Дэн Симмонс - Колокол по Хэму
— Одолжить? — переспросил я.
Купер кивнул. Я видел, что он — по-настоящему элегантный мужчина и чувствует себя в дорогом костюме с шелковым галстуком совершенно непринужденно, в отличие от Хемингуэя, которому строгая одежда была в тягость. После ужина писатель выглядел мятым и взъерошенным, но костюм Купера казался таким же свежим и безупречно выглаженным, как до начала вечеринки. На протяжении трапезы я замечал, как Геллхорн то и дело переводит взгляд с Купера на супруга и чуть хмурится при этом, словно сравнивая двух мужчин. Купер сидел рядом со мной, и когда он повернул ко мне лицо, я уловил легкий аромат мыла и лосьона для бритья.
— Да, господин Лукас, — вежливо произнес он. — Кинобизнес чем-то напоминает работорговлю, существовавшую до Гражданской войны, либо высшую бейсбольную лигу наших дней. Мы прикованы кабальными контрактами к своим студиям и имеем дело с другими, только если нас одалживают им — как правило, в результате некой торговой сделки. В данном случае Сэм Голдвин отпустил меня в «Парамаунт» для участия в фильме в основном благодаря настоятельным заявлениям Эрнеста в прессе, будто бы я — лучший кандидат на эту роль.
— На каких условиях? — спросил Уинстон Гест. — Что было предметом торга?
Купер улыбнулся.
— Голдвин сказал Сэму Вуду — теперь он режиссер фильма вместо Демилля, — что позволит мне сняться в «По ком звонит колокол», если Вуд возьмет меня на роль в фильме на бейсбольную тему.
— Когда будет сниматься этот фильм, сеньор Купер? — спросил Геррера Сотолонго.
— Он уже готов, доктор, — ответил актер. — Мистер Голдвин поставил условием, чтобы его сняли до того, как я начну работать в «Парамаунте». Его скоро выпустят на экраны. Он называется "Гордость «Янки». Я играю там Лу Герига.
— Лу Гериг! — вскричал Ибарлусия. — О да! Но ведь вы не левша, сеньор Купер.
Купер улыбнулся и покачал головой.
— Меня пытались научить бить слева, — с сожалением произнес он. — Но, боюсь, я не слишком преуспел. Я вообще никогда не любил бейсбол. Надеюсь, им удастся поправить дело искусным монтажом.
Я во все глаза смотрел на Купера. Он ничуть не напоминал Герига. Я следил за карьерой Лу с 1925 года, когда он начал выступать за «Янки». В июле 1932 года я слушал по радио репортаж о матче, в котором Гериг осуществил одну за другой четыре перебежки «домой» на протяжении одной игры. За семнадцать лет пребывания в команде Стальной Жеребец сыграл без перерыва 2130 матчей с уникальной результативностью.
4 июля 1939 года я взял первый отпуск за пять лет, чтобы съездить в Нью-Йорк на стадион «Янки» — билет обошелся мне в восемь долларов, целое состояние — и увидеть его прощание с бейсболом. Гериг умер в прошлом году, в июне 41-го.
Ему было тридцать семь лет.
Я смотрел на Купера, думая о том, каким самонадеянным человеком нужно быть, чтобы пытаться сыграть Герига в кино.
Словно прочитав мои мысли, актер пожал плечами и сказал:
— Я не годился на эту роль, но Гериг не возражал. Я провел немало времени с Беби Рутом и другими...
— Ш-шш! — зашипел Хемингуэй.
В наступившей тишине мы слышали звон цикад, песни ночных птиц, рокот одинокого автомобиля на шоссе, смех и музыку, доносившиеся из усадьбы на вершине соседнего холма.
— Проклятие! — рявкнул Хемингуэй. — Этот ублюдок Стейнхарт опять устроил вечеринку. А я ведь его предупреждал!
— Господи, Эрнест, — сказала Геллхорн. — Прошу тебя, не надо...
— У вас с ним война, Эрнестино?! — по-испански вскричал Ибарлусия.
— "Si", Пэтчи, — ответил Хемингуэй, вскакивая на ноги. — Это война. — Повернувшись к дому, он воскликнул:
— Рене! Пичило! Оружие! Тащите оружие и боеприпасы!
— Я иду спать, — заявила Марта Геллхорн. Она встала, наклонилась к Куперу, поцеловала его в щеку и добавила:
— Увидимся утром, Куп. — Остальным она бросила:
— Доброй ночи, джентльмены, — и отправилась в дом.
Мальчик-слуга Рене и Хосе Герреро, который ухаживал за садом и бойцовыми петухами Хемингуэя — знакомя меня с ним, писатель назвал его Пичило, — вынесли из дома ящики с фейерверками и длинные полые бамбуковые шесты.
— Уже поздно, — сказал я, отставив бокал с вином и поднимаясь на ноги. — Мне пора...
— Чепуха, Лукас, — отрезал Хемингуэй, протягивая мне полутораметровый шест. — У нас каждый человек на счету.
Выбирай боеприпасы.
