Макс Коллинз - Смерть в послевоенном мире (Сборник)
— Извините, не хотел испугать вас, мадам. Вы миссис Донован?
— Да.
Она смущенно улыбнулась:
— Прошу простить, но я ждала своего сына. Через полчаса мы собирались ужинать...
— Понимаю, что выбрал неудачное время для визита. Может, я приду в другой раз? Давайте договоримся...
— А что вас привело сюда?
Я вручил ей свою визитку.
— Натан Геллер, президент агентства А-1. Я работаю на Вайнкупов. Надеюсь отыскать убийцу Риты.
Глаза ее загорелись.
— Хорошо, проходите! Если вы не возражаете, побеседуем на кухне, пока я буду готовить...
— Хорошо, — ответил я, следуя за ней по уютно, но не шикарно обставленной гостиной в светлую и достаточно просторную кухню.
Она остановилась у разделочного стола и принялась за приготовление капустного салата, я же присел рядом сбоку.
— Мы дружили, Рита и я. Она была замечательной девчонкой, талантливой и очень веселой.
— Веселой? У меня сложилось другое впечатление.
— Атмосфера у Вайнкупов не очень-то располагала к веселью. Вы полагаете, что старуха убила ее?
— А вы как считаете?
— Я бы поверила в то, что это мог сделать Эрл. А доктор Алиса едва ли... понимаете, она врач. Конечно, у них с Ритой не было близости, но чтобы убить?..
— Я слышал, доктор дарила Рите подарки, считала членом семьи.
Верна Донован, пожав плечами, принялась усердно шинковать капусту.
— Между ними не было любви. Вам известно, что Эрл погуливал?
— Да.
— Так вот, подобные вещи очень болезненны для женского самолюбия. Я, как могла, помогала Рите бороться с этим.
— Каким образом?
Она смущенно улыбнулась, взглянув на меня через плечо:
— Я разведена, мистер Геллер. А разведенные женщины знают, как можно весело проводить время. Хотите попробовать? — Она протянула мне ложку с капустным салатом.
— Отличный, — похвалил я. — Итак, вы и Рита развлекались вместе? Значит, она тоже встречалась с другими мужчинами?
— Разумеется. Почему бы и нет?
— С кем же?
— Со своим учителем музыки, преподавателем по классу скрипки. Это был симпатичный мужчина, значительно старше ее. Но он умер от сердечного приступа четыре месяца назад. Для Риты это был тяжелый удар.
— Как она его перенесла?
— Она держалась, но, во всяком случае, из-за этого все равно не стала бы стрелять себе в спину. Около месяца она скорбела... Я, как могла, подбадривала ее, и вскоре Рита вернулась к жизни.
— Почему же она не развелась с Эрлом?
— Вы спрашиваете почему, мистер Геллер?.. — Она была примерной католичкой.
Верна предложила остаться на ужин, но я отказался, несмотря на соблазнительные запахи тушеного мяса с капустой и вкусный салат. Мне ведь предстояла еще одна встреча — в аптеке на углу Мэдисон и Кедзи.
В ожидании офицера Марча я разговорился с аптекарем за прилавком.
— Конечно, помню, как в тот вечер сюда заходила мисс Шонеси, — ответил он. — Хотя был очень удивлен ее приходу.
— Что вы хотите сказать?
— Дело в том, что накануне доктор Вайнкуп сама заходила в аптеку за этим же лекарством, и я сказал ей, что у нас его нет. Доктор прекрасно знала, что товары к нам завозят лишь раз в месяц.
Пока я размышлял над этим обстоятельством, стоя перед прилавком, подъехал офицер Марч. На вид ему было лет тридцать, светловолосый, со слишком свежим для чикагского полицейского лицом.
— Нат Геллер? — спросил он, улыбаясь. — Много наслышан о тебе.
Мы пожали друг другу руки.
— Не верь всему, что говорит капитан Стиг, — предостерег я его.
Он присел на стул, стоявший рядом, снял фуражку.
— Знаю, Стиг считает тебя отравой. Но это все оттого, что он старомоден. Я, например, доволен, что ты помог разоблачить тех продажных сволочей полицейских.
— Давай не будем уклоняться в сторону, Марч. Какой смысл работать в этом городе полицейским, если время от времени не приносить домой маленький навар.
— Разумеется, — согласился Марч. — Но те парни были убийцами. Вест-сайдские бутлегеры[2].
— Я сам вест-сайдский парень, — заметил я.
— Все понимаю. Итак, почему тебя интересует дело Вайнкупов?
— Семья наняла меня снять подозрения со старушки. Как ты считаешь, это дело ее рук?
— Трудно определить что-либо по телефону. Но она показалась мне очень потрясенной случившимся.
— Потрясенной, как убитый горем член семьи или же как убийца?
