Сергей Бакшеев - Тайна точной красоты
– Вот как. Надо сказать следователю.
– Если бы увидеть клеймо.
– Они пропали.
– Да, конечно… Постойте, а костюмы танцоров на статуэтках напоминают тирольские или баварские?
– Возможно.
– На них была подглазурная роспись, золочение?
– По-моему, да.
– Точно Мейсенские! Если их украли во время ограбления, да еще пошли на убийство, то это наверняка восемнадцатый век, да еще первая половина! Как же я раньше не проявил расторопность. Всё из-за Данина. Так не хотелось с ним общаться.
– Левон, вы уверен по поводу стоимости? Двадцать-тридцать тысяч долларов?
– Ну конечно. Парные фарфоровые статуэтки – это тот случай, когда один плюс один равняется трем, а то и четырем. Восемнадцатый век в отличном состоянии – редкая вещь. Есть коллекционеры-фанатики, которые за ними охотятся. Как же я проглядел!
Вишневская покинула кабинет бывшего ученика в сметенном состоянии. Ее версия о теореме Ферма потерпела крах. Профессиональный грабитель, вооруженный отмычкой, приходил за банальными материальными ценностями. В стол он залезал в поисках денег. А бедная Софья Евсеевна просто не вовремя вернулась домой.
Виктор Стрельников оказался прав: кому теперь нужны бумажки с формулами? Научных выкладок, подобных тем, что она сжимает сейчас в руке, полным полно в каждом кабинете этого института. Кому понадобится лезть за ними в квартиру кандидата наук, которого два года назад выперли с работы за прогулы.
Погоня за подозрительным человеком в темных очках и закрытой куртке тоже ничего не дала. Милиционеры, выбежавшие на улицу из-под арки, не увидели его. Один считал, что беглец скрылся на машине, другой – что ловко переоделся. Даже пол подозреваемого вызывал разногласия. Стрельников разглядел в гибкой фигуре женские черты, Матыкин сомневался.
– Валентина Ипполитовна, – поспешила к расстроенной женщине Татьяна Архангельская. – Что узнали?
– Стоимость статуэток.
– Каких статуэток?
– Которые украли из квартиры Даниных. Надо позвонить следователю. Похоже, Софья погибла из-за фарфоровых безделушек. Дай, пожалуйста, телефон.
Татьяна расстегнула сумочку, вынула мешающий очешник и протянула учительнице мобильный телефон.
– Ты пользуешься очками? – поинтересовалась Вишневская.
– Это так, солнечные. Вы звоните, звоните.
Валентина Ипполитовна набрала номер Стрельникова и сообщила ему о примерной стоимости пропавших статуэток. Услышав цифры, Архангельская удивленно вскинула брови.
– Кто бы мог подумать.
Вишневская вернула телефон. Самодовольный тон милиционера ее еще больше огорчил.
– Так нужен Данину адвокат? Или его выпустят? Феликс уже нашел кого-то, – щебетала Архангельская.
– Не знаю, ничего не знаю. Для следствия Данин лакомый кусочек. Статуэтки тоже могут на него повесить.
– В обычной жизни он такой беспомощный. Феликс встречался с ним недавно. Предлагал похлопотать о восстановлении на работу. Но Данин отказался.
– А когда они виделись?
– С месяц назад. Он только вчера мне об этом сказал. – Татьяна вспомнила о просьбе бывшей учительницы. – Вас к Фищуку отвести? Он здесь, в институте.
– Нет. Уже не надо. Пойду домой. Наверное, надо хлопотать о похоронах Софьи.
– А вот и он, – указала Архангельская на шедшего по коридору болезненного вида молодого человека с узким осунувшимся лицом и большими глазами, которые едва прикрывали маленькие очки.
Вишневская обернулась. Худую фигуру Михаила Фищука обтягивал серый свитер грубой вязки с высоким воротом. Над узкими затемненными очками болтались неопрятные черные волосы. Невзрачный вид математика напомнил ей тех неудачников любовного фронта, кто цинично стремился воспользоваться ее доверчивостью в студенческие годы.
И Валентина Ипполитовна сорвалась. В ее педагогическом арсенале всегда присутствовал метод провокации. Порой она сознательно выводила учеников из равновесия, чтобы всколыхнуть их нервную системы и заставить работать спящую часть мозга.
– А я вас видела вчера у дома Даниных, – заявила Вишневская, когда молодой человек поравнялся с женщинами. – Вы зачем к ним приходили: за статуэтками или за теоремой Ферма?
Озадаченный Фищук отпрянул от разгневанной старушки и вопросительно взглянул на Архангельскую. Та попыталась замять неловкость.
