Олег Петров - Именем народа Д.В.Р.
В темной спальне Алеша строил планы грандиозных ограблений, рисовал захватывающие воображение картины потрясающего до слез собственного благородства при раздаче обездоленным награбленного. Утром криминальные мечтания улетучивались, дабы вечером возрождаться в новых красках и подробностях.
Обязательно среди этих воровских феерий присутствовала и королева. И если поначалу это тоже был созданный воображением образ, то с некоторых пор эту роль Алеша отвел юной и гибкой Акулине, из семьи карийских поселенцев Витошкиных.
Он встретил ее в один из последних своих летних приездов домой на каникулы.
И Акулине приглянулся молодой барчук, невысокий, но статный, с пробивающимися темными усиками на довольно смазливом лице.
Но наивно-возвышенные мечтания Алеши о Прекрасной даме и прочей любовной романтике вскоре были разбиты в пух и прах.
Однажды он, с ужасной таинственностью, наконец-то сумел вручить предмету своих обожании пространное романтическое послание, в котором помимо объяснений в страстной любви и приглашения к будущим приключениям в духе Теофиля Готье содержалось и нечто более конкретное: день, час и место свидания с дамой сердца, если, конечно, она снизойдет до его чувств. При этом Алешу несколько задела та обыденность, с которой избранница приняла письмо. И еще то, что без ожидаемого волнительного трепета согласилась на назначенное свидание. Алеша отнес это на счет незаурядной застенчивости Акулины. Но произошло ужасное!
— Ежели вы, барин, хочите, чтобы я вас полюбила, — скромно сообщила пришедшая в сумерках к березкам на околице Акуля, — то я согласна взять всего пять рублев, потому как вы мне тоже симпатичны…
Лешенька остолбенело смотрел на шевелящиеся губы «королевы», которая еще что-то ему объясняла с почтительной улыбочкой. Когда слух вернулся к нему вместе с даром речи, Алексей прошептал, охрипло и растянуто:
— Бог мой, да что же вы такое говорите?!
— Но папенька не велел с вами ложиться, ежели меньше дадите! — сокрушенно, тоже переживая, всплеснула руками Акуля…
Случившее стало молодому Бизину уроком на всю жизнь. А из полученного урока вытек и закономерный для подростковой категоричности вывод, который впоследствии подтверждался не раз, а посему стал для Алексея непреложным законом: все и вся можно купить, все имеет свою цену. То, чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие или очень большие деньги. А что не продастся за деньги, — успешно выменивается за другие ценности. Например, за свободу, жизнь, славу, власть. Впрочем, слава и власть — это те же самые деньги. Без оных мир виделся Бизину темным, никчемным и бессмысленно пустым.
Акулине тогда денег он не дал. Убежал трусливо. Но после не одной ночи душевных терзаний и мучительных раздумий у Алексея Бизина родилось его главное и незыблемое правило: если хочешь любить королеву — укради сначала миллион.
4…Увы, шли годы, а ограбления века не предвиделось. Зато осталось позади коммерческое училище, и жизнь пошла по заведомо определенному кругу: служба в финконторе, деловые поездки, гулянки, случайные встречи и связи, лечение от ветреных болезней.
Вскоре умер отец, не оставив ничего, кроме шитого златом парадного маркшейдерского мундира. Маленькое имение — село Бизино Карасинской волости Тобольской губернии, где Алексей и родился, давно было заложено. Мать отца пережила ненамного.
Вскоре после ее смерти поднаторевший в мутных знакомствах Алексей женился на овдовевшей купчихе, которая была его старше на полтора десятка лет. Получается, хотя бы косвенно, но исполнил стародавнее шутливое пожелание отца. Насчет купеческой карьеры.
И, надо сказать, дела у новоиспеченного коммерсанта пошли. Чему в немалой степени способствовали два обстоятельства. Во-первых, все-таки кое-какая коммерческая грамотешка у Бизина присутствовала. Во-вторых, он оброс потихоньку многочисленными связями с ушлыми людишками, промышлявшими мануфактурой, шелком, спиртом и прочей галантереей, естественно, без уплаты акцизных и таможенных сборов. Контрабандные делишки были неплохим подспорьем в торговом предпринимательстве Бизина. А все вместе — давало капитал!
В 1896 году помимо торгового ряда в Чите, магазинов и лавок в Нерчинске, Петровском Заводе, Благовещенске и Верхнеудинске Алексей Андреевич Бизин, основательно подмазав русского консула в Маньчжурии и его клерков, ублажив материально местные китайские власти, открыл свою торговую контору с магазином в Харбине.
