Алексей Чертков - И белые, и черные бегуны, или Когда оттают мамонты
Они просто идут вперёд. Идут и идут. И у каждого из них своя собственная причина, образ или отсутствие такого вовсе для похода к Богу. Он не такой, как рисуют его нам церковные ликосоздатели. Бог в их представлении неидеален, он не блаженный, не смиренный, не всепрощающий, не лечащий души и раны. Такой Бог – он для убогих торговцев своей никчёмностью, менял, чинуш и попрошаек на церковных папертях, кто в обносках, кто в рванье или драповых пальто с бобровыми воротниками выпрашивающих у Него божественного снисхождения. Вымаливать у Бога прощение, вспоминать о Всевышнем лишь в минуты слабости и скорби – значит уподобиться всеобщему глумлению над святыней, высшим разумом, стать огородными пугалами, разодетыми во фраки и вечерние платья от очередного гея-дизайнера со спущенными штанами. Но не в штанах дело. Дело в умножении горести на земле – в несметных количествах и в огромных масштабах. И невозможности этому противостоять. Дело в размножении лукавства, спеси и неразумения. «Сытость – надменности мать, коль приходит богатство большое», – наставлял всех в своё время мудрец-афиянин14. В этих пагубных «умениях» преуспел человек и стал равнять себя с Богом.
Но чтобы говорить с Ним, надо не кичиться своим невежеством, а изучить язык богов. Древние мыслители правы стократно! Какую же дорогу выбрал человек? По скудоумию своему и непомерной гордыне он решил, что и это умение не обязательно: пусть боги сами научатся говорить с ним, пусть прокладывают ему, смертному, путь к блаженству и расточительству. Так захотел человек. Но так не считают боги.
Коварная мимикрия пожирает возвеличившихся даже в благом деле. Множится строительство храмов – отрадное явление. Но, приглядевшись, понимаешь, что возводит их или снабжает церковь деньгами тот, кто по локоть в крови. Такой возвеличившийся субстант даже не удосуживается замаливать грехи свои, не говоря уже о становлении на путь душевного исправления. Он не пытается излечиться от пагубной привычки пожирать ближних своих. Вы скажете: такой «меценат» решил помочь нищим и убогим? Укрепить веру? Отнюдь. Он отправил свой месседж туда, к Всевышнему, и успокоился. Он теперь ставит себя наравне с Богом, он считает, что тот должен услышать его, говорить с ним посредством храма – возведённого на его грязные деньги канала передачи информации. Несчастный!
А наши герои? Они идут и идут. Идут своей дорогой. Не к Богу, они идут к себе. К себе через Бога.
…Четверо отважных, измученных дорогой людей там, в пещере, на краю студёного моря, так и не встретили никого на своём пути. Им постоянно казалось, что незримый хозяин сопровождает их шествие по каменным коридорам, но не обнаруживает себя. Это неведомое присутствие необъяснимого разума при продвижении внутрь скалы заставляло смельчаков постоянно оглядываться и осторожничать. Но ничего из рук вон выходящего не случилось: фонари вдоль стен не гасли, двери не захлопывались, воздух не заканчивался, а, наоборот, становилось всё лучше и лучше дышать. Команда оказалась перед входом в просторное помещение. Все окружающие признаки говорили, что где-то рядом таится разгадка этой заковыристой тайны, которую хранят в немой горе неизвестные существа, обладающие знаниями и технологиями, о которых бедный бухгалтер из Олёринской тундры со своими сыновьями и раненый штурман не имели ни малейшего представления.
Входной ключ к массивной металлической двери, перед которой оказались искатели, имел тот же принцип действия, что и под водой: нужно было совместить на прикреплённом к стене кольце две нанесённых кем-то риски, чтобы она со скрежетом отворилась. Путники ступили в огромную по размерам полутёмную залу. Встроенные в камни лампы мерцали фиолетовым светом. В центре полукруглого строения располагалось некое железное устройство, напичканное рычагами, кнопками и неизвестными приборами. Дуло этого подземного орудия было нацелено параллельно полу и уходило вглубь скалы, а у основания и на потолке располагались толстые круглые пластины, прикреплённые гигантскими болтами.
Глядя на все эти чудеса техники, штурман Васягин на время забыл о своих переломах. Ещё бы – его со студенческих лет тянуло в неведомый мир радиолокации. Война помешала окончить «вышку», а тут неизвестно откуда на краю земли, вернее, в её подземелье такая удача!
– Давай, лётчик, кумекай мало-мало, чего тут делать надоть, а то нам пора из этой мышеловки выбираться, – подтолкнул его старик.
– Не спешите, дедушка, ой, не спешите! Как я благодарен вам, что затащили меня такими сокровищами полюбоваться! Кому расскажи – не поверят.
