Элизабет Редферн - Музыка сфер
Джорджиана спрыгнула с кровати и дрожащими пальцами начала застегивать платье. Она наслышалась историй про мужчин, которые звали приятелей завершить такого рода незавершенность, словно мстя за собственную немощь. Но даже прежде, чем она успела прикинуть, как спастись, француз пошел назад к ней с таким видом, будто не понимал, почему он здесь, в этой комнате, с ней. И пока она настороженно следила за ним, он засунул руку в карман и вытащил горсть монет, золотых монет — она никогда в жизни не видела столько золота. Он отсчитал десять и протянул ей. Она заметила, что его рука трясется.
— Вот, — сказал он резко. — Бери.
— Нет. Тут какая-то ошибка, — еле выговорила она. — Вы не можете дать мне столько.
Он накрыл рукой ее руку и вжал монеты ей в ладонь так, что ей стало больно.
— Нет могу. Это ведь все, что вы хотите, ты и тебе подобные? Денег. А теперь уходи.
— Но…
— Мой кучер отвезет тебя домой. — Он отбросил ее руку и повернулся к ней спиной.
Джорджиана сглотнула, в горле у нее пересохло. Какая жалость! Такой красивый джентльмен, и все эти деньги, ссыпанные назад в карман! Но он не в своем уме, бормочет о звездах и про какую-то Селену, а потом дает ей столько золота! Чем скорее она выберется отсюда, тем лучше. Теперь он выглядел всего лишь усталым, смертельно усталым, а не бешено бредящим. Но она все равно поспешно схватила шаль и шляпку и выбежала вон, крепко зажав монеты в кулачке на случай, если он передумает. Золото было иностранное, с головой какого-то иностранного короля на одной стороне и ангелом на другой. Ей придется обменивать их где-нибудь подальше от шарящих глаз Сэма Криспа. Но потом она их потратит, и с радостью.
Кучер в своем заношенном плаще стоял в конце коридора и ждал ее. Увидев его так близко, она снова перепугалась, ведь он был таким дюжим и с безобразным шрамом от ножа, чуть было не выколовшего ему глаз. Она старательно держалась в стороне от него, пока он вел ее из гостиницы во двор, где стояла карета, и мальчик держал лошадей под уздцы. Меченый кучер молча распахнул перед ней дверцу. Она сказала ему, куда ее везти, и торопливо забралась внутрь, подальше от его пугающего взгляда.
Джорджиана откинулась на спинку сиденья, и ей стало немного легче. Ну-ну, странный вечерок, нечего сказать. Ничего, скоро она будет дома, в меблированных комнатах, в которых жила вместе с другими девушками из театра. Ну и историю же она расскажет своим товаркам, хотя тщательно обойдет молчанием кое-какие подробности вроде золотых монет или прискорбную неспособность иностранного джентльмена завершить свой бурно начатый натиск.
Она вытащила монеты из кармана, посмотрела на них и покачала головой, все еще недоумевая. Быть может, их хватит, чтобы освободиться из алчных когтей Сэмуэла Криспа. Достаточно, чтобы повести новую жизнь.
Карета ползла еле-еле. Тэвисток-роу был забит искателями приключений, которые выплеснулись из театров, чтобы ужинать и пить в лабиринте злачных мест отсюда и до Стрэнда. Однако Джорджиана видела, что они мало-помалу приближаются наконец к Бриджес-стрит и Бэр-Эллей. Дальше никакой экипаж не мог бы доехать до двора, где стоял ее дом. А потому она постучала по крыше, готовясь выпрыгнуть и исчезнуть в темноте.
Она была быстра, но меченый кучер оказался быстрее: он соскочил с козел и встал перед ней, не давая ей пройти. Это ее рассердило: от такого лица может присниться невесть что. Она коротко ему кивнула и попробовала обойти его, но он схватил ее за локоть могучей лапой, повернул лицом к себе и хрипло сказал:
— Я смотрел. Я знаю, это было нехорошо, но я смотрел, потому что дверь в спальню не была притворена как следует. Ты выглядела такой красивой. Я ничего не мог с собой поделать. Прошу тебя, денег у меня мало, но все-таки наберется…
То, как он смотрел на нее тут, в заводи мрака у Бэр-Эллей, смотрел на нее глазами, безмерно ее вожделеющими с располосованного шрамом лица, вызвало у Джорджианы дрожь отвращения.
— Убери руки, — выдохнула она. — Отпусти меня, не то, клянусь, я так закричу, что за тобой весь город погонится.
Она отдернула локоть, но в этом не было нужды. Уже он с пепельно-бледным лицом пятился во мрак. Джорджиана подобрала юбки и кинулась бежать. Сердце у нее отчаянно колотилось. Скотина, скотина! За кого он ее принял?