— Затрудняюсь точно ответить.
— Закажи себе сэндвич и расскажи все подробнее.
И он рассказал. Сигнал поступил в девять пятьдесят пять по полицейской рации, когда Марч с напарником находились на маршруте патрулирования.
— Девушка лежала на смотровом столе на боку, — рассказывал Марч, — на левой вытянутой вдоль тела руке. Правая была согнута в локте так, что кисть находилась у подбородка. Голова покоилась на подушке лицом вниз. Мне удалось разглядеть, что на подушке лежало влажное полотенце. Изо рта убитой сочилась кровь.
— Насколько мне известно, тело было накрыто, — сказал я.
— Да. Я очень осторожно откинул простыню и увидел, что пуля прошла через левую часть спины. Тело было уже холодным. Я предположил, что смерть наступила около шести часов назад.
— Это всего лишь предположение.
— Верно. Следователь может лишь предположительно назвать время смерти.
— Следов борьбы не заметил?
— Никаких. Складывалось такое впечатление, что девчонка сама улеглась на этот смотровой стол, может быть под угрозой пистолета, но как бы там ни было, она проделала это, я уверен. Ее одежда лежала на полу около стола аккуратно сложенной, словно она раздевалась не торопясь.
— Что ты можешь сказать относительно ожогов, очевидно от хлороформа, на ее лице?
— Наверное, сначала ее усыпили хлороформом, а потом застрелили. Ты же знаешь, Стиг вырвал признание из доктора Вайнкуп: именно так, по ее словам, она и действовала.
Принесли еще кофе.
— Буду откровенен, Марч, — проговорил я, делая маленький глоток дымящегося кофе. — Я только что взялся за это дело, и у меня не было времени прочитать в старых газетах текста ее признания.
Он пожал плечами:
— Знаешь, нетрудно проанализировать сказанное ею. Она заявила, что невестка постоянно настаивала на медицинском осмотре. В тот день вместе с доктором она спустилась вниз и разделась, чтобы взвеситься. Затем будто бы внезапно почувствовала острую боль в боку, и доктор Вайнкуп предложила ей кратковременную анестезию хлороформом. Доктор сказала, что массировала сердце около пятнадцати минут, и...
— Припоминаю кое-что об этом из газет, — сказал я, кивая. — Она заявила, что невестка «отдала концы» на смотровом столе, и запаниковала. Представила, как рухнет ее карьера, если всплывет наружу, что нечаянно убила свою собственную невестку слишком большой дозой хлороформа.
— Верно. А затем она вспомнила про старый револьвер, лежавший в ящике стола, и выстрелила в девушку в надежде списать все на ограбление.
Нам принесли еще кофе.
— Итак, — сказал я, — какие выводы ты можешь сделать из ее признаний в газетах?
— Мне кажется, все это дерьмо собачье, с какой стороны ни посмотри. Черт подери, следствие продолжалось почти трое суток, Геллер. Ведь ты-то отлично знаешь цену подобного рода признаниям.
Я отпил глоток.
— Может, она подумала, что виноват ее сын, и решила взять его вину на себя.
— Ладно, ее признание не что иное, как самоспасение. В конце концов, если допустить, что она говорит правду или ее признание от начала до конца шито белыми нитками, давай взглянем на факты: признание не изобличает ее ни в чем, кроме как в совершении неумышленного убийства.
Я кивнул:
— Выстрел в труп не является преступлением.
— Но дело в том, что она прекрасно знала, что ее сын не совершал убийства.
— Откуда?
Марч усмехнулся:
— Он прислал ей телеграмму из Пеории, что находится в ста девяноста милях отсюда.
— Телеграмму? А когда же она ее получила?
— В конце дня. Хотя все это выглядит неубедительно.
— Почему?
— Сначала доктор Вайнкуп говорила, что в последний раз видела Эрла двенадцатого ноября, будто бы он уехал на Большой Каньон, чтобы сделать кое-какие снимки. Однако Эрл вернулся в Чикаго девятнадцатого, то есть за два дня до убийства.
— Что? — Моя рука дрогнула, я чуть не разлил кофе.
Он энергично закивал.
— Эрл встретился с матерью в ресторане, в нескольких милях от своего дома. Их видели там, они оживленно беседовали, энергично жестикулируя.
— Ты же сказал, что Эрл находился в Пеории, когда убили его жену...
— Да. Но он потихоньку покинул Чикаго на следующий день и отправился в Пеорию. А из Пеории двинулся в Канзас-Сити.
— Его алиби установлено? Пеория — не Марс; он мог обеспечить алиби и смотаться туда и обратно...
— Ты сказал, что работаешь на семью?
— Я и работаю. Если докажу, что виноват Эрл, его мать отпустят.