– Благодарить будешь, когды обратно ко своим доберёмся. Чего в ентих железках чудного? Мёртвые они – ни души, ни кости. Какой толк – не понять моему скудному умишку. Ты, лётчик, молодой да учёный. Тебе и сыскать ключик к ентому заморскому безобразью. А ну, сынки, потаскайте-ка его по пещере, могёт углядит чего антересного. Только оберегайтесь.
– Странно, очень странно, – размышлял вслух Васягин, обозревая стены пещеры из-за спины Петра, тащившего его на закорках. – Никаких следов человека, но ведь сделал же кто-то это чудо-юдо, доставил сюда, соорудил… Никаких шкафов, полок, столов, стульев, ни одного клочка бумаги… Что бы это значило? Ни одной зацепки. Выдолбленная полукругом стена, другие – обычной прямоугольной формы, железное чудище посредине, похожее на пушку, небольшой каменный порожек, ну разве что посидеть на нём можно… Странно, странно…
– Может, рычаги на пушке подёргаем маленько? – предложил меньшой из братьев. – Я такие на тракторе в райцентре видел.
– Не надоть, Захарушка, не надоть. Пущай лётчик покумекает малость. Видишь, не проста и ему эта шкатулочка мэриканская.
– Что правда, то правда, Алексей Захарович, не пойму, как будто чего-то не хватает для разгула, так сказать, инженерной мысли.
– А ты без разгула поразмысли. Разгул-загул – дело нехитрое. Ты котелком соображай, куды супостат мог чего полезное схоронить, чтобы нам, горемычным, задачу усложнить. Не зимует он здесь, а так, наскоками наведывается, проведает силки свои, антересуется, значит. И обратно в берлогу свою сигает. Не иначе как такой вот коленкор вырисовывается.
– Делать нечего, Захарович, надобно рычаги и кнопки эти понажимать. Вдруг что и случится.
– Сумлеваюсь я, очень даже сумлеваюсь. Стал бы я напоказ выставлять свой секрет, если бы в отлучке был? Не стал. Вдруг какая-никакая соседка Хаврунья ко мне домой нагрянет да случаем мой секрет и разгадает. А-а-а, делайте что хотите. – Старик махнул рукой, наотрез отказался спрятаться в дальний угол и присел на каменный уступ, упёршись для удобства перед собой клюкой.
Дёргать рычаги у чуда-орудия поручили по старшинству отважному Петру. Он поначалу опасливо дотронулся до одного из них, затем, набравшись храбрости, дёрнул что есть сил. Никакого эффекта. Перепробовал тем же способом и другие, понажимал на кнопки. Тишина.
Старик тем временем закурил трубку.
– Странны дела твои, Господи! – вдруг сказал он. – Гляньте-ка, дым не вверьх, как обычно, стелется, а уходит в енту полукруглую стену.
Действительно, каменная стенка как бы всасывала в себя едкий дым самосада. Складывалось впечатление, что она в отличие от всего окаменелого окружающего жила своей особенной жизнью. На мгновение путникам показалось, что за ней что-то живое и тёплое, почудились чьи-то стоны и мольбы о помощи…
– Сирены, чой ли, завывают? Пора домой сбираться, нетути здесь нам решения, – сказал старик и притушил разгоревшийся табак в трубке.
Он медленно поднялся, но в полутьме оступился и завалился на бок, успев вскинуть руку, которая наткнулась на неприметный выступ в стене и… провалилась в него почти по локоть.
В следующий момент случилось настоящее световое представление. Где-то в глубине обнаруженной ниши зашкворчал какой-то механизм, негромко, но уверенно загудел мотор, а затем, словно по мановению чьей-то руки, легко откинулся каменный занавес и на полукруглой стене замерцали фиолетовым светом многочисленные огоньки. Чудо-орудие посреди зала также начало издавать признаки жизни: сдвинутые одним из братьев рычаги и настройки самостоятельно вернулись в исходное положение, чем изрядно напугали изумлённых искателей приключений.
Красота… Неземная, точнее, подземная красота предстала перед взором ошеломлённых путников. Очертания диковинных предметов возникали поочерёдно, словно заигрывали перед случайными зрителями, дразнили их воспалённое воображение. Вначале в ультрафиолетовых лучах появились наскальные рисунки первобытных людей, отчего-то в перевёрнутом виде: пращур с занесённым над головой копьём, бегущий за стилизованным оленем; крупная фигурка моржа с неестественно длинными клыками и толстыми передними ластами-ногами, а чуть в стороне – вереница ссутулившихся людей в шкурах, куда-то вдаль к морю несущих тяжёлую поклажу.