Здесь, на благодатной для торговли китайской земле, богатеющий не по дням, а по часам купчина встретил начало нового, двадцатого века.
Правда, встретил вынужденно, на некоторое время не по своей воле расставшись с родимым краем, — из-за учиненного с подачи таможенной службы следствия.
Несколько зацапанных таможней и казачьей пограничной стражей спиртоносов продали со страха кое-кого из барыг. А среди тех нашлись «кивнувшие» на Бизина. Поначалу ничто не предвещало беды, но потом на две читинские лавки купца власти наложили арест. Свой человек из областных столоначальников просигнализировал: могут и остальное имущество заарестовать, прошение следствия по этом поводу военному губернатору препровождено.
Искушать судьбу не хотелось, и Бизин отбыл в Харбин.
Снял просторную квартиру в богатом русском квартале на углу улиц Участковой и Полевой, у домовладельца Зимина. Терпеливо занялся расширением дела на китайском рынке. За три года удалось стать признанным авторитетом в купеческой среде русского Харбина. Охотно торговали с ним многие китайские коммерсанты.
Постепенно развеялись без следа невнятные отголоски слухов о темных делишках Бизина. Вот он, весь на виду, человек слова и дела, скромен, но не скуп, умен, расчетлив, умеет рисковать и выигрывать.
Кстати, и с потерей торговых заведений в Забайкалье обошлось. Но Бизин все магазины и лавки в Чите продал, деньги пустил в харбинский оборот. И закрутилось, закрутилось! По делам своим торговым объездил Алексей Андреевич весь Китай, побывал в английском Макао, увидел Сингапур и Бангкок, Окинаву и Токио. Неизгладимое впечатление оставил огромный, бурлящий Шанхай, особенно известные его кварталы, увешанные гирляндами красных фонариков.
Но не только козлобородым сатиром порезвился там. Уразумел механизм по выкачиванию денег из плотских утех! По возвращении в Харбин, арендовав уютный зеленый уголок неподалеку от центральных улиц, открыл собственную ресторацию с «нумерами» — фешенебельный дом терпимости, чего главный город Маньчжурии до сих пор еще иметь не сподобился.
Амурное заведение Бизин устроил с завидной фантазией. Ресторация изысканной кухни «а ля рюс», с осторожным допуском деликатесов восточной кулинарии, дополнялась кафешантаном, куда приглашались заезжие опереточные труппы и гастролирующие знаменитости. С ресторацией соседствовал игорный зал, где крутилась сверкающая никелем рулетка, зеленели сукном ломберные столы. Отдельно, через уютный и аккуратный японский сад, мощенные камнем тропинки вели в те самые «нумера» — со своей прислугой и кухней, улыбчивыми покорными и умелыми в любви китаянками, японками, кореянками, были и белокожие барышни, и даже две мулатки.
Золотой ручеек превратился в реку. Посему и российский позор — сокрушительное поражение в войне с японским «микадой» — Бизин пережил без потрясений, незаметно как-то. Мукден и Даолян, естественно, не Харбин.
Тем паче, в это время судьба дала Алексею Бизину ту единственную любовь, в которою он поверил.
Глава шестая
Это было каким-то наваждением, внезапным, но приятным до неимоверности, — знакомство уже разменявшего пятый десяток лет торгового воротилы с двадцативосьмилетней шансоньеткой Сашенькой Островской. Афиши, извещающие о «единственной гастроли» несравненной исполнительницы цыганского романса, появились в Харбине осенью 1904 года.
Сашенька сразила владельца лавок, магазинов и «веселых нумеров» наповал. В один миг это случилось.
Дух перехватило у Алексея Андреевича, когда задрипанный, с воровато бегающими глазками, маленький и потный еврейчик неопределенного возраста и жуликоватой наружности, невнятным бормотанием представившийся «импресарием» актрисы, подвел Бизина к ослепительной, искрящейся красотой и молодостью Островской, с деланой усталостью расположившейся в бархатном креслице перед зеркалами маленькой и обшарпанной уборной за кулисами кафешантанной эстрады.
Водопад черных локонов обрушивался на расшитое блестками черное муаровое платье, перчаткой облегающей соблазнительное гибкое тело. Живые маслины страстного взора окатили купца шалым огнем… Ухнул, как в омут! Что и говорить, в госпоже Островской играло чувство! Оно пронзило Бизина неведомым током, и ему стоило большого труда смятения своего не выдать, привычно склониться к ручке, привычные комплименты произнести…