Купер, Уинстон Гест и Ибарлусия уже сбросили пиджаки и закатывали рукава. Доктор Сотолонго посмотрел на меня, пожал плечами, снял пиджак и аккуратно повесил его на спинку своего кресла. Я последовал его примеру.
«Боеприпасов» было два ящика — сигнальные ракеты, рассыпные фейерверки, бутылочные бомбы, дымовые шашки и шутихи.
— Вот эту штуку очень удобно запускать вашим устройством, господин Лукас, — сказал Ибарлусия, протягивая мне ракету с коротким запалом. Он улыбнулся и кивком указал на мой бамбуковый шест.
— У всех есть зажигалки? — осведомился Хемингуэй.
У нас с Купером зажигалки были.
— Долго ли тянется ваша вражда? — спросил Купер. Он сдерживал улыбку, но краешки его губ то и дело подрагивали.
— Довольно долго, — ответил Хемингуэй.
Звуки фортепиано и смех доносились из дома, стоявшего к северо-востоку. Дом Стейнхарта был единственным крупным зданием на соседнем холме — чуть ниже финки Хемингуэя, но гораздо старше и обширнее, если судить по сиянию электрических огней, пристройкам и фронтонам, проглядывавшим сквозь деревья.
— Пэтчи, Волфер и доктор, вы знаете, что нужно делать, — сказал Хемингуэй, усаживаясь на корточки у края террасы и пальцем рисуя схему на влажной почве. Он уже снял пиджак и галстук и, по-видимому, чувствовал себя гораздо лучше с расстегнутым воротом. Его палец чертил линии и петли, как будто он рисовал планы футбольных комбинаций. — Мы проникаем сюда сквозь деревья. Куп, — прошептал писатель. Все сгрудились вокруг него. Актер улыбался. — Это финка... Это усадьба Стейнхарта... вот здесь. Мы проникаем сюда сквозь деревья... колонной по одному... и пересекаем границу противника вот здесь, у ограды. До тех пор, пока не окажемся по ту сторону вот этой стены, сохраняем полную тишину. Открываем стрельбу только по моему приказу. И уж тогда мы зададим им перцу!
Купер приподнял бровь.
— Если я правильно понял, вы не хотите, чтобы ваш сосед устраивал вечеринки?
— Я предупреждал его, — проворчал Хемингуэй. — А теперь набивайте карманы.
Мы запаслись ракетами, дымовыми шашками и большими шутихами. Ибарлусия и Гест накинули на плечи связки фейерверков, словно патронташи. Вслед за писателем мы прошагали по саду и полю, перелезли через невысокую каменную стену, спустились по холму и пробрались сквозь частокол деревьев, которые отделяли нас от огней и шума вечеринки Стейнхарта.
Я понимал, что наша затея — чистое ребячество, но мои гормональные центры, по-видимому, об этом даже не догадывались. Сердце учащенно билось, и я был переполнен ощущением растянутого времени и обостренных чувств, всегда сопровождавшим меня при определенных обстоятельствах.
Хемингуэй приоткрыл калитку сетчатого забора, пропуская нас внутрь, и прошептал:
— Будьте осторожны, когда начнется стрельба. Говорят, при появлении непрошеных гостей Стейнхарт спускает собак и принимается палить из пистолета двенадцатого калибра.
— Матерь божья, — по-испански пробормотал доктор Сотолонго.
Мы сидели на корточках, пока Хемингуэй вновь не занял место во главе отряда — я мысленно отметил единодушие, с которым мы признали за ним лидерство, и ту легкость, с которой он взял на себя эту роль, — после чего следом за ним преодолели еще один небольшой подъем, пробираясь сквозь редеющую полосу манговых деревьев и пересекая пустырь. Наконец мы остановились у каменной стены высотой по пояс — вероятно, ей было не меньше сотни лет.
— Еще двадцать метров, — прошептал Хемингуэй. — Мы обойдем усадьбу слева и займем позицию для стрельбы прямой наводкой по столовой и террасе. Куп, ты пойдешь за мной.
Потом доктор, потом Пэтчи, а Лукас прикроет тылы. Домой возвращаемся самостоятельно, поодиночке. Я прикрою ваш отход у забора.
Гарри Купер улыбался. Щеки Уинстона Геста раскраснелись. Я увидел, как в темноте сверкнули белоснежные зубы Ибарлусии. Доктор вздыхал, качая головой.
— Это может плохо отразиться на твоем артериальном давлении, Эрнестино, — сказал он по-испански.
— Ш-шш! — прошипел Хемингуэй. Он с ловкостью кота перепрыгнул через каменную стену и начал беззвучно подниматься по холму.
Как только мы засели в кустах, менее чем в пятнадцати метрах от ярко освещенной террасы Стейнхарта и широких стеклянных дверей столовой, Хемингуэй подал нам сигнал заряжать. Все принялись возиться с ракетами и шашками.
Я пожал плечами и повернулся спиной к цели. Никакая сила на свете не заставила бы меня швырять огнеопасные предметы в дом одного из самых влиятельных жителей Гаваны.
