я узнал, кто этот священник. Ну тот, из Франции, – взволнованно пропищал он.
Безмерно благодарный коронеру за предоставленную работу, спасшую его от нужды и, возможно, голодной смерти, Томас всегда отчаянно хотел доказать, что он достоин занимаемой должности. И хотя де Вулф и Гвин обычно обращались с писарем с пренебрежительным презрением, во многих случаях он бывал им необычайно полезен.
– Ну, и кто же он? – поинтересовался Джон.
– Аббат из Парижа по имени Козимо Моденский.
– Моденский? Это не во Франции.
– Нет, он с севера Италии. Полагаю, он ватиканский священник, отправленный некоторое время назад в Париж в качестве нунция по особым поручениям. Никому не известно, в чем заключаются эти особые поручения, – хихикнул Томас.
– Как ты это узнал? И где он сейчас?
– Я разговаривал с одним из бенедиктинцев из монастыря св. Иакова, приехавшим сегодня на службу в честь св. Иеремии. Он сказал, что аббат Козимо остановился, к великому неудовольствию настоятеля, в их монастыре.
– А ему чего жаловаться?
– Во-первых, потому что Козимо – цистерцианец. А те в своей строгости смотрят свысока на этих клюнийских бенедиктинцев, несмотря на то, что у их орденов одно происхождение. А еще, похоже, он надменно, именем папы Целестина, потребовал кров и стол для себя и двоих своих людей, предъявив какое-то письмо, которое фактически исключает любое ослушание, даже со стороны епископов.
При этих словах Томас судорожно перекрестился.
Де Вулф задумался, прислонившись к дверному косяку.
– И никто не знает, какое поручение выполняет этот итальянец?
Маленький писарь пал духом.