Идти осталось совсем немного — совсем недолго, и она будет дома, в безопасности. Она крепче зажала монеты в кулачке. Еще десяток-другой ярдов… но когда она оказалась в темноте Уайт-Харт-Ярда, она услышала быстро ее нагоняющие шаги.
Сердце у нее заколотилось, и она почти побежала. На мгновение ей показалось, что она ускользнула от своего неведомого преследователя. Почти зарыдав от страха, она оглянулась, но никого не увидела — никого и ничего в смыкающемся мраке. Она испустила глубокий успокаивающий вздох и упрекнула себя за глупые выдумки.
Но не было ничего выдуманного в том, как сзади ей на шею был накинут шнур. В висках у нее застучало, глаза почти выпрыгнули из орбит, и тем не менее она отчаянно отбивалась, но ей больше не удавалось вдохнуть воздух в легкие. В голове у нее взорвались звезды, руки взметнулись, монеты выпали из разжавшегося кулачка и укатились в сточную канаву. Смутно она расслышала голос, тихо говоривший:
— Мертвое тело за раны не мстит.
Стук колес кареты, где-то рядом набиравшей скорость по мокрому булыжнику, заглушил ее крик. Рука обшарила ее тело и мрак вокруг, подбирая рассыпавшееся золото.
XIV
В нас смешиваются ярость из-за победы якобинцев, горечь из-за наших унижений, глубочайшие негодование и ужас из-за низости поведения некоторых из союзных держав и тревога перед гибелью, которая надвигается на Голландию и весь Европейский континент.
Письмо от лорда Окленда лорду Генри Спенсеру (ноябрь 1794)Когда чуть более двух лет назад вспыхнула война с Францией, английское правительство ввело Закон об иностранцах, который обязывал всех иностранцев, проживающих в Англии, сообщить свои имена, адреса и род занятий надлежащим властям. Поначалу эффект закон вызвал поразительный: многие французские изгнанники тут же бежали из страны, подогрев подозрение правительства, что их статус беженцев был чистой фальшью и что они пробрались сюда либо чтобы шпионить для республиканцев, заправлявших Францией, либо сеять опасную смуту среди радикально настроенных англичан. И на протяжении месяцев, непосредственно последовавших за принятием закона, несколько заподозренных émigrés, были выловлены и обвинены, включая наиболее примечательных агентов, тайно оставленных последним французским послом. Этих немедленно выданных — как поговаривали, каким-то услужливым компатриотом, — тут же и без церемоний вышвырнули на родину.
Но последнее время не случалось значимых арестов республиканских шпионов, однако беглецы из якобинской Франции продолжали переплывать Пролив. Они отмечались у надлежащих властей, как требовал закон, создавая такие горы бумаг, что пришлось учредить новый департамент, известный как ведомство по иностранцам, и разместить его в арендованном здании под номером 20 на Краун-стрит, удобно примыкавшем к Министерству иностранных дел и к Министерству внутренних дел.
Вот туда-то и отправился Джонатан наутро после посещения Миддл-Скотленд-Ярда.
Явился он туда под официальным предлогом наведения справок о группе французских émigrés, подозреваемых республиканцах, по слухам, шпионивших за роялистскими полками, которые, выброшенные из Голландии, были временно размещены в Сент-Джеймских казармах. Оставшись в комнате один, он тотчас начал рыться в папках, но папки на доктора-астронома Ротье не отыскал.
Томас Картер, суперинтендант, вернулся как раз, когда он закончил.
— Еще что-нибудь, мистер Эбси?
Возможно, ему просто почудилось, но взгляд пронзительных глаз Картера словно бы прятал подозрение. Джонатан сказал поспешно:
— Нет, больше ничего, — поистине исчерпывающий итог его розысков касательно Ротье — вчерашних и сегодняшних. Накануне в начале вечера Джонатан побывал в коллегии врачей на Чаринг-Кросс навести справки о французских докторах, возможно, отметившихся там, чтобы иметь возможность практиковать в Англии. Однако клерк отмахнулся от его вопросов. «Тот, кого вы ищете, вероятнее всего, какой-нибудь самозваный целитель. — Он пожал плечами. — Какой-нибудь иностранный шарлатан, нынче тут, а назавтра — ищи ветра в поле, пока его клиенты еще не сообразили, что он выманил их кровные денежки за бутыль подкрашенной водички».
Джонатан вернулся к себе в Монтегю-Хаус и там убедился, что очень ошибся бы, если бы поверил, что после того, как Джон Кинг отобрал у него иностранную почту, работы у него поубавится. Отсутствовал он совсем недолго, но его стол уже завалили всякие внутренние документы, ожидающие, чтобы он их прочитал. — газеты, сообщения от уполномоченных в графствах, перехваченные письма с Ломбард-стрит.