– Это бывшая учительница Данина. Она…
Но Валентину Ипполитовну невозможно было остановить.
– Нет, пусть ответит. Я хочу знать, во что теперь оценивают жизнь человека?
Михаил Фищук невольно взглянул на листы, агрессивно сжатые в руке пожилой женщины. Вместо страха в его глазах появился интерес. Он с неподдельным любопытством вглядывался в почерк. Ему показалось, что он узнал характерные торопливые завитки математических формул.
И его сердце возбужденно заколотилось.
20
Виктор Стрельников наскоро заполнил обязательные строки протокола и посмотрел на сидящего перед ним Константина Данина. Ночь в камере мало изменила математика. Те же взъерошенные волосы, та же щетина и неопрятная одежда.
– Константин Яковлевич, вам известна стоимость двух фарфоровых статуэток, хранившихся у вас дома?
Карие глаза математика печально посмотрели на оперуполномоченного сквозь загрязненные стекла очков. Данин молчал.
– Вы поняли мой вопрос? – переспросил милиционер.
– Он некорректен.
– Почему? Я спрашиваю, сколько стоят статуэтки, принадлежавшие вашей матери? Те самые, со сценами народных танцев?
– На него не существует истинного ответа. Как впрочем, и ложного.
– Что вы хотите этим сказать?
– Цена не является предметом вычислений. Это предмет торга или волевого решения.
– Однако вы могли предполагать, что старинные статуэтки стоят достаточно дорого?
– Меня не интересуют неточные вопросы.
– Ах, вот как! Мои вопросы, значит неточные? – начал раздражаться оперативник. Математик спокойно кивнул. – Тогда я сам на него отвечу! Статуэтки стоят в двадцать раз больше, чем годовая пенсия вашей матери. И они пропали. Кто знал о них, интересовался ими?
– Конъюнкция или дизъюнкция? – неожиданно оживился Данин и даже придвинулся к милиционеру.
– Что? – не понял ошарашенный Стрельников.
– "И" или "Или"?
– Не морочьте мне голову! Отвечайте на вопрос!
– Два ваших утверждения ничем не связаны. Сами посудите. Кто знал и интересовался? Кто знал или интересовался? Получаем совершенно разные логические задачи. В одном случае имеем пересечение множеств, в другом объединение.
– Это вам не абстрактная математика, это конкретная жизнь!
– Не вижу разницы. Правильно поставленный вопрос наполовину решает задачу. А ваше утверждение можно трактовать двояко. Следовательно, оно запутывает дело.
– Это не утверждение! Это вопрос!
– Не согласен. Утверждениями называется любая фраза, которую требуется доказать или опровергнуть.
– Хорошо! Пусть будет по-вашему, – сдерживая ярость, согласился Стрельников и с расстановкой продиктовал: – Я утверждаю, что вы виновны в убийстве родной матери!
Константин Данин заинтересованно прищурился. Не дождавшись продолжения пламенной речи, он откинулся на спинку стула, поправил очки и предложил:
– Доказывайте.
– Докажем, докажем, – пообещал раздраженный старший лейтенант, закуривая сигарету.
– Только учтите, что данной фразой, вы усложнили свою задачу. По сути, вы сделали два утверждения. Первое, вам придется доказать, что Софья Данина моя родная мать. И второе, что я виновен в ее смерти.
– На что вы намекаете? Софья Евсеевна не является вашей родной мамой?
– Это не я, это вы намекаете. Если бы вы сказали: Константин Данин виновен в убийстве Софьи Евсеевны Даниной – это не имело бы значения. А так, вам придется дополнительно доказывать утверждение о родстве. Я всего лишь призываю к точности формулировок.
Оперуполномоченный с удивлением и некоторым испугом изучал задержанного. Кто перед ним? Циничный монстр или бездушный ученый, ничего не видящий дальше цифр и математических знаков? Убита его мать, он под подозрением, но это не мешает ему спокойно рассуждать об абстрактных понятиях, подменяя сущность произошедшего утонченными издевательскими формулировками. Вызывая к себе Данина, Стрельников намеревался зафиксировать показания о пропаже статуэток и ходатайствовать перед следователем прокуратуры об освобождении задержанного. Но, натолкнувшись на дерзкое поведение и завуалированное умными словечками высокомерное хамство, изменил свое решение. Пусть Данин еще посидит, помается. Пусть в нем перегорит напускная бравада, и через денек-другой гениального математика прорвет на откровенность. Тюрьма и не таких обламывала.
С позабытой меж пальцами тлеющей сигареты на стол обвалился столбик пепла. Стрельников шумно дунул. Пепельные снежинки осели на рукаве Данина. Тот стряхнул их и невозмутимо поинтересовался: